— Михаил Александрович! Я так больше не могу!

— В чем дело? — командир с неудовольствием оторвал взгляд от монитора и уставился на бесцеремонно вломившегося в кабинет Николая.

Надо сказать, заместитель командира по научной работе выглядел далеко не лучшим образом. Весь всклокоченный и с нервно бегающими по сторонам глазами.

— Что случилось? Только спокойно, внятно, без эмоций…

— Эти с-стажеры…

Слово «стажеры» Николай выговорил так, словно оно означало некое крайне неприличное ругательство, произносить которое в нормальном цивилизованном обществе как-то не принято.

— Что стажеры?

— За три дня умудрились сломать оба бура и потерять две оболочки из восьми оставшихся… Теперь их только шесть. Это же полная катастрофа! Мы не сможем продолжать работу даже после того, как они, наконец-то, уберутся с нашей станции. Говорил же, нужно было сразу поставить им зачет и выпроводить с песнями, причем чем скорее, тем лучше… А теперь? Что мы будем делать теперь?

— Спокойно, Ник, спокойно… Не забывай, это просто стажеры. Должны же мы хоть чему-нибудь их научить…

— Да какие они стажеры! — возмутился Николай. — Тьфу! Торнадо пополам с цунами…

Он поднял глаза на командира и, встретив спокойный уверенный, немного ироничный взгляд, вдруг осознал, что тот, вероятно, как всегда прав, истерикой горю не поможешь. А потому постарался взять себя в руки и добавил с горечью:

— Надо полагать, нам достались не самые успевающие на курсе… отличников на Венеру, конечно же, не пошлют.

И то верно… Нечего отличникам делать на Венере, никаких особо полезных навыков они здесь не приобретут. А вот троечникам тут самое место… надо же их пристроить к какому-нибудь хотя бы мало-мальски полезному делу. Глядишь, чему-нибудь и научатся…

— Может быть, может быть… — хитро поглядывая на заместителя, проговорил командир. — Но из любого правила, как известно, бывают исключения. — Николай внезапно смутился и отвел взгляд. В свое время он-то как раз был отличником. — А вообще-то, неплохо было бы организовать запрос. Заодно и узнали бы, каким ветром их вообще занесло на Венеру… Ладно, этим я займусь сам.

Николай слегка приободрился. Командир все-таки проникся его проблемами, хоть и в самой малой степени.

Слегка подостыв от распиравшего его возмущения, он пробурчал под нос уже довольно миролюбиво:

— Михаил Александрович, объясните мне только одно: при чем здесь мы? Вот уж точно, повезло так повезло, никому до сих пор еще так не везло. Всего можно было ожидать, но такого… Ну почему? Почему это должно делаться за наш счет? Чем та же первая «Афродита» их не устроила, за какие грехи нам привалило этакое счастье?

Михаил Александрович философски пожал плечами.

Потрясающее спокойствие, восхитился Николай. Мне бы такое.

Он с трудом сдержал готовую вырваться наружу кривую, полную горечи усмешку.

С-стажеры… И откуда их нанесло на наши головы! Жили себе и горя не знали… так нет же. Вот вам, получите и распишитесь…

Командир с сочувственной улыбкой молча глядел на постепенно терявшего воинственный пыл Николая, а затем, кряхтя, выбрался из кресла, подошел к нему вплотную и ободряюще похлопал по плечу.

— Ничего, ничего… смотри на ситуацию проще. А лучше всего с иронией. Вот увидишь, жизнь сразу же заиграет совсем другими красками, поверь моему опыту. Как говорит Марк наш Аврелий: «и не такое переживали».

— Ему-то легко говорить… К воспитанию стажеров он полностью непричастен.

Тем не менее Николай вдруг почувствовал, что удивительным образом практически успокоился. Верно говорят, выскажись, и сразу полегчает.

— Вот и ступай, воспитывай, — сказал командир, подталкивая его к выходу. — Все равно, больше некому.

— Это меня и угнетает, — вздохнул Николай.

Процесс воспитания происходил с большим скрипом.

Абсолютно не подозревавшие о бушующих вокруг них страстях стажеры пребывали в самом замечательном расположении духа, в отличие от их наставника. Никаких угрызений совести по поводу загубленной техники они явно не испытывали.

Я смотрел на них и только диву давался.

Вон, даже улыбаются чему-то… и шуточками перебрасываются. Ну конечно, какое им дело до наших забот. У них же просто на лбу написано неистовое желание получить положительный отзыв о прохождении стажировки, а там хоть трава не расти. Э-эх… да будь моя воля, я бы хоть сегодня накатал им самые лучшие рекомендации и спровадил отсюда с глаз долой. Если бы не командир и его наводящая изумление снисходительность…

А если уж совсем по-честному, то воспитательному воздействию пока что поддаюсь исключительно я сам. Не сразу, но пришлось, наконец, приучить себя взирать на происходящее так, словно оно ни в какой мере меня не касается.

Загублена еще одна оболочка? Плевать, все равно программа приказала долго жить. Или вот-вот прикажет.

Я мрачно наблюдал за абсолютно бесплодными попытками Сэма заставить Федота упаковать очередную порцию грунта в специальный контейнер для доставки на станцию. Совершенно бесполезную и никому не нужную пробу. Однако, даже с этой простейшей операцией нашему шутнику справиться было не дано. Несчастный Федот лишь вовсю размахивал манипуляторами, по всей видимости, окончательно одурев от непрерывного потока взаимоисключающих команд и тоже, как и я, потеряв всякую надежду на благополучный исход.

У Майкла дела шли куда лучше. Если уж судить абсолютно непредвзято, что, вообще-то говоря, требовало от меня немалого душевного напряжения и, прямо скажем, запредельных волевых усилий, то, в отличие от Сэма, он со своей задачей справлялся весьма и весьма неплохо. Под его управлением станция плавно нырнула под слой плотных кислотных облаков и прочно обосновалась на высоте двадцати восьми километров. Что, в общем-то, вполне приемлемо для приема посылки. Которую стажер Харди почему-то никак не может не только отправить, но даже упаковать.

Вошел Марк Аврелий, взглянул на натужные попытки Сэма поладить, наконец, с нашим Федотом, покачал головой и одними губами произнес в мою сторону: «Безнадега».

В чем-в чем, а в этом я был с ним полностью солидарен.

— Ну что ты творишь? — все-таки не выдержал я, когда Сэм в очередной раз промахнулся мимо контейнера. — Из какого места у тебя руки растут?

Сэм раздраженно бросил бесполезные попытки и отвалился от пульта. Мол, сам пробуй, если такой умный, покажи класс.

Федот замер.

— Пусти, — я протиснулся ближе к клавиатуре.

Сэм молча освободил операторское кресло. Я быстро затолкал первый попавшийся камень в контейнер и выдал команду КРИСу на запуск воздушного шара.

— Вот так, — сказал я, не глядя в сторону притихших стажеров. — Майкл! Вылавливай посылку, и на сегодня хватит. Продолжим завтра.

— Есть, — ответил Майкл.

Сэм угрюмо молчал, поглядывая на меня исподлобья. Видимо, спинным мозгом почувствовал, что с получением зачета назревают определенные осложнения.

Внезапно я ощутил смутные угрызения совести. Не то чтобы очень уж сильные, но тем не менее…

Наверное, все-таки не стоит столь уж явно демонстрировать свое отношение к их способностям. Тем более что когда-то и сам был таким же… зеленым и ни на что полезное не пригодным. Поэтому остается лишь позавидовать педагогическому таланту и безграничному терпению моего тогдашнего наставника, которым по счастью оказался не кто иной как сам Михаил Александрович, командир. Вообще-то, мы с Марком Аврелием за глаза называем его Мих-Михом, а вот с чьей легкой руки он приобрел это прозвище мне до сих пор неведомо.

Впрочем, на этот счет у меня есть своя теория. Очень уж наш Михаил свет Александрович напоминает незабвенного Винни Пуха. И комплекцией, и повадками, и спокойным, доброжелательным отношением к окружающим. Вот некий неведомый мне насмешник подумал-подумал, да по аналогии и окрестил его. Винни Пух… Мих-Мих… нечто общее, несомненно, присутствует. Однако, прошу отметить, версия эта исключительно моя, ни в коей мере не претендующая на истину в последней инстанции. И забывать об этом, конечно же, не стоит. Вполне допускаю, что сходство нашего Михаила Александровича с Винни Пухом существует лишь в моем воспаленном воображении.