Все, что последнее время происходит с нами, напоминает плохой остросюжетный триллер. Кажется, что еще немного, любое событие, и нас накроет лавиной, из-под которой невозможно будет уже выбраться. А если и уцелеем, то собрать себя будет трудно.

Смотрю на спящих мужчин, один маленький, другой большой. Они даже лежат в одинаковых зеркальных позах. Матвей бледный, под глазами темные круги, держит руку сына, лежит на правом боку, на спине все та же татуировка птицы, раскинувшей горящие крылья в полете.

Феникс, возродившийся из пепла.

Очень символично.

В груди щемит от предчувствия чего-то неизбежного, словно вот таким я вижу его последний раз, мирно спящим.

Интересно, как бы все сложилось, не будь разлуки в семь лет? Скорее всего, ничего бы не вышло. Жаров бы не отступил от своей цели, а я была бы только помехой.

Сажусь рядом, веду пальцами по крыльям феникса, Матвей вздрагивает, резко приподнимается, стонет. Надо сделать еще укол, действие того закончилось.

– Который час?– говорит шепотом, чтобы не разбудить Костю, тот поворачивается на другой бок,  устраиваясь удобнее, продолжает спать.

– Почти восемь утра, меня разбудила мама, у нее ночные съемки во Флоренции. Твой телефон на кухне звонил несколько раз.

Матвей садится, смотрит на сына, потом на меня, трет глаза, берет за руку, подносит к своему лицу, прижимая ладонь к щеке. Щетина колет кожу, мое сердце бьется чаще. Каким бы сильным он ни был, Матвей все тот же мальчик, которого мать отдала в интернат. Где он выживал как мог, а дальше карабкался, как умел, хватая большие куски от жизни, боясь что-то упустить.

– Надо сделать укол, пойдем, и обязательно что-то поесть, ты так свалишься с ног.

– Как скажешь.

Улыбается, целуя в ладонь. Это совсем другое, не те поцелуи Сергея, которые я практически не замечала.

Пока Матвей в ванной, делаю завтрак, холодильник забит продуктами, а я разбиваю одно яйцо в сковороду и застываю на месте.

Девушка. Точно, рыжеволосая девушка. Как я не вспомнила о ней раньше? С этой аварией, убийством и болезнью сына голова плохо соображает.

– Матвей, там, у Сергея, когда я пришла, с ним была девушка.

Оборачиваюсь, Жаров смотрит на меня, но слушает собеседника по телефону.

– Спасибо, Иван Васильевич, я твой должник, очень хорошие новости. Не спорь, если бы не ты, никто бы не стал разбираться. Все хотят по горячим следам и найти крайнего. Иу меня еще будет к тебе дело, но это чуть позже.

– Так, что ты говорила о девушке?

– У Сергея, когда я пришла отдать ему кольцо и сказать, что у нас ничего не получится, была девушка. Он хлестал ее по ягодицам плетью, она терпела. Мне бы уйти сразу, но я же пришла поговорить как взрослые люди, стояла и смотрела, пока не разбила вазу.

– Это его любовница, она уже во всем призналась, на ноже ее отпечатки.

– Господи, какой ужас. За что она его так? Неужели ревность? Она мне показалась очень странной, я даже пожалела ее на миг, но видел бы ты ее глаза, в них было столько ненависти ко мне. И еще она была похожа на меня, такой же цвет волос, рост, но моложе.

– Я не удивлен, наверняка твой несостоявшийся муж приготовил для тебя много сюрпризов, а тренировался на той девчонке, она же его и  прикончила. Любовь – страшная сила.

– Не говори так, он бы не стал моим мужем.

– Конечно, не стал бы, я бы не позволил ему это сделать.

Матвей улыбается, подходит ближе, обнимает одной рукой, целует в шею, я не сопротивляюсь. Завтрак почти готов, пахнет свежесваренным кофе.

– Так она его убила?

– Да, зарезала кухонным ножом после нашего ухода, пряталась этажом выше, наверное, еще и подслушивала. Пришла в полицию сама и призналась во всем, на камерах видно все ее передвижение.

– Это все ужасно. Как вообще можно на такое решиться? Она его так сильно любила, все позволяла и не смогла вынести того, что мужчина сделал другой выбор?

– Ее вполне можно понять, за любовь можно и убить.

Матвей говорит серьезно, смотрит внимательно, волосы еще мокрые, кожа влажная. Касаюсь груди, чувствую, как под ладонью стучит его сердце, заглядываю в глаза.

Он может, я верю, но тот, кто по-настоящему любит, не примет такую жертву.

Целует, снова жадно, прижимая к себе плотнее, а меня переполняют смешанные чувства. Желание. Страх. Неизвестность. Острая необходимость быть с ним и понимание, что это практически невозможно.

– Мама.

– Костик, милый, ты проснулся?

Отшатываюсь от Матвея, тот только качает головой, улыбается, я начинаю суетиться на кухне.

– Иди ко мне, о, да ты такой тяжелый. Горло болит?

Матвей усаживает Костика на стул, трогает лоб, треплет волосы.

– Нет, и я больше не хочу пить противное лекарство.

– Не пей, ты и так здоров. А чего ты хочешь?

– На рыбалку ты говорил, что научишь ловить огромную рыбу.

Сын делает взмах руками, показывая, насколько огромную рыбу он хочет поймать. Качаю головой. Я снова веду себя как отвратительная мать, позволяя ребенку надеяться на что-то, сама путаясь в желаниях.

– Никакой рыбалки, пока не разрешит доктор, и все противные лекарства придется выпить.

– Ну, мама.

– Да, да, садись за стол, сейчас будет завтрак.

– Надо слушаться, Костик, мы ведь любим маму, значит, должны слушаться.

Сидят рядом, смотря одинаковыми синими глазами, нельзя не улыбнуться, глядя на них. Так проходит минут двадцать, в полной идиллии, словно не было ничего. Жадно впитываю эту картину, чтобы запомнить надолго.

– Матвей Евгеньевич, извините, машина готова, можем ехать.

На пороге кухни стоит тот самый охранник-шофер, на меня не смотрит, Матвей лишь кивает ему.

– Ты надолго?

– Как получится.

– Подожди, надо сделать укол, пять минут.

Снова игла, ампула, моя ладонь на его коже. Не хочу, чтобы он куда-то уходил, страшно до боли в висках. Хочу сказать ему об этом, но язык словно онемел. Пальцы дрожат, в душе паника.

– Матвей, все будет хорошо?

– Конечно, милая. Слава будет с вами. Если что понадобится, проси его, из квартиры лучше не выходить. Если я не вернусь, он знает, что делать.

– Не вернешься?

– Это самый крайний случай, но я вернусь, я обещаю.

Успокаивает меня, поправляет волосы, гладит по лицу. А мне становится еще страшнее от неизвестности и понимания того, что он реально может не вернуться.

Не вернуться живым.

– Я люблю тебя, ты знаешь, милая, – шепчет в губы, быстро целует. Отходит, садится на корточки, смотрит на сына. – Лечись, и рванем на рыбалку. Ловить огромную рыбу.

– Хорошо.

Матвей уходит в соседнюю комнату, возвращается, на ходу надевая светлую футболку, берет телефон. Несколько секунд смотрит на меня, а я не могу сдвинуться с места в горле ком, сердце опускается, хочется рыдать и кричать, чтобы не уходил.

Щелчок замка, слезы текут по щекам.

Я так и не сказала, что люблю его тоже.

Вопреки всему.

Люблю.

«Слишком хороший сегодня день, чтобы умереть», – первая мысль, которая появилась, когда вышел на улицу. Надел солнцезащитные очки, спасаясь от яркого солнца. Сегодня был один из лучших завтраков в моей жизни, именно такой, как хочу, о какой мечтаю.

Раннее утро, любимая женщина, сын и простая яичница. Регина с Костиком остались дома под охраной, я, конечно, подстраховался как мог, но просчитать все и предугадать действия Демидова и Шамиля мне не дано.

Боль отпускала, сел на заднее сиденье, автомобиль плавно тронулся с места.

– Самир, что скажешь?

Звоню другу, ему совсем не нравится моя затея, но он не возражает. Спорить бесполезно, он знает.

– Еще пара часов, все будет в нужном месте.

– Хорошо.

– Как сам?

– Бывало лучше.

– Может, мне стоит приехать и прикрыть тебя? Ты же сейчас натворишь дел, потом будет не расхлебать. Жаров, я примерно знаю, во что ты ввязываешься, но Шамиль не так прост, как кажется.