– Это вы уже говорили, – сухо заметил Эл. – Какие у вас для этого основания?

– Ну как же, три дня тому назад он высказался на заседании кабинета по вопросам военного искусства. Речь шла об этой заварухе, в которой мы сейчас все участвуем, и Хесус Эрнандес, просто чтобы подначить, спросил его, какая разница между тактикой и стратегией. Знаете, что ответил старикашка?

– Нет, – сказал Эл.

Я заметил, что наш новый товарищ начинает его немного нервировать.

– Он сказал: «Тактика – это лобовая атака, а стратегия – это когда обходишь противника с флангов». Ну, как вам?

– Кончали бы вы с этим, товарищ, – сказал Эл. – Это начинает попахивать разложением.

– Но мы избавимся от Ларго Кабальеро, – продолжил тем не менее коротышка. – После этого наступления мы от него избавимся. Эта его последняя глупость переполнит чашу терпения.

– Ну, хорошо, товарищ, – сказал Эл. – Но мне утром снова в атаку.

– Ах, так вы снова собираетесь атаковать?

– Послушайте, товарищ. Мне вы можете нести какую угодно чушь, потому что это забавно и я достаточно взрослый человек, чтобы самому разобраться, что к чему. Но не задавайте мне вопросов. Потому что это доведет вас до беды.

– Я же спросил в частном порядке, не чтобы выведать информацию.

– Мы недостаточно хорошо знакомы, товарищ, чтобы задавать друг другу личные вопросы, – сказал Эл. – Почему бы вам просто не пересесть за другой столик и не дать нам с товарищем Генри поговорить? Мне нужно кое о чем его спросить.

– Salud, товарищи, – сказал коротышка, вставая. – Мы еще увидимся.

– Да, – сказал Эл. – В другой раз.

Мы наблюдали, как он подошел к другому столу, извинился, солдаты подвинулись, освобождая ему место, и он с ходу начал говорить. Похоже, слушали его с интересом.

– Что ты думаешь об этом недомерке? – спросил Эл.

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – сказал Эл. – Конечно, это наступление он оценил верно. – Эл поднял стакан и взглядом указал мне на свою руку: – Видишь? Уже все в порядке. И я ведь не какой-нибудь забулдыга. Перед боем я вообще никогда не пью.

– Как сегодня было?

– Ты же сам видел. А как это выглядело со стороны?

– Ужасно.

– Вот именно. Точное определение. Это было ужасно. Похоже, он использует тактику и стратегию одновременно, потому что мы атакуем и в лоб, и с флангов. А что в других местах?

– Дюран занял новый плацдарм. Ипподром. Мы стянули силы в узкий коридор, который ведет к университетскому городку. Наверху перешли через шоссе, ведущее в Корунью. И со вчерашнего утра толчемся у Серро-де-Агильяр. Во всяком случае, были там еще сегодня утром. Дюран потерял половину бригады, как я слышал. А как у вас?

– Утром будем снова пытаться взять те фермерские дома и церковь. Главная цель – церковь на холме, которую называют скитом. Весь холм рассечен оврагами и перекрывается продольным пулеметным огнем минимум в трех направлениях. Они там глубоко и очень толково окопались. У нас не хватает сил накрыть их артиллерийским огнем так, чтобы они не могли поднять голову, и нет тяжелой артиллерии, чтобы выкурить их оттуда. А у них в тех трех домах – полно всякого противотанкового оружия, и еще противотанковая батарея возле церкви. Это будет просто бойня.

– На какое время назначено?

– Не спрашивай. Я не имею права это тебе сказать.

– Я имел в виду – чтобы приготовиться к съемке, – сказал я. – Весь сбор за картину пойдет на приобретение санитарных машин. Возле Аргадского моста нам удалось заснять контратаку Двенадцатой бригады. И ту же Двенадцатую мы снимали на прошлой неделе во время наступления у Пингаррона. Получилось несколько отличных кадров с танками.

– Танки там были не на высоте, – сказал Эл.

– Я знаю, но на съемке получились отлично. Так как насчет завтра?

– Просто занимайте позицию пораньше и ждите, – сказал он. – Но не слишком рано.

– Как ты себя сейчас чувствуешь?

– Чертовски устал, – сказал он. – И у меня дико болит голова. Но уже немного лучше. Давай еще по стаканчику, а потом – к тебе, принимать ванну.

– Может, поедим сначала?

– Я слишком грязен, чтобы есть. Можешь занять стол, а я приму ванну и присоединюсь к тебе в «Гран-Виа».

– Я пойду с тобой.

– Нет. Лучше держи место, а я подойду. – Он наклонился и уткнулся лбом в столешницу. – Господи, как же болит голова. Это из-за грохота в этих драндулетах. Даже когда его больше не слышишь, он все равно как-то воздействует на уши.

– А поспать не хочешь?

– Нет, – сказал он. – Лучше я побуду немного с тобой, а посплю, когда вернусь в часть. Не хочу просыпаться дважды.

– Тебя что, мучают кошмары?

– Нет, – сказал он. – Со мной все в порядке. Послушай, Хэнк, не хочу болтать ерунды, но я думаю, что завтра меня убьют.

Я трижды коснулся кончиками пальцев деревянной столешницы.

– Такое чувство бывает у всех. У меня бывало много раз.

– Нет, – сказал он. – Мне это не свойственно. Но то, что нам придется делать завтра, бессмысленно. Я даже не знаю, удастся ли мне поднять своих в бой. Как заставишь их идти вперед, если они не захотят? Можно их потом расстрелять. Но в тот момент, если не захотят, они не сдвинутся ни на шаг. Даже если начнешь расстреливать на месте, не сдвинутся.

– Может, оно и к лучшему?

– Нет. Завтра с нами будут отличные пехотные части. Они пойдут вперед в любом случае. Не то что те желторотые ублюдки, которые были в первый день.

– Может, все обойдется?

– Нет, – сказал он. – Не обойдется. Но я сделаю все, что смогу. Во всяком случае, заставлю их двинуться вперед и доведу до того места, где они смогут свалить по одному. Может, им это удастся. У меня есть трое, на которых я могу положиться. Если, конечно, одного из этих надежных не подобьют в самом начале.

– И кто они, эти твои надежные?

– Один здоровенный грек из Чикаго, этот полезет напролом куда угодно. И в обороне не отступит. Еще француз из Марселя; у него левое плечо в гипсе и две раны еще кровят, но он попросил выписать его из госпиталя в «Палас-отеле», чтобы участвовать в этом наступлении, ему придется как-то пристегиваться в кабине, и я даже не знаю, как он сможет это сделать. Я имею в виду – чисто технически. Смотришь на него – и сердце разрывается. Дома он был таксистом. – Эл помолчал. – Я чересчур много болтаю. Ты меня останавливай, если я слишком разговорюсь.

– А третий кто? – спросил я.

– Третий? Разве я сказал, что у меня есть третий?

– Да, сказал.

– Ах да! Третий – это я.

– А что же остальные?

– Они умеют водить танк, но пока еще не умеют воевать. Не могут правильно оценить обстановку. И все боятся умереть. Я пытался помочь им преодолеть этот страх, но он возвращается перед каждым боем. Когда видишь их, в шлемах, стоящих рядом со своими танками, – настоящие танкисты. Когда они садятся в танки – тоже бравые танкисты. Но когда они закрывают за собой люки – все, пустое место. Никакие они не танкисты. А новых делать – пока времени нет.

– Ну что, пойдешь купаться?

– Давай еще немного посидим, – сказал он. – Тут хорошо.

– Да, забавно, если учитывать, что война идет в конце улицы, так что на нее можно ходить пешком, а потом приходить обратно.

– А потом снова идти туда, – сказал Эл.

– Как насчет девушки? Тут во «Флориде» сейчас две американки, корреспондентки газеты. Может, познакомишься?

– С ними же придется разговаривать, а я не хочу. Слишком устал.

– А вон там, за угловым столиком, – две марокканки из Сеуты.

Он посмотрел на них. Обе смуглые, у обеих – копна волос на голове. Одна высокая, другая маленькая, и обе, безусловно, крепенькие и энергичные.

– Нет, – сказал Эл. – На марокканцев я завтра вдоволь насмотрюсь, не хватало мне на них еще и вечером время тратить.

– Да девушек вообще-то полно, – сказал я. – Во «Флориде» есть Манолита. Хмырь из Seguridad, с которым она живет, уехал, в Валенсию, кажется, а она хранит ему верность со всеми подряд.