Катя молчала. Алексей видел перед собой лишь ее напряженную спину и крепко сцепленные пальцы рук. Он вдруг очень ясно представил мрачный тяжелый взгляд, устремленный в бесконечные черные небеса Радаманта, и плотно сжатые тонкие губы. Именно так, и никак иначе. Все-таки он неплохо знал свою приемную дочь.

— Что ж… Чувствую, отговорить не получится. Ты так же упряма как… как твоя мать. Тогда можешь начать прямо с меня. Хотя радиация и так сделает свое черное дело. Но здесь ведь главное — сладостный вкус приведенного в исполнение приговора, не так ли? Так что поторопись, пока фортуна не вырвала у тебя из рук последнюю возможность самолично оборвать нить моей жизни. Ну же… приступай!

Катя развернулась и молча уставилась на Алексея в упор. Свет нашлемных фонарей больно бил прямо по глазам, не позволяя рассмотреть выражение лица. Алексей считал, что прекрасно знает свою приемную дочь, однако немало удивился бы, если бы смог увидеть на ее щеках извилистые мокрые дорожки.

Внезапно под шлемом раздался противный, словно ввинчивающийся прямо в мозг, надоедливый зуммер, и сразу же на внутренней поверхности забрала ярко забегали тревожные красные вспышки.

— Что это? — быстро спросила Катя.

— Кончается воздух… Говорю же, тебе следует поторопиться… а то если не радиация, так удушье… Не успеешь.

— Успею, — мрачно пообещала Катя, встала со своего места и, нагнувшись, втиснулась в узкую каменную щель. — Поворачивайся набок, быстро! — скомандовала она.

— Это еще зачем? — прохрипел Алексей. — Давай, не будем усложнять.

Вместо ответа Катя обхватила его руками и воистину с нечеловеческой силой одним мощным рывком развернула к себе спиной. Больная нога тут же дала о себе знать, да так, что Алексей завопил во всю мощь своих разрушающихся легких. В глазах потемнело.

Поэтому он не видел, как Катя, присев на корточки, завела руку за спину и разблокировала замок в нижней части заплечного ранца. Створки мгновенно разошлись в стороны, обнажив блестящие полированным металлом баллоны с воздушной смесью. Потянув кассету вниз, Катя отсоединила емкости с воздухом от своего скафандра. Под шлемом немедленно замигали красные огни и противно заверещал зуммер, но она не обращала на это ровно никакого внимания. На внутренней поверхности прозрачного забрала разгорелась зловещая надпись: «Тревога! Критическая ошибка воздушного оборудования!» — и тут же сменилась новой: «Оборудование не установлено.»

Катя быстро проделала ту же операцию с заплечным ранцем Алексея, отбросила в сторону практически полностью опустевшие баллоны и установила на их место кассету, извлеченную из собственного скафандра. Дыхание Алексея, до того момента частое-частое, постепенно пришло в норму. Катя захлопнула створки ранца и аккуратно перевернула тяжелое тело опекуна на спину. Алексей застонал, но буквально через секунду открыл глаза.

— Что… — хрипло сказал он, жадно глотая воздух спекшимся ртом. — Что ты сделала?

— Всего лишь исправила ошибку своей матери, — сказала Катя, выбралась из каменной щели и снова заняла облюбованное место перед входом.

Ничего не понимающий Алексей с недоумением переводил взгляд с разверстого ранца приемной дочери на валяющуюся на камнях кассету с пустыми баллонами и обратно. Увиденное явно отказывалось укладываться в голове.

— Но как?.. Ничего не понимаю, — пробормотал он.

— Я прекрасно могу обходиться без воздуха, — ровным равнодушным голосом произнесла Катя. — С самого начала катастрофы я предвидела нечто подобное и постаралась сэкономить. Так что можешь радоваться — у тебя есть еще несколько часов.

— Чертовщина какая-то… Можешь считать, окончательно убедила меня в том, что ты все-таки не человек.

Несколько секунд Катя молчала, а потом ответила:

— А что, по-твоему, определяет человеческую сущность? Внешняя оболочка или душа?

— Внешняя оболочка всего лишь имитирует ту Катю, которую я знал. А душа — понятие нематериальное.

— Хочешь сказать — реально не существующее? — Алексею послышалось, как она грустно усмехнулась. — Ты прекрасно понял, что я имела ввиду. И что бы ты обо мне ни думал… я по-прежнему человек. И ничто человеческое мне не чуждо, в том числе способность к состраданию.

Алексей молча смотрел на брошенные пустые баллоны и никак не мог решить, во что же ему теперь верить.

— А как же месть? Неужели все-таки передумала? — наконец спросил он.

— Нет, не передумала. Но и принимать решения сгоряча тоже не желаю. Мой вердикт пока не вынесен.

— Зато Радамант высказался на эту тему весьма определенно, — криво усмехнулся Алексей. — Так что твои усилия по спасению моей жизни скорее всего просто бессмысленны.

— Никто не может знать своего будущего, — ответила Катя. — И Радамант еще не сказал последнего слова.

«Уж это точно, — подумал Алексей. — Вот только оптимизма по поводу его вердикта я отчего-то не испытываю.»

— Итак… Дороти Найт, — Роман бросил отрывистый взгляд на экран, примерно треть которого занимал голографический портрет молодой, довольно привлекательной женщины, а остальное пространство заполнял весьма убористый текст, во всех возможных подробностях повествующий о ее личной жизни и карьере.

Живая копия компьютерного изображения в полной неподвижности застыла по другую сторону стола и с абсолютным равнодушием наблюдала за тем, как трехмерная картинка неторопливо поворачивается из стороны в сторону вокруг вертикальной оси. Роман поднял глаза на подследственную и невольно отметил, что оригинал несомненно превосходит голограмму по всем параметрам. Никакое изображение, пусть даже самое правильное и детальное, неспособно в полной мере отобразить прекрасно ощутимые флюиды холодного презрения и даже ненависти к потенциальному тюремщику. Правда, не совсем понятно, чем уж таким особенным он сумел заполучить подобное к себе отношение. Ведь допрос, по сути, еще и не начинался. Да и какой из него тюремщик? В лучшем случае следователь.

Роман снова попытался поймать отсутствующий взгляд глубоких темных глаз, а когда в который раз ничего не получилось, осведомился:

— Надеюсь, это ваше настоящее имя?

Женщина напротив перестала разглядывать свое изображение и устало произнесла:

— А у вас есть основания сомневаться?

«Если бы не было, я бы не спрашивал,» — подумал Роман, но лишь сказал:

— Вопросы здесь задаю я, если вы еще не поняли. Поэтому прошу отвечать четко и исключительно по делу. Повторяю…

Женщина смотрела на него, не отрываясь, словно удав на кролика, и молчала.

«Упорная, — подумал Роман. — Похоже, разговор у нас будет не из легких.»

— Что ж… не хотите отвечать — не надо. Только молчанием вы себе никак не поможете. Полагаю, совершенно излишне напоминать, что в наших компьютерах содержится полное досье на всех сотрудников, пребывающих в настоящее время на Радаманте. Вам это должно быть хорошо известно. И, кстати, не только здесь… Если понадобится, к нашим услугам будут соответствующие базы данных на всех обитаемых мирах, включая солнечную систему и соответствующие структуры на Земле. Добавлю лишь для полноты картины: личное дело каждого работника космофлота, в том числе и ваше, содержит много такого, чего вы и сами о себе не знаете. Ну что, так и будем молчать?.. Что ж, ладно, так и запишем: от сотрудничества со следствием отказалась.

Роман оторвал взгляд от экрана и уставился на Дороти, словно ни секунды не сомневался в том, что вот прямо сейчас она вдруг передумает, поддастся на уговоры и, наконец, прервет затянувшееся молчание, полностью развеяв гигантский шлейф сомнений и сумасшедших догадок, окутавший ее непроницаемым облаком сразу же после возвращения из столь трагически оборвавшегося рейда. Или же, наоборот, окончательно подтвердив возникшие в отношении нее подозрения. Несмотря на то, что внятно сформулировать свои претензии к миссис Найт никто так до сих пор и не сумел. Даже обалдевшие от нагромождения невероятностей спасатели вкупе с впавшими в полную прострацию медиками, на которых результаты ее анализов произвели воистину неизгладимое впечатление…