— Что же ты, Вера, выдумала? Никаких вериг на страннике нет...»[53]

Очевидно (если вообще верить этому рассказу), что Вера выдумала вериги по нескольким причинам: с одной стороны, из любви к игре в том значении этого слова, в котором игру воспринимают дети. В ней мало фальши и много искренней веры в чудесное. Вероятнее всего, она верила в то, что странник носит на себе тяжёлые цепи, и посмотреть на них очень хотелось. С другой стороны, это было испытание Надиной лояльности. Преданность малолетней сестры, её готовность пойти на подвиг ради своей любви к Вере подвергались проверке, и, скорее всего, не раз. Вера испытывала и себя саму, собственные актёрские способности, силу их воздействия на окружающих. Ну и, наконец, абсолютное неприличие сцены, явное пересечение границ дозволенного, на которое она толкала Надю, непредсказуемость финала, возможность наказания должны были щекотать её нервы. Этим эпизодом удивительно подсвечиваются непростые отношения между двумя сёстрами, которым нам ещё придётся посвятить не одну страницу этой книги. С уверенностью можно утверждать, что Вера была для младшей Нади недосягаемым образцом, кумиром, которым она восхищалась и на которого смотрела снизу вверх, а эти чувства редко когда обходятся без зависти, пусть даже самой безобидной. Стремление быть не хуже, чем сестра, преодолеть свою природную робость, вырваться за пределы собственной личности, фактически — стать ею, Надя пронесёт через всю свою человеческую и сценическую жизнь.

Приведём интересный мемуар М. И. Гучковой, хорошо подсвечивающий отношения в семье: «Я видела Надю в каком-то водевиле, это, верно, была первая её проба, но она так старалась копировать Веру, что мне было неприятно. И я вспоминала, как её “Мусенька” (мать. — А. С.-К.) всегда досадовала, что у Веры проявился талант, а у Нади — нет»[54].

В последний раз в Буславлю приехали уже после смерти деда. Имение перешло к новому владельцу — Николаю Николаевичу Шульгину, который не очень хорошо справлялся с управлением. Настроение у всех было подавленное, погода не позволяла проводить на улице много времени, в эти дни дети развлекались тем, что пели отрывки из отцовских опер и сами ставили сценки собственного сочинения, сооружая декорации и придумывая костюмы. Чаще всего автором этих сценок была Вера. Н. Ф. Скарская вспоминает:

«В одной из Вериных опер мне почему-то запомнились пять строк:

Самая младшая сестра Ольга и я изображали хор и повторяли одно последнее слово какой-нибудь фразы.

В тот раз, о котором идёт речь, у нас шла не опера, а драма. Так как Ольга почему-то не могла участвовать, мы позвали на помощь девочку, которую дядя Коля взял из деревни для домашних услуг.

Содержания всей драмы я не помню, но одна из сцен осталась у меня в памяти. “Он”, интересный и очень богатый человек, влюблён в “неё”, но не пользуется взаимностью. “Она” бедна и, хотя любит другого, по просьбе родных выходит за богача. На сцене венчание. Вера, конечно, жених — она любит мужские роли, деревенская Аннушка — невеста, я — священник. На чердаке отыскалась роскошная риза, которую дедушка держал в доме для церковных служб. Вера относится к представлению очень серьёзно, волнуется. Аннушка испугана. Я больше всего занята ризой, она мешает мне двигаться. Вера объясняет Аннушке, что невеста должна очень страдать, так как воспоминание о возлюбленном не покидает её ни на минуту. Поэтому, когда священник спросит, любит ли она жениха, у неё должно вырваться признание: “Нет, не люблю”. Вслед за тем начинается трагическая сцена жениха, он не хочет верить своему горю, но невеста подтверждает свой ответ священнику, и тогда жених стреляется.

Начинаем сцену. Вера с любовью смотрит на Аннушку, у которой от вытаращенных глаз лицо кажется деревянным. Никто не обращает внимания на такую мелочь. Я задаю Вере традиционный вопрос священника:

— Любишь ли ты её?

Вера отвечает с жаром:

— Да!

С тем же вопросом я обращаюсь и к Аннушке, то есть к невесте:

— Любишь ли ты его?

Аннушка отрицательно трясёт головой. Мы затаили дыхание — скажет ли Аннушка условленные слова? Она чувствует наше волнение и через силу выговаривает:

— Не.

Напряжённое молчание напоминает ей о том, что она ещё не всё сказала, и тогда она с трудом договаривает:

— Не люблю его.

Вера кидается к ней, хватает её за руку...

— Как?! Ты не любишь меня?

Аннушка молча кивает головой. Её безмолвный ответ выходит очень сильным, драма у Веры нарастает, но тут вдруг Аннушка с простодушным облегчением добавляет:

— Стало быть, что так.

Драматическое напряжение рассеялось как дым. Вера срывает с себя костюм:

— Нет, ты ничего не понимаешь, играть с тобой нельзя!»[55]

Собственная наивная режиссура, одновременно воспринимаемая как вторая реальность, и страстная вовлечённость в сюжет, который полностью выдуман ею же, — удивительное сочетание. Слово «играть», которым Надежда Фёдоровна заканчивает описанную сцену («играть с тобой нельзя!»), двоится и приобретает дополнительный оттенок: то ли имеется в виду обычная детская игра, то ли сценическое действо, которому придаётся гораздо большее значение. Оно вполне серьёзно, им нельзя пренебрегать, его надо по-настоящему прожить.

Так протекли детство и первые годы отрочества В. Ф. Комиссаржевской, которые вполне можно назвать счастливыми. А в 13 лет на Веру обрушилось несчастье — пожалуй, второе после смерти малолетнего брата. Несчастье это не прошло бесследно и многое предопределило в её дальнейшей судьбе.

В актрисы её посвятило личное страдание.

В конце 1870-х годов, во время своих гастролей в Вильно, Фёдор Петрович Комиссаржевский познакомился с литовской княжной Марией Петровной Курьятович-Курцевич. Она была дочерью генерал-майора русской армии, православного вероисповедания и моложе знаменитого артиста ровно на 20 лет. Эта встреча положила конец спокойной и счастливой семейной жизни Комиссаржевских. Со свойственными ему страстью и безоглядностью Фёдор Петрович кинулся в новый роман, а затем, когда обстоятельства того настоятельно потребовали, принял решение просить у жены развода.

С одной стороны, этот поворот судьбы, конечно, вызывает законное возмущение у человека, осведомлённого о предшествующих событиях биографии певца: тот способ, который он применил, чтобы жениться на Марии Николаевне Шульгиной, был тоже чрезмерным, выходящим за рамки дозволенного. Но теперь в семье росли ещё три дочери: старшая — Вера — была уже подростком, младшей — Ольге — было почти 10 лет. Уход отца из семьи не только ставил её в униженное положение, но и лишал всякого материального достатка, фактически помещал за грань бедности. О психологической травме, которая при этом наносилась детям и жене, не стоит даже и говорить. Об этом не сохранилось подробных свидетельств — только глухие упоминания. Е. П. Карпов писал: «На впечатлительную, детскую душу Верочки размолвки между отцом и матерью ложились неизгладимым, тяжёлым гнетом и, несомненно, отразились на всей её дальнейшей жизни»[56]. Это, конечно, справедливо, как справедливо и то, что Вера боготворила своего отца и сама мысль о разлуке с ним, о его неминуемом уходе была для неё, вероятнее всего, невыносима. Правда и то, что этот развод отразился на личной судьбе Веры Фёдоровны и на тех непростых выборах, которые ей в самом скором времени пришлось совершать. С другой стороны, в уходе отца, которого осудить она никак не могла, она, вероятно, увидела и решительность незаурядно сильного человека, и столь характерное для него жизнелюбие, и веру в счастье, которое ещё возможно и непременно будет, и — честность перед самим собой и перед обеими женщинами, которых он не желал и не стал обманывать.