— Нет! — пищу я, потихонечку удаляясь от гостя, по чуть-чуть передвигаясь вокруг стола, благо он круглый.

— Ну, конечно, он о ней не говорит! — интонация такая, словно Алан ставит мне это в упрек. — Вот Рейна — истинная самка человека! Все и всех гребет под себя, отъевшаяся паучиха, мерзкая гиена, — так и не определившись с видовой принадлежностью матери Редженса, гость стучит ладонью по столу. Его лицо выражает крайнюю степень презрения. При этом своим злобным взглядом он вцепился в меня. Не знаю, как я сама выгляжу в этот момент, но уверена, что мой вид достаточно испуган и не разочаровывает гостя. — Когда мы жили у нее, ее апартаменты были на сорок четвертом, потом на шестьдесят восьмом, затем на семьдесят третьем. Сейчас на девяностом. Но шинардом она назначила себя с самого выпуска из школы, отец Редженса был ее первым акбратом. Умный и волевой мужчина, человек с неограниченными перспективами, но даже он поначалу позволил подмять себя под каблук. Это о многом говорит, не правда ли? Вы, чертовы бабы, даже не умея ни особого ума, ни таланта, умеете же как-то крутить нами, заставляя плясать вокруг себя на цырлах. И ладно бы довольствовались нашими ресурсами, выпивали из нас все соки, но оставаясь в тени, так нет, вы еще и на высокие должности просачиваетесь, чтобы решения за всех принимать! — Пока он произносит свой ненавистнический монолог, его красивое лицо выглядит по-настоящему демонически, словно огнем озаряется изнутри, но свет едва проходит сквозь густой едкий чад.

Мне хотелось бы узнать больше о родителях Редженса, и желательно факты, но вопросы задавать сейчас было бы глупо. С кружкой гостя в руках я продолжаю стоять и просто жду, не рискуя ни словом, ни вздохом сбить его с мысли.

— Рейна — худшая особь из всех! Как какая-то королева она окружала себя желаемыми мужчинами. Сначала привлекала в свои сети, а затем постоянным унижением, сдобренным малой толикой похвалы, лепила себе из акбратов покорных слуг, готовых на все ради одного ее снисходительного взгляда. А уж как она отрывалась на их детях! У нее была тысяча правил, регламентирующих буквально все! И стоило нарушить их хотя бы частично, за этим следовало суровое наказание. Показать тебе, что она делала с нами? — Алан привстает со стула.

— Нет, спасибо, — твердо говорю я. Не знаю, как это звучит на самом деле.

— Даже, когда по ее вине погиб Митис, она ничего не поменяла в устоях своего дома, — продолжает гость. — Знаешь, если бы не Редженс, я бы и сам не пережил эти чертовы годы с ней. Он опекал меня все это время, хотя он на два года моложе. Она и родным сыновьям не давала послаблений, только к девочкам относилась нормально. В общем, теперь ты понимаешь, что Редженс заслуживает найти кого-то, кто был бы прямой противоположностью его матери?

Я робко киваю.

— Ему удалось найти такую женщину? — с угрозой в голосе спрашивает Алан. — Или ты просто хитрая маленькая дрянь, надеющаяся привязать его к себе, прежде чем показать свое насквозь прогнившее мерзкое нутро?

Мое нутро нервно сводит, что, наверное, хороший признак в контексте вопроса прогнило оно или нет, однако у меня не возникает никаких идей по поводу того, что можно ответить гостю. И стоит ли вообще разевать рот?

— Ты уже видела Пию? — без какого-либо перехода меняет тему Алан.

— Нет, — отвечаю односложно, на большее меня не хватает.

— Она преследует Редженса. Ее нельзя подпускать к нему, поняла? Она сумасшедшая. Приклеилась ко мне, узнав, что мы выросли в одном когарте. Поначалу я ничего не понял, когда встретил ее в клубе. Редж в тот день тоже был там, но я не придал этому значения. Она будет пытаться сблизиться с ним любыми способами, подобраться к нему через близких. Будет нести всякую чушь — не верь ни единому слову! И ни в коем случае не пускай ее сюда! Ясно тебе?!

— Редженс запрещает впускать сюда кого бы там ни было, — жестко говорю я. Теперь-то уж точно жестко. Тут Редженс хозяин, и он в своем праве здесь приказывать. А вот Алан пусть свои ценные указания засунет себе… В общем, я немножко злюсь, поэтому сбегаю к мойке и сразу же ставлю кружку под струю воды. Холодная вода остужает и мой внезапный пыл. Оборачиваюсь, гость уже уходит, вижу его спину в дверях. Надеюсь, он сейчас покинет и апартаменты, и я его больше уже никогда не встречу.

Алан, наконец, уходит. Я достаю из кармана небольшое устройство, которое туда положил Редженс. Я так думаю, что это микрофон. Мой шинард, похоже, тоже хотел послушать, что скажет мне его друг.

К Лексу в контору иду уже после своих занятий. Войдя в приемную, сразу бросаюсь проверять коробки с отсортированными бумажками, которые с прошлого раза оставила в углу и под стульями. Уж больно много сил я на них положила, поэтому теперь и волнуюсь об их благополучии.

— Не волнуйся, все на месте, — говорит Лекс, сидящий на ступеньках лестницы в рабочем комбинезоне цвета хаки с бордовыми вставками. На груди слева у него пластиковая шильда, на которой черным фломастером написано “Дуртай”. — Маргарета с утра пронеслась мимо меня, даже головы не повернув, и с тех пор сидит безвылазно в своем кабинете. Когда появилась первая заявка, она позвала меня таким тоном, словно не была уверена здесь ли я вообще. По-моему, она это… — он вертит рукой, — не с нами.

Я приподнимаю одну из коробок и ставлю обратно. Не хочу. Не хочу ими заниматься до слез просто.

— Стражи в компании искателей прочесали технические тоннели, — говорит Лекс без малейшей опаски, настолько уверен, что Маргарета нас не подслушает, — и нашли еще несколько мелких тварей подземелий и незакрытый экран, через который они туда ночью забрались. Теперь устанавливают, кому за это нужно открутить голову. Покоцанная блузка с кровью пока стоит в очереди на экспертизу. Все вроде.

— А про Енеку что-нибудь Редженс сказал? — напоминаю я, с беспокойством глядя на хлипкую дверь кабинета наверху. Мы говорим довольно тихо, но вдруг оттуда все-таки все слышно.

— А Енека, оказывается, такой же, как и мы, — отвечает Лекс, меняя положение и вытягивая длинные ноги вперед. Локти кладет на ступени позади, и теперь чуть ли не лежит на лестнице, на вид, устроившись вполне вольготно. — Его тоже искатели маленьким в подземельях где-то прихватили, и пять лет он провел в приюте, пока его не усыновила какая-то женщина из научной гильдии. Так что есть ли у него родные братья-сестры не известно точно, чисто гипотетически могут быть. Ну, учитывая, что у Енеки с Маргаретой определенно есть схожие элементы внешности, она нам не соврала на счет родства. То есть и еще один братик-людожорик существовать может. Или сестричка. Или дед-людоед. Не обязательно же Енеке иметь именно сумасшедшего сиблинга, это может быть и друг или любовник.

Конечно, мы оба вспоминаем о Мэй. Искатели нашли нас в темноте на глубоких подземных уровнях Муравейника в один день: Лекса, Кейт, Мэй и меня. Тогда мы были совсем детьми, и я очень плохо помню первое время в этом мире. Знаю, что четверых нас отправили в приют, но Мэй пробыла там с нами совсем недолго. Ее быстро перевели в специальное отделение психиатрической больницы, где нам было позволено ее навещать. Что мы и делаем до сих пор, сохранив сильную связь между нами. Однако почему? Я даже не знаю, почему мы оказались так привязаны друг к другу в самом начале, словно родные, хотя даже не могли общаться толком, пока не выучили местный язык, ставший для нас общим. Только с Лексом мы всегда были на одной волне. Кейт и Мэй попали сюда, уверена, из какого-то другого мира.

Возвращаясь к Енеке, у него тоже могут быть свои друзья по появлению в этом мире. И один из них тоже может быть психически не здоров, так как само перемещение между мирами оказывает на людей сильное травмирующее влияние. Могло ли оно, скажем, проявиться намного позже, через много лет? И мог ли в таком случае Енека постараться спрятать своего друга от посторонних глаз, чтобы его не изолировали или не убили? И, если так, то где он прячет его сейчас, раз в технических тоннелях больше не безопасно? В своих собственных апартаментах? И поэтому не приходит на работу?