Вот она уже умело облизывает головку члена, вбирая его с каждым движением все глубже в рот. Вижу, как в темноте мелькают ее светлые волосы, убираю их на одну сторону, наблюдая за тем, как мои яйца бьются о ее подбородок, а головку при этом сдавливает узкая гортань.

– Хватит.

Дергаю ее на себя, разворачивая спиной, задираю короткое платье, разрывая несколько полосок белья, развожу ноги жены шире. Диана отклячивает ягодицы, прогибает спину, готовая принять меня, как течная самка.

Вхожу глубоко, натягивая девушку на себя, в тишине раздается ее протяжный громкий стон. Вколачиваюсь как одержимый, прикрыв глаза, перед которыми появляется образ Регины.

Конченый извращенец.

Я все помню, даже через семь гребаных лет, как она кричала и кончала подо мной. Не помню многое и многих, а вот ее так, словно это было вчера.

Шлепаю по ягодицам, мну их руками, до синяков впиваюсь пальцами, а потом снова хватаю Диану волосы.

– Матвей… а-а-а-а… а-а-а-а… Матвей… а-а-а-а-а... не могу больше.

Диана кричит, чувствую, как ее мышцы начинают сокращаться, а меня наконец отпускает. Сперма подкатывает, лишь успеваю вынуть член, яростно надрачивая себе, кончаю на ягодицы девушки.

Она вся трясется, стонет, кончает сама, а я уже тянусь в карман за сигаретами, щелчок зажигалки, глубокая затяжка, дым в ночное небо. Застегиваю ширинку, чуть отхожу в сторону.

Семь лет не могу бросить эту пагубную привычку.

– Если я хоть что-то узнаю, я, тварь, закопаю тебя в этом лесу, и папа не поможет, посмотри на свою будущую могилу и запомни это место.

– Любимый…я никогда…никогда.

– Ты беременна?

– Нет.

– Точно?

Мама смотрела с подозрением, а я, сидя на бортике ванны, умывалась холодной водой. Только что стошнило третий раз за утро, вчера было то же самое, как и два дня назад.

– Когда я была беременна тобой, меня полоскало первые три месяца по несколько раз в день.

– Но я не беременна, – этим отрицанием очевидного я успокаивала больше себя, потому что мозг отказывался принимать этот факт. Хотя я прекрасно понимала, ведь не маленькая, что после секса бывают дети.

– Точно?

Господи, какой отвратительный вопрос от собственной матери. Я не могу и боюсь на него отвечать не то что ей, а самой себе.

Меня тошнит по утрам, голова иногда кружится и болит грудь, а еще мутит от запахов. Все симптомы того, что я действительно беременна.

Прошел месяц, как я прилетела в Италию, куда сослал отец, куда я сбежала сама в надежде отвлечься, забыть мужчину, который стал моей первой, такой болезненной любовью.

Я совсем не думала головой, когда шла к нему и отдавалась, не оказывая сопротивления. Я хотела сама, хотела его поцелуев, ласк, касаний. Но ведь и он тоже должен был думать головой, ладно я, молодая и неопытная, в эйфории своих чувств и эмоций.

Жаров должен был понимать, что делает. Я отдалась по любви, он взял то, что предложили. Самое обидное – это то, что ему оказалась не нужна моя любовь и невинность не имела особого значения.

– Ну так что?

– Мам, я не знаю.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Хорошо, что ты призналась.

Мама села рядом, обняла за плечи, поправила растрепанные волосы, провела по моим мокрым щекам ладонями, стирая воду.

– Но разве ты не должна ругать меня, прочитать нотацию, упрекнуть за загубленное будущее и все в таком духе?

– Зачем? Все уже случилось. И давно это у тебя?

– Думаю, четыре недели.

– Тебя изнасиловали? – Теперь в глазах мамы страх, он передается мне.

– Нет, нет, такого не было.

– Кто отец ребенка? Кто он? Мальчик из университета? Ведь ты не просто так бездумно была с ним ради любопытства?

– Не просто.

– Так я могу это знать?

– Не сейчас.

– Понятно.

Мама о чем-то долго молчала, продолжая обнимать меня за плечи. Честно, не ожидала такой реакции от нее, мы никогда не были особо близки. Эльвира Левицкая постоянно пропадала на съемках, показах, а потом появилось это агентство, и мы совсем потеряли ее. Моя мама была как звезда, прекрасная и далекая.

Но меня всегда восхищала та легкость, с которой она шла по жизни, не боясь препятствий.

– Я плохая мать.

– Нет, что ты.

– Плохая, я знаю. Меня нет рядом тогда, когда надо. У тебя такой сложный возраст, я уже и забыла, что в восемнадцать все происходящее вокруг воспринимается острее и ярче. Первая любовь, случайно сказанные слова, обида, глупости, которые может совершить подросток.

Казалось, что сейчас она говорит о себе, но так сложно поверить, что эта красивая, яркая, успешная женщина могла делать глупости. Кто угодно, но не она.

Мы снова молчим, а у меня язык не поворачивается рассказать все. Это настолько личное и только мое, что я не готова.

Но первая догадка о беременности пришла неделю назад. Я проснулась среди ночи, сердце билось часто, дышать было нечем. Поднялась, отдернула шторы, ночная Флоренция не спала, где-то играла музыка, слышался смех и разговоры.

Я улетала с тяжелым сердцем, но мне казалось, что все мои душевные переживания – сущий пустяк в сравнении с тем, что отец теряет бизнес.

А виновен в этом именно тот мужчина, которого я люблю.

И от которого жду ребенка.

Замкнутый круг.

Догадка о беременности стала настолько ошеломительной, что по спине побежал холодный пот, а все тело сковало страхом. Не тем, что ты можешь чувствовать в момент опасности, а таким, после которого ты не знаешь, как жить.

А еще казалось, что именно с этой секунды уже точно ничего нельзя будет вернуть. Жизнь перестанет быть прежней.

– О чем думаешь?

– Мне страшно.

– Это нормально.

Мама погладила меня по голове, поцеловала в висок, посмотрела в лицо. Она такая красивая, уверенная, сильная. Стильная стрижка, чуть заметные морщинки вокруг глаз. Наверняка она не одну глупую и беременную модель успокаивала.

– Давай сделаем так: ты сейчас умоешься, попытаешься хоть что-то съесть, а потом мы пойдем к одному прекрасному доктору.

– Хорошо.

– Точно?

– Да, мама, точно. И спасибо тебе.

– Спасибо мы скажем Алевтине, твоей бабуле, которая оказалась не такой бдительной.

Я поморщилась, представляя, как она будет причитать, говорить о приличии и поведении девушки. О том, что это клеймо на всю семью и жизнь, словно мы живем в восемнадцатом веке и мне одна дорога – в монастырь.

Милая женщина-гинеколог частной клиники с пышной копной черных как смоль волос долго меня осматривала, улыбнулась, а потом так быстро заговорила по-итальянски, что я совсем ничего не поняла.

Мама кивала, отвечала, женщина писала и снова говорила.

– Мама?

– Все в порядке, дорогая, беременность четыре-пять недель, но, чтоб знать точнее, надо сделать УЗИ.

– УЗИ?

– И сдать анализы.

– Анализы? Что-то не так?

А вот в тот момент я испугалась иначе, не за себя, за ребенка, которому всего пять недель. Было так необычно осознавать именно волнение, а потом уже любовь. Чувствовать, как она зарождается в тебе, и знать, что этот маленький комочек тебя не предаст. Он всегда будет рядом.

Я так благодарна своей семье за то, что помогли мне быть сильной, не отвернулись, не осудили и всего лишь два раза спросили, кто отец моего ребенка.

Не ответила.

Снова не смогла.

Не смогла рассказать все, что было, и главное – имя отца моего ребенка. Как я влюбилась в мужчину старше себя, и как, совсем потеряв гордость, отдалась в туалете для персонала на юбилее отца тому человеку, который уничтожил его.

Господи, до чего я мерзкая и жалкая.

Я должна ненавидеть мужчину, имени которого не могу произнести вслух, но это не так.

– Мама?

– Да, милая.

Мы быстро шли от клиники до агентства, во Флоренции стояла такая же жара, как и дома, только не летал тополиный пух.

– Я не хочу уезжать обратно.

– Тебя никто и не отпустит, ребенок родится здесь. Разве я могу доверить своего внука своей свекрови? Я хоть и была отвратительной матерью, но бабкой буду хорошей.