Во дворе вспыхивают огни, вдалеке лают собаки, и я знаю еще до того, как что-то будет сказано, что это означает, что скоро сюда хлынут военные. Если бы я не убедил Майкла отослать большую часть его войск, она бы даже не добралась до меня.

— Что ты сделала? — спрашиваю я, хватая ее лицо.

— Ты покинул восстание, — говорит она, улыбаясь мне. — Поэтому я принесла революцию тебе.

Мое сердце разрывается на части, и мне хочется поцеловать её, хотя я не должен этого делать, я избит и изранен, и уверен, что от меня пахнет смертью. Я все равно наклоняюсь, засовываю язык ей в рот и втягиваю её в свои недавно образовавшиеся шрамы, упиваясь болью, которую это причиняет, потому что если мы собираемся умереть, то будь я проклят, если не смогу попробовать ее на вкус еще раз.

Стонущая, она отдает столько же, сколько получает, а потом отрывается.

— Они у меня в туннелях.

Мой желудок сжимается.

— Мятежники?

Она кивает.

— Я не была уверена, знает ли Майкл о них, но это был наш лучший шанс проникнуть в замок, пробиться сюда без стрельбы и смерти. Эдвард с ними, и они готовы сражаться, Тристан. Мы можем это сделать.

Я качаю головой, впитывая её слова, даже когда крики звучат ближе, чем раньше, а за стенами замка раздается выстрел. Еще мгновение, и нас схватят.

И тут меня осеняет больная мысль, и сердце начинает бешено колотиться в груди, вырываясь наружу, когда я хватаю ее за руку.

— Сара.

Она смотрит на меня с того места, где выглядывала из-за угла.

— Саймон в туннелях.

Ужас переполняет её черты, её рот широко раскрывается, а глаза становятся большими.

— Ты уверен?

— Да.

— Тристан, ты должен забрать его оттуда.

Я качаю головой, моя челюсть напрягается, когда моя душа разрывается на две части, борясь между тем, что я знаю, что правильно, и тем, что я отказываюсь делать.

— Я не оставлю тебя здесь.

Она усмехается, хотя я вижу, как в ее темном взгляде зарождается смятение.

— Думаешь, ты влюбился в слабую женщину?

Моя грудь вздымается, эмоции выкручивают мне кости.

— Я могу о себе позаботиться, — обещает она, ее слова имеют привкус самой горькой лжи. — Иди и спаси своего племянника.

Мое дыхание вырывается из легких. Она знает. Конечно, она знает.

Двери замка открываются, эхом отдаваясь в ночном воздухе, и, заглянув за угол, я вижу по меньшей мере две дюжины солдатов с собаками на поводках.

— Сара, — раздается громкий голос. Она отшатывается от того места, где только что толкала меня в грудь, ее глаза сужаются, когда она отворачивается от меня. — От нас не убежать, милая племянница. Выйди и сдайся, и мы окажем тебе милость.

Она подается вперед, ее гнев настолько силен, что я вижу, как он исходит из ее кожи.

— Ты что, с ума сошла? — огрызаюсь я, хватая ее за руку. — Не выходи туда.

— Мы нашли всех твоих друзей, — продолжает ее дядя. — Если вы оба сдадитесь, мы оставим их в живых.

— Иди, — требует она, тыча в меня пальцем.

Я качаю головой взад-вперед, шар абсолютного ужаса расширяется в моей груди, заставляя меня задыхаться.

— Тристан, послушай меня, — умоляет она. — Ты знаешь туннели как свои пять пальцев. Ты единственный, кто знает, — её глаза наполняются слезами. — Я никогда не прощу себе, если с ним что-то случится, и хотя ты не хочешь этого признавать, ты тоже. Ты должен спасти его. Пожалуйста.

Когти пронзают мою грудную клетку и вырывают сердце, бросая его на землю у её ног. Я не беру его в руки, зная, что оно все равно бьется только для нее.

Мои ноздри раздуваются, когда я беру ее лицо в свои руки, мои глаза впитывают ее черты, когда я прижимаюсь своим лбом к её.

— Тебе нельзя умирать. Ты слышишь меня? Я вернусь за тобой.

Ее губы дрожат.

— Я знаю.

Я притягиваю ее ближе, когда она пытается отвернуться, прижимаю ее губы к своим в последний раз.

— Если что-то случится, знай, что я найду тебя в любой жизни, Сара Беатро. Ты моя, и даже смерть не сможет удержать тебя от меня.

Она приглушенно всхлипывает и толкает меня в грудь, а я поворачиваюсь и бегу, устремляясь к туннелям.

53. Тристан

Это должен был быть я.

Как бы я ни хотел пожертвовать собой и позволить ей бежать вместо меня, это должен был быть я. Никто не знает туннели так же хорошо, как я. Никто другой не смог бы вовремя вывести Саймона. Военные насели на мятежников со всех сторон, и когда на них надавили, они запаниковали, создав людскую давку. Я чувствовал грохот на полу туннеля, когда бежал по нему, борясь с усталостью и невыносимой болью моего измученного тела. Я слышал крики, которые эхом отражались от каменных стен, плач людей, когда раздавались выстрелы и люди боролись за свою жизнь.

Но я нашёл его, его руки обвивали Пола, его нога была согнута и сломана, слёзы текли по его лицу, его мать лежала растоптанная у их ног.

— Ты пришел, — прошептал он. — Как ты и обещал.

Как же я мог тогда повернуть назад? Даже когда всё во мне кричало вернуться туда, где я оставил своё сердце, я схватил Саймона и Пола и освободил их, изгнав из Глории Терры.

Чтобы они были в безопасности.

Прошло три дня с тех пор, и хотя моё тело болит, но заживает, мой разум — это сточная канава. Майкл дразнит меня пленением Сары. Но, по крайней мере, она жива.

Он публично заявил, что если я сдамся, он отпустит ее.

Теперь я официально преступник. И все это время жители Саксума не знают правды о том, что произошло. Они не знают, что люди лежат мертвыми в подземных туннелях, их тела разлагаются, а дети плачут, разыскивая пропавших родителей.

Я мог бы притвориться, если бы попытался, мог бы надеть маску и оплакивать тех, кого мы потеряли. Но я устал играть в игры, и единственное, что меня волнует, — это Сара в моих объятиях. Пока я не верну её, всё остальное не имеет значения.

Кроме того, горе по тем, кого мы потеряли, порождает ярость.

А мой народ в ярости.

Эдвард глубоко вздыхает, берет у меня из рук косяк и затягивается, прислонившись к кирпичной стене за кондитерской в центре Саксума.

— Вы уверены, что хотите это сделать?

Я бросаю на него взгляд.

— Если я этого не сделаю, то вся твоя тяжелая работа последних нескольких дней окажется напрасной.

Пока я лечилась настойками и зельями, чтобы ускорить свое выздоровление, Эдвард был занят тем, что шептал слова на ухо своим солдатам. Склоняя их на нашу сторону. Убеждаясь, что они знают, кому служат. Собирая наши силы со всех сторон и излагая наши планы.

— Ты должен взять Шейну и уехать из города, — говорю я. — Ты хорошо послужил мне, Эдвард. Я не хочу, чтобы вы оба погибли.

Он скрипит зубами, качая головой.

— Наша верность — это Вы.

— Верность ничего не значит, — шиплю я. — Я пытаюсь пощадить тебя, Эдвард. Ты мой единственный друг, и единственный, кто поддерживал меня на протяжении всего этого. Пожалуйста, прими этот дар и позволь мне сделать это самому.

— Со всем уважением, Ваше Высочество, — он выпрямляется. — Я не уйду, пока Вы не будете либо мертвы, либо с короной на голове.

Сжав челюсть, я киваю, выглядываю из-за угла и вижу, что около дюжины военных, смеясь, заходят в городской бар. Как раз вовремя.

— Ну что, ты готов? — поворачиваюсь я к нему.

— Давайте сожжем всё дотла.

Я ухмыляюсь, выхватываю косяк из его пальцев и засовываю себе в рот, пока иду к бару через дорогу. Я открываю зеленые двойные двери ботинком, толстое дерево ударяется о стены, когда я вхожу внутрь. Здесь около дюжины человек, большинство из них — королевские военные, и все они со свежими напитками в руках.

Я улыбаюсь, когда они поворачиваются ко мне, внутри у меня пусто, кроме горящего пламени решимости.

— Ну привет.

Мужчина в передней части бара встаёт, его черный табурет крутится на месте позади него. Он ползет рукой к поясу, доставая оружие.