Деревянные часы щелкают, когда их длинная стрелка движется, отвлекая мое внимание.
Скоро ужин.
Мои пальцы напрягаются, перебирая взъерошенные черные пряди волос, и я отступаю на шаг к большим двойным дубовым дверям.
— Ну, было конечно приятно с вами провести время, — начинаю я. — Но, к сожалению, мне стало скучно.
— Тебя не отпускали, Тристан, — огрызается Майкл.
— Ты не можешь не отпустить меня, брат, — усмехаюсь я, гнев клокочет в моей груди. — Мне нет никакого дела до того, какая несчастная душа будет вечно мучиться от того, что ты в нее взрызешься.
— Как неуважительно, — шипит Ксандер, качая головой. — Ваш брат — король.
По моему лицу расползается ухмылка, и я перевожу взгляд на Майкла, предвкушение пульсирует в моих венах.
— Ну что ж, — наклоняю голову. — Да здравствует король(фраза, которую сказал Шрам, когда убивал Муфасу).
1. Сара Б.
— Ты уезжаешь утром.
Мой дядя потягивает вино, его темные глаза, как стрелы, летят через стол и пронзают плоть в моей груди. Он никогда не был ласковым человеком, но он все равно моя семья, и у нас одна цель.
Отомстить семье Фааса(созвучно с именем Муфаса) за убийство моего отца.
Мы тщательно подобрали множество шестерёнок, чтобы быть уверенными, что когда наследному принцу понадобится помощь, я буду той, кто протянет ему руку. Прошел всего один год после смерти моего отца и два — после смерти короля, но, наконец, мы получили известие.
Время пришло.
Помолвки по договоренности, хоть и не редкость, но в последние годы немного вышли из моды. В конце концов, сейчас 1910 год, а не 1800-й, и во всех сказках, и даже здесь, на нищих улицах Сильвы(silva от лат. — лес/дерево, отсылка на дерево-баобаб, где жил Рафики), люди женятся по любви.
Или, во всяком случае, с их представлениями о ней.
Но я никогда не страдала идеями величия и не думала, что какой-нибудь белый рыцарь прискачет на своем коне и спасет меня, как какую-нибудь беспомощную девицу в беде.
Может быть, беда и есть, но я не беспомощная девица.
Кроме того, иногда единственный способ добиться подлинных перемен — это стать частью машины и самой вырвать из нее сломанные части. Так что, если мне придется улыбаться, флиртовать и соблазнять, чтобы добиться расположения нового короля, я так и поступлю.
В конце концов, это мой долг.
И перед моей семьей, и перед моим народом.
Сильва, которая когда-то была известна своими изобильными землями и новаторской индустриализацией, теперь стала бесплодной и слабой. Отброшеной в сторону, как уродливый рыжий пасынок, недостойный времени и внимания короны. Теперь нас вообще не знают; засуха и голод смешиваются с отчаянием, которое бежит по городским улицам, как трещины по тротуару.
Полагаю, так бывает, когда находишься в глубине леса, расположенного высоко в облаках. Тебя трудно увидеть и легко забыть.
— Ты понимаешь, что поставлено на карту? — спрашивает дядя Раф(прототип обезьяны Рафики, которая ходит с посохом), выводя меня из раздумий.
Кивнув, я вытираю рот белой салфеткой, кладу ее обратно на колени.
— Да, конечно.
Он ухмыляется, его кожа сморщивается, пока он постукивает пальцами по круглой ручке своей деревянной трости.
— Ты принесёшь честь нашему имени.
Пьянящее чувство его одобрения разжгает меня, как пушинку, и я сажусь в кресле чуть прямее, улыбаясь ему в ответ.
— И ты не будешь доверять никому, кроме своего кузена, — добавляет он.
Он смотрит на мою мать, всегда послушную и тихую, пока она ест свою еду, откусывая маленькие кусочки, ее непокорные черные волосы, так похожие на мои, создают занавес вокруг ее лица. Она редко смотрит в глаза, всегда предпочитая держать голову опущенной, а пальцы заняты рукоделием и пыльными книгами, вместо того чтобы налаживать отношения с дочерью, которая взяла на себя все заботы с тех пор, как мой отец оставил ее вдовой.
Я подозреваю, что она никогда не хотела быть матерью и еще меньше хотела выходить замуж. Она никогда не произносила таких слов, но в этом нет необходимости, когда ее поступки говорят об этом так громко. Но мой отец хотел ее, и это все, что имело значение.
И когда она родила ребенка, они ожидали, что это будет следующий наследник, мальчик в роду Беатро.
Вместо этого они получили дикую вороноволосую женщину с чувством приключений и ртом, который говорит без умолку. И мой отец любил меня все равно, даже если моя мать никогда не проявляла ни малейшей привязанности.
В тот день, когда я потеряла его, была потеряна и часть меня; свернувшись, как кислое молоко, она осталась в центре моей груди гнить и разлагаться.
Он отправился просить помощи у монархии. Он отправился в путь через наши леса и равнины, пока не добрался до замка Саксум. Но корона не вняла его мольбам, и мой кузен Александр прислал весть, что его повесили за измену. Потому что он осмелился выступить и сказать, что им нужно сделать больше.
Александр пытался спасти его, но есть пределы того, что может сделать главный советник короля.
С тех пор мой дядя Раф стал незаменим, и хотя он только и делал, что поддерживал меня, я все еще хочу оказаться в объятиях отца. Вместо этого у меня остался только семейный кулон, который я ношу на шее, как клятву, и который каждый день напоминает мне о том, что я потеряла.
И кто виноват в моем горе.
Так что теперь, пока другие девушки моего возраста проводят свое время, мечтая о влюбленности, я трачу свое на изучение того, как играть в политическую войну и при этом изображать этикет благородства.
Если вы хотите сжечь ад, вы должны научиться играть в дьявольскую игру.
Метафорическая корона, возложенная на мою голову, почти так же тяжела, как и осознание, что все зависят от того, доведу я дело до конца или нет.
И правление семьи Фааса продолжалось слишком долго, их власть и влияние со временем ослабли, они стали меньше заботиться о людях и стране, и больше о чрезмерной жадности и алчности.
Поэтому я проберусь в королевский двор. И я сделаю то, что должно быть сделано, чтобы спасти мой народ и добиться справедливости для тех, кого мы потеряли.
Но только спустя несколько часов ко мне приходит полное осознание.
Сегодня моя последняя ночь в Сильве.
Мое сердце бьется в ритме стаккато, пока я обуваюсь в толстые черные сапоги и накидываю плащ на плечи, убирая вьющиеся волосы назад и соберая их в тугой пучок на затылке. Натянув капюшон на голову, я смотрю в зеркало, чтобы убедиться, что он скрывает мои черты лица. Взглянув на дверь в свою спальню, я смотрю на замок, убеждаюсь, что он на месте, а затем поворачиваюсь и направляюсь к своему окну.
Моя комната находится на втором этаже, но высота мне не чужда, я уже десятки раз спускалась по неровной каменной стене. Мои легкие сжимаются от неглубокого дыхания, а адреналин хлещет по венам, когда я спускаюсь, и мои ноги касаются травы.
Это всегда риск, но я готова на него пойти тысячу раз.
Я замираю на несколько мгновений, чтобы убедиться, что никто не слышал, как я ухожу, и направляюсь в сторону нашего захудалого поместья, держась в тени, пока не дохожу до мощеной дороги и не упираюсь взглядом в ржавые трёхметровые ворота. Мои пальцы болят, вжимаясь в металл, а мышцы горят, когда я поднимаюсь, карабкаясь по неровному железу до того момента, пока я не перекину ногу и не спрыгну на другую сторону.
Как только моя нога ступает на твердую землю, я срываюсь с места и мчусь по тротуару, плотнее натягивая плащ с капюшоном, надеясь, что по дороге ни с кем не столкнусь.
Мне требуется двадцать минут, чтобы добраться до приюта на окраине города. Это маленькое, полуразрушенное здание с нулевым финансированием и недостаточным количеством мест, но Дарья, женщина, которая им управляет, — один из моих ключевых контактов, и я знаю, что все, что я ей передам, попадет в нужные руки.
