— Сеньора, я ДОЛЖЕН это сделать! — вырвалось у меня. — Один раз в жизни, больше не прошу. Это бой, война, понимаете? Я должен себя поставить в мире аристократии, должен войти внутрь этого закрытого клуба, чтобы влиять на него изнутри, как часть системы. Если завтра выиграю — есть шанс, меня продолжат рассматривать, как кандидата в «свои». Но если проиграю… Больше не буду никому интересен, невзирая ни на какие перспективы. Выпендристое быдло, даже очень опасное, всё равно выпендристое быдло.

— Тогда зачем пошёл на это? Зачем так повысил ставки, зная, что можешь проиграть?

Ответ она знала, мы были в резонансе, но заставляла меня проговаривать страхи.

— Потому, что без этого, без уделки Феррейра, я не поднимусь. Не дадут. А быть в тени, как сеньор Серхио, не смогу. Мне нужно утвердиться на этом Олимпе, показать притязания, и доказать, что имею на них право. Что я не простой парень с улицы, которого любой может зачморить. Что с зубками. Это откроет много дверей и ворот.

— Понимаю, — кивнула она. — Сумбурно, но я тебя поняла. — Конечно, мы в резонансе. А так да, и правда сумбурно. — Хуан, это ведь не всё. «Стать своим» — это не цель. Это не может быть целью. Это лишь средство, ступень. Прошу, договаривай. Расскажи всё. Увидишь, тебе самому станет легче.

— Да, сеньора, это не цель. Всё это не ради меня. — А вот и главное, то, ради чего всё это, вся эта биоэнергетика, нужна. — Я хочу со временем прикрыть ту лавочку. Хоту опустить аристократическую кодлу с облаков на поверхность, поставить на место. Они не дают Венере развиваться, тянут на дно. Тормозят. И ничего невозможно сделать — им принадлежит всё, вся страна. Я должен это сделать ради Венеры, ради её народа…

— Продолжай, — кивнула она, когда я почти сбился. И вдруг поймал себя на мысли, что так далеко, как сегодня, мы ещё не заходили. И выпалил сокровенное, что не говорил никогда и никому:

— Абигейл, я хочу научить людей мечтать. Я хочу вернуть науку на то место, где она была полтысячелетия назад. Чтобы мы не стояли на месте, а развивались. А для этого надо дать простым людям, особенно молодёжи, поверить, что невозможное возможно. Но диктат ЭТИХ… — Страдальчески скривился. — Они установили на планете тоталитарный режим, олигархический капитализм, и любой шаг в сторону ограничения своей власти воспримут, как…

Вздох. Собрать мысли. И:

— Они не потерпят этого, сеньора. В их системе координат мечтания вредны, угрожают их власти. Их всё устраивает, абсолютно всё, от бизнес-модели и строения государства, до уровня преступности, тоже своеобразной формы контроля за демосом на нижнем уровне. Кем бы я ни был, даже королём вместо Фрейи, не то, что каким-то консортом, я не добьюсь НИ-ЧЕ-ГО. Они не дадут, пока жестко, силой не заставлю их потесниться.

— …Я хочу научить людей мечтать, — повторился я. — Хочу отправить их к звёздам. Человечество забыло, как это, мечтать о звёздах, и скатилось в гравитационную яму собственных мелочных проблем, возведённых в ранг идеала. Но повторюсь, сделать что-либо можно только потеснив этих камрадов. И завтра мне предстоит сделать первый робкий шаг на этом пути — убрать с доски младшего Феррейра. Хотя бы на время. Заодно переформатировав отношение к себе со стороны остального венерианского общества, его элиты. Тогда и только тогда я буду говорить не в пустоту — меня услышат. Пусть не все, но это лучше гласа вопиющего в пустыне.

Сеньора молчала долго. Я удивил её. Да, несмотря на то, что она — моя учительница, наставница, что это далеко не первый наш резонанс, и читает она меня как облупленного, я всё же смог удивить её глубиной копаний.

— Мечты… — потянула она. — Научить мечтать…

— Понимаете, почему мне нельзя проиграть завтра? — спросил я после долгой паузы.

Задумчивый кивок.

— Да, Хуан, не ожидала. Не ожидала размаха. Мне сказали только о том, что ты хочешь потрясти их мощну за совершённые преступления.

— Это звенья одной цепи. Но и этот проект, который пока только в головах, который ещё не знаю как будем реализовывать… Даже он — лишь ступенька, промежуточная вершина на этом пути. Настоящего Пути к цели. Так говорил мне дон Алехандро, мой куратор в школе, и он чертовски умный мужик!

Молчание. И когда я отчаялся ждать и хотел снова заговорить, произнесла, как отрезала:

— Я помогу тебе. Помогу потому, что в тебе нет корысти и алчности. Нет жажды наживы. Нет желания заработать что-то для себя, пусть это будет всего лишь шаг на карьерной лестнице. Ты, действительно, в конечном, самом конечном итоге хочешь к звёздам. Только поэтому я пойду навстречу. — Вздох. — Но и у меня будут условия.

— Весь во внимании? — Я напрягся.

— Первое. Ты никогда… НИКОГДА-НИКОГДА больше не будешь использовать то, чему я тебя научу. Это специфическое знание, и за него ВСЕГДА надо платить. Как любят писать сказочники ты «смещаешь равновесие» мира, он не сможет оставаться таким, как был. Только поступки ребёнка, или кристально чистые помыслы, как у тебя, могут пройти сквозь «равновесие», не нарушая его.

— Понимаю, сеньора. — Кажется, поджилки от её слов затряслись. Неужели покажет что-то из ЭТОГО? Того, чего «не существует», и лучше таковым для обывателя этому и оставаться, ибо на то есть объективные причины?

— Возможно, если ты будешь в смертельной опасности… — продолжила она. — Не знаю. Под угрозой гибели всё не так, как обычно. Но ОБЫЧНО использовать эти знания я тебе запрещаю. И особенно — в корыстных целях.

Я снова кивнул.

— И второе. Сколько бы ты завтра ни выиграл, ты не должен унести с собой ни центаво. Ни единого. Ты вообще не должен прикасаться к этим деньгам, даже просто руками.

— Чтобы не обуяла алчность?

— Да. Чтобы не захотелось оставить себе… Ну, скажем, маленькую сумму, «на пачку сигарет, вон сколько там этих денег — Мироздание не заметит».

Заметит, Хуан. И сделает выводы.

— Я понял, сеньора, — повторился я, — но не надо стращать. Я равнодушен к деньгам. Особенно ЭТИМ деньгам. — Скривился. В этот момент вспомнился другой биоэнергетик, от веры. В нашей маленькой церквушке в районе космонавтов. Как же они похожи, несмотря на абсолютную чуждость друг другу используемых сил.

— Хорошо, тогда начнём. У нас мало времени.

— Заходите садитесь! — выглянул я в люк и помахал стоявшим у обочины девчонкам. Все четыре как одна, в серой «деловой» форме хранителей.

Сели. Пока молчали — не знали, что сказать. Все переживают, на нервах. Они в курсе чего мне всё это стоило и в какие долги влезаю. Не то, что не одобряют, наоборот, но осознают последствия неудачи. Когда машина тронулась, представил им наставницу, хотя они её по прошлым операциям «двадцать шестых» знали, особенно Кассандра.:

— Это сеньора Абигейл, представительница двадцать шестого отдела.

Ангелов периодически гоняют к экстрасенсам на «усиление». Роза и Мия были на «усилении» дважды, Маркиза трижды, как снайпер. А с Кассандрой наша «злобная Пиннокио» вообще на «ты». Кассандра двадцать шестым своим рождением обязана, кто-то из её родителей — результат их экспериментов (мама или папа она сама не знает, была маленькая и многого не понимала).

— Вы поступаете в её распоряжение. Игольники и шприцы достали?

— Да, всё, как сказал! — похлопала Роза себя по внутренним карманам. Справа — карман, слева — кобура скрытого ношения под миниатюрный игольник.

— Ваша задача — «отработать» людей, кого она укажет, если укажет. «Отработать» тихо, не привлекая внимания, без шума. И главное, не выполнять приказы командования операции, если будут противоречить словам сеньоры. Вы — автономны, главы опергруппы для вас не существует, что бы вам ни говорили по внутренней. Всю ответственность беру на себя.

Понимающие кивки в ответ. Всё, вопрос закрыт. А вы говорите «корпус — корпус!».

— Я в вас верю, девочки! — сжал поднятый вверх кулак. — У вас получится!

— М-да, всё интереснее и интереснее! — выдала за всех вердикт лаконичная Маркиза. Девчонки заулыбались.