— Что, по-твоему, ты делаешь? — шипит он.

Его тон застает меня врасплох, и я отшатываюсь назад.

— Что, прости? Я ничего не сделала.

— Не строй из себя невинную, кузина, — усмехается он. — Я видел тебя.

Мое сердце глубоко ныряет в землю.

— Я…

— Я не позволю, чтобы все, что мы сделали — все, ради чего мы работали — было выброшено на помойку, потому что ты решила раздвинуть ноги.

Шок пронзает меня насквозь, узел эмоций расширяется в моем горле, и кажется, что он вот-вот лопнет.

— Я сделала всё, о чём ты просил. И все же ты вот так обвиняешь меня?

— Я видел тебя, — повторяет он. — С лордом Клавдием.

— Ничего ты не видел, очевидно.

— А если бы это был кто-то другой? — его брови поднимаются до линии волос. — Если бы это был король?

Я сжимаю челюсти, качая головой, потому что, хотя его обвинение неверно, все, что он говорит, все еще звучит правдиво. Майклу было бы все равно, как всё происходило, и есть ли у меня право голоса. Его бы волновало только то, как это выглядит.

Мое лицо горит, и я киваю, пытаясь сдержать прилив слез, которые так и просятся наружу.

— Ты прав, — задыхаюсь я. — Так позволь мне закончить работу сейчас, и я умру счастливой. Зачем ты заставляешь меня ждать?

— Тише, — огрызается он. — Люди могут услышать.

— Это ты говоришь об этом! — мой голос становится громче, не в силах умерить эмоции, бьющиеся в израненных стенках моей груди.

— Я считаю, что Вы должны мне танец.

Ксандер замирает на месте от звука шелковистого голоса, а мое сердце прокручивается вокруг своей оси, когда я встречаю взгляд Тристана.

Его глаза бурные и дикие, когда он смотрит на моего кузена.

— Ты свободен, Александр.

В его тоне нет места для спора, но даже если бы и было, Ксандер не смог бы отказаться. Не здесь, не перед людьми.

Когда я обвожу взглядом комнату, неудивительно, что люди останавливаются, чтобы посмотреть.

Они всегда так делают, когда Тристан рядом. Я не виню их. Я никогда не могу заставить себя отвести взгляд.

Прочистив горло, Ксандер тонко улыбнулся и отпустил меня, взмахнув рукой и наклонив голову в жалкой попытке поклониться.

— Конечно, Ваше Высочество.

Неуважение очевидно.

Но Тристан даже не вздрагивает, вместо этого двигаясь ко мне.

Мое сердце замирает, бабочки в животе взлетают. Обычно я бы презирала их за появление, но по сравнению со всеми остальными эмоциями, которые я испытывала сегодня вечером, они — желанное отвлечение. Его глаза встречаются с моими, когда он врывается в мое личное пространство, рука обвивается вокруг моей талии и притягивает меня ближе. Мое дыхание вырывается из легких, когда наши руки переплетаются, и мое сердце ныряет в живот, желая сорвать мои черные атласные перчатки, только чтобы почувствовать, каково это, когда его пальцы прижимаются к моим. Он разводит наши ладони в стороны, и мы танцуем вальс.

Он повелевает моим телом так же, как он повелевает комнатой; без усилий. Я погружаюсь в его объятия, позволяя своему разуму отключиться впервые за весь вечер.

По какой-то причине то, как он держит меня, то, как он притягивает меня чуть крепче и чуть ближе, чём должен, заставляет слезы выступать у меня на глазах.

Он заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Важной. И я не чувствовала этого со времен моего отца.

Если копнуть немного глубже, легко понять, что мы с Тристаном сделаны из одного теста, и это часть причины, по которой я не могу выносить его взгляда. Потому что смотреть на Тристана — это как смотреть в зеркало и видеть частички себя, которые я так старательно пытаюсь скрыть.

Но он не прячет их, и я не совсем уверена, как с этим справляться.

Моя челюсть напрягается, когда мое зрение расплывается, и я изо всех сил пытаюсь сдержать грусть, не желая показывать слабость в комнате, полной людей.

Лицо Тристана смягчается, его пальцы сжимаются вокруг моей талии, прежде чем он толкает меня назад, вращая мое тело и притягивая меня обратно, ближе, чем мы были раньше. Слишком близко, чтобы это было уместно. Мой живот трепещет, словно у него есть крылья, а между бедер просачивается влага.

Его губы касаются моего уха.

— Нет, Маленькая Лань, не здесь. Они не получат твоих слез.

Я киваю ему, мои ноздри раздуваются, когда я глубоко вдыхаю, чтобы заглушить раздражение, которое катится по моим внутренностям, как разрушительный шар.

Я уверена, что люди наблюдают.

Но я наслаждаюсь его прикосновениями.

Его пальцы впиваются в меня, как будто он никогда не хотел бы меня отпускать, прежде чем он отступает назад, его рука скользит в карман, когда он сгибается в талии и захватывает мои пальцы, поднося их ко рту.

Возбуждение пульсирует внизу живота, когда его губы касаются моей кожи, мой лоб морщится, когда что-то хрустит между подушечками наших пальцев. Я крепко сжимаю руку, чтобы то, что в ней находится, не выпало из моей хватки.

— Спасибо за танец.

И затем он разворачивается и уходит, его черный фрак развевается позади него.

Мой кулак сжимается вокруг листка бумаги, сердце бешено стучит в груди.

Я улыбаюсь нескольким задерживающимся взглядам и как можно непринужденнее иду в сторону зала, кивая людям, когда прохожу мимо них, предвкушение сжимается с каждым шагом.

Только когда я дохожу до дальней стены, я отворачиваюсь и дрожащими пальцами разворачиваю записку.

Встретимся там, где ты целуешь звезды.

33. Тристан

Ревность — это очень сильное чувство.

Я был бы лжецом, если бы сказал, что никогда не сталкивался с тем, что она обжигает мои внутренности и вбивает в мозг злые мысли. Первый раз это случилось, когда отец пропустил нашу вечернюю беседу, решив вместо этого встретиться с Майклом и обсудить заседание Тайного совета, которое должно было состояться на следующий день. Я посидел на краю утеса несколько часов, пытаясь убедить себя, что он придет, хотя в глубине души знал, что этого не произойдёт.

Но я справился с завистью много лет назад, зная, что я предназначен вершить великие дела; что я поднимусь и в конце концов заберу всё. Что касается моего отца… что ж, тебе становится не так больно, когда учишься не обращать внимания на чувства.

Шрам на моем лице колется, и я провожу кончиками пальцев по неровным краям, пытаясь смириться с тем, что снова горький привкус ревности проникает в мою психику, вызывая эмоции, которых я не испытывал с юных лет.

Увидев, как Клавдий принуждает Сару, я почувствовал, как во мне разгорается ярость, отвращение к тому, что он считает себя достойным произносить ее имя, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к её коже.

Но видеть её с моим братом? Ревность — это болезнь, мутирующая в каждой клетке и заражающая каждый орган, пока она не покрывает мои внутренности и не оседает в мозгу моих костей. Она заставляет меня снова почувствовать себя всего лишь потерянным маленьким мальчиком, застрявшим в тени и наблюдающим, как у моего брата есть всеё, что я хотел бы иметь.

Но Майкл скорее убьет её, чем позволит опозорить своё имя, отпустив её. Поэтому, пока я не устрою гиенам революцию и не займу трон, всё, на что я могу надеяться, это украденные мгновения в тенистых ночах.

На улице темнее обычного, густые облака нависли над городом и скрывают небо от глаз. Я понятия не имею, продолжается ли бал, но сейчас мне все равно. Эдвард уже сказал мне, что мы выполнили намеченное, и здесь, в саду моей матери, никого нет.

Листья хрустят на земле позади меня, и я откидываю голову назад, пуская кольца дыма в воздух.

— Технически, сегодня ночью нет звезд, которых я могла их поцеловать.

Я улыбаюсь голосу Сары.

— Может быть, они ждали Вашего прихода.

Она пыхтит, обходя скамейку, положив руки на бедра. Исчезла женщина в кружевном бальном платье, и на ее месте стоит простая девушка в черном платье с юбкой, которая останавливается выше щиколотки.