Филип. Да, mi coronel.

Антонио. Филип, иди в «Чикоте», надерись там как следует, делай, что нужно, и приходи или позвони мне, когда будут новости.

Филип. А как мне говорить, mi coronel: по-американски или по-английски?

Антонио. Как хочешь. Только без глупостей. А теперь, пожалуйста, уходи: мы с тобой друзья, и ты мне очень нравишься, но я страшно занят. Слушай, про наблюдательный пункт – ты точно не врешь?

Филип. Не-а.

Антонио. Ну и дела.

Филип. Как-то несбыточно это все. Просто до жути несбыточно.

Антонио. Иди, пожалуйста, приступай уже.

Филип. И что, без разницы, как я буду говорить: по-английски или по-американски?

Антонио. Что ты несешь? Иди.

Филип. Тогда лучше по-английски. Боже, на этом языке куда легче врется; обидно даже.

Антонио. ИДИ. ИДИ. ИДИ. ИДИ. ИДИ.

Филип. Слушаю, mi coronel. Спасибо за назидательную беседу. Я ухожу в «Чикоте». Салют, mi coronel. (Отдает честь, смотрит на свои наручные часы и выходит.)

Антонио (не вставая с места, провожает его взглядом. Потом звонит. Входят два Штурмгвардейца и отдают честь). Приведите-ка мне обратно того человека, которого увели. Я хочу потолковать с ним наедине.

Филип. Виски из бочки остался?

Официант. Из настоящего – только джин.

Филип. Хороший?

Официант. Желтый, «Бутс». Самый лучший.

Филип. И пива.

Анита. Ты больше не любить?

Филип. Нет.

Анита. Ты делать большой ошибка с этот большой блондинка.

Филип. Большой блондинка?

Анита. Тот здоровенный большой блондинка. Длинный, как башня. Крупный, как лошадь.

Филип. Золотистая, как поле пшеницы.

Анита. Ты делать ошибка. Большой женщина. Большой ошибка.

Филип. Да с чего ты взяла, что она такая большая?

Анита. Большой, как танк. Подождать, когда она ты родить ребенка. Не большой? Вылитый грузовик «студебеккер».

Филип. Как хорошо у тебя это прозвучало: «студебеккер».

Анита. Да. Лучший английский слово, который я выучить. «Студебеккер». Красивый. Почему больше не любить?

Филип. Я не знаю, Анита. Понимаешь, некоторые вещи меняются. (Смотрит на часы.)

Анита. Ты раньше я нравиться. Я не меняться.

Филип. Понимаю тебя.

Анита. Я ты нравиться раньше. Еще понравиться. Нужно просто попытка.

Филип. Понимаю.

Анита. Когда есть что-то хороший, зря надо уходить. Большой женщина – много проблема. Я знать. Я сам долго быть такая.

Филип. Ты – прелесть, Анита.

Анита. Это за счет меня все ругать, потому что я кусать мистер Вернон?

Филип. Нет. Разумеется, нет.

Анита. Честный слово, я много отдать, чтобы это не сделать.

Филип. Ой, да никто уже и не помнит.

Анита. Ты знать, почему я так сделать? Все помнить, что я кусать, но никто ни раз не спросить почему.

Филип. Почему же?

Анита. Он хотеть взять триста песетас из мой чулок. И что я остаться делать? Сказать: «Да, отлично. Вперед. Пожалуйста»? Нет, я кусать.

Филип. Ну и правильно.

Анита. Ты думать? Правда?

Филип. Да.

Анита. Ах, ты так милый. Скажи, ты ведь уже не хотеть совершать ошибка с этот крупный блондинка?

Филип. Ты знаешь, Анита, боюсь, что как раз хочу. В этом вся и беда. Я собираюсь сделать абсолютно колоссальную ошибку. (Подзывает Официанта, смотрит на часы. Обращается к Официанту.) Сколько на ваших?

Официант (смотрит на часы над баром, потом на часы Филипа). Столько же, сколько на ваших.

Анита. Будет колоссальный, ты еще видеть.

Филип. А ты не ревнуешь?

Анита. Нет. Просто ненавидеть. Вчера вечер пытаться любить. Сказать: хокей, все – camaradas. Начаться большой обстрел. Может, все умереть. Должен быть все camaradas друг с другом. Зарыть топор война. О, я не думать. Нет эгоизм. Любить свой враг, как себя. Весь этот чушь.

Филип. Ты была великолепна.

Анита. Такой бессмыслица – только пока ночь. Утром я проснуться – и первым делом возненавидеть этот женщина. На весь день.

Филип. Знаешь, лучше не стоит.

Анита. Что она от ты надо? Она брать мужчина, как рвать цветы. От нечего делать. Сорвать и поставить в комната. Ты она нравиться. Потому что ты тоже большой. Слушай. Я ты любить, даже если ты карлик.

Филип. Ну-ну, Анита. Полегче.

Анита. Слушай внимательный. Я ты любить, если ты больной. Я ты любить, если ты немой и уродливый. Я ты любить, если ты горбун.

Филип. Горбуны – везучие.

Анита. Я ты любить, если ты невезучий горбун. Я ты любить, если денег нет. Хочешь? Я ты сама дать деньги.

Филип. Кажется, это единственное, до чего я не докатился с этой работой.

Анита. Я не шутка. Серьезный. Филип, оставить она в покое. Возвращаться туда, где тебя хокей.

Филип. Боюсь, не могу, Анита.

Анита. А ты попытка. Нет меняться. Ты раньше любить, ты снова любить. Так всегда получаться, когда мужчина – мужчина.

Филип. А я, видишь, изменился. И сам этому не рад.

Анита. Ты не меняться. Я тебя знать хорошо. Я тебя долго знать. Ты не такой, который меняться.

Филип. Все люди меняются.

Анита. Неправда. Устать – да. Потянуть прочь – да. Путаться с кто-нибудь – да. Разозлиться? Да, да! Дурно обращаться? Да, много. Измениться? Нет. Только новый привычка. Привычка, и все. С кто угодно, одно и то же.

Филип. Ясно. Да, ты права. Но, видишь ли, иногда встречаешь родную душу – и вскоре сам себя не узнаешь.

Анита. Она для ты не родной душа. Она не как ты. Из другая порода людей.

Филип. Да нет, из такой же.

Анита. Слушай, из-за этот большой блондинка ты уже чокнутый. Так быстро – и ты уже плохо соображать. Ты с она – разный, как кровь и краска. Выглядеть одинаково. Может, кровь. Может, краска. Ладно. Налить в тело краска вместо кровь. Что получиться? Американский женщина.

Филип. Ты к ней несправедлива, Анита. Допустим, она ленивая, избалованная и глупая, а еще – ужасная эгоистка. Но все-таки очень красивая, очень любезная, очаровательная, чистая душа… и еще она храбрая.

Анита. Хокей. Красивый? На что тебе красивый, когда получить свое? Я тебя знать. Любезный? Хокей; сейчас – любезный, потом – нелюбезный. Очаровывать? Да; как удав очаровывать кроликов. Чистый? Ты я смешить. Ха-ха-ха. Честный, пока нет улика вина. Храбрый? Храбрый? Я бы снова смеяться, если бы в животе остаться смех. Храбрый? Вот посмеяться-то. Хо-хо-хо. Что ты столько времени делать на этот война, если не отличать, кто храбрый, а кто просто глупый. Храбрый? Выкусить… (Встав из-за стола, хлопает себя по заду.) Все. Теперь я уходить.

Филип. Ты к ней слишком строга.

Анита. К ней строга? Я хотеть бросить ручной граната в постель, где она теперь спать. Этот самый минута. Я честно говорить. Вчера вечер я пытаться весь этот чушь. Жертва. Весь этот уступить. Ты знать. Теперь у я один чувство, зато настоящий. Я ненавидеть. (Уходит).

Филип (Официанту). Скажите, товарищ из Интернациональной бригады меня не спрашивал? Его зовут Макс. Лицо вот здесь изуродовано. (Накрывает ладонью нижнюю челюсть.) Передних зубов нет, а десны черные – там, где их выжигали каленым железом. И еще шрам такой… (Проводит по нижней челюсти пальцем.) Видели этого товарища?