Элькарон, так его звали, с испугом и, что потрясло Эристора больше всего, с робкой надеждой, вглядывался в такое знакомое лицо своего бывшего господина, которому он давал вассальную клятву и честно бился плечом к плечу с ним в землях нагов, пока… Воспоминания накрыли его, и бедняга не услышал шагов за своей спиной. Расплата была мучительной — плеть орка-надсмотрщика обожгла плечи. Элькарон невольно вскрикнул, а Эристор дернулся так, словно ударили его самого. Его реакция не ускользнула от внимательных глаз Али:

— Берись за весло, ле-есной, а то и ты узнаешь вкус моей плетки.

Резкий ответ уже был готов слететь с губ Эристора, но он сдержал себя, отдавая отчет в том, что действительно зазевался и не работал как должно. Гребцы крепко сжимали отполированные до блеска их собственными ладонями рукояти огромных весел, с мерным скрипом ворочавшихся в уключинах. Бросок от себя, тяжело, с усилием, обратно, и снова, и опять. До самого вечера, когда галера вошла в небольшую пустынную бухточку на ночлег.

Наги обладали своей, индивидуальной магией. В отличие от эльфов, практический каждый змей в той или иной степени обладал даром. Но магические таланты нагов не были связаны с влиянием на природу — на ветра и волны, как у снежных эльфов, или на деревья, как у их родичей лесных. Магия нагов была непосредственно связана с влиянием на живых существ. Именно поэтому мало кто хотел иметь с ними дело. Никому не нравилось, что практически любая змеюка, могла внушить человеку, гному или эльфу то, что ей было выгодно.

Судя по тому, что для управления рабами требовался орк-надсмотрщик, Ссаид Бошшаэтдин на усилия по влиянию на умы рабов не разменивался. И это Эристора более чем устраивало.

После того, как галера бросила якоря, был разбит лагерь, и вольнонаемным людям и эльфам разрешили сойти на берег. Однако Эристор медлил. Дождавшись, когда остроглазый Али уйдет, он поднялся со своего места и, быстро добравшись Элькарона, присел рядом с ним.

— Эль-до, неужели это вы? — заговорил тот. — Великий лес! Вы тоже в руках у этих бестий?

— Нет, дружище. Я не раб. Просто так сложились дела… Долго рассказывать.

— Тогда бегите отсюда. Бегите, не оглядываясь, ибо это настоящие слуги истинного зла.

— Не могу, эль-до.

— Ты тоже воевал с нагами? — вмешался сосед Элькарона.

— То тебя не касается, сукин сын, — тут же прорычал тот и начал подталкивать Эристора в сторону сходней.

Уже уходя, тот обернулся:

— Держись. Я постараюсь что-нибудь сделать для тебя, но не сейчас. Сейчас я бессилен.

На него оглядывались. Эристор спустился на берег последним и, проигнорировав острый недобрый взгляд Али, зашагал в ту сторону, где устроились вольнонаемные гребцы. Они занимались костром, а Эристор лишь устало опустился в сторонке. Более опытный Питер оказался прав: несмотря на тряпки, которыми он обмотался, руки болели так, что казалось, он не сможет больше прикоснуться к веслу даже под страхом смертной казни. И в то же время Эристор прекрасно понимал, что завтра же, стиснув зубы, вновь займет свое место и будет работать изо всех сил, хотя бы для того, чтобы огромная галера пусть на самую малость, но быстрее несла его к желанным берегам Белого архипелага.

Костерок весело затрещал, и наемники-гребцы, негромко переговариваясь, расселись вокруг него. Эристор же, погруженный в себя, остался недвижим, широко распахнутыми немигающими глазами глядя в огонь. Мысли его, особо ни на чем не задерживаясь, перебегали с одного видения на другое, перебирая, словно драгоценные камешки, счастливые моменты недавнего прошлого, потом лоб его нахмурился — воспоминания коснулись болезненного. Внезапно он вздрогнул. Носок тяжелого сапога грубо ткнулся ему в ногу. Глаза Эристора сузились — перед ним подбоченясь стоял Али:

— Покажи руки, асшиир.

Эристор бросил быстрый испытующий взгляд на надсмотрщика. Асшиирами или в переводе на эльфийский завоевателями наги называли тех лесных эльфов, что не первый год сражилсь, оттесняя было продвинувшихся в их леса нагов обратно в степи. Али осклабился в ответ, показав крупные неровные зубы:

— От меня трудно что-нибудь скрыть, имей это в виду. Дай руки, говорю!

Чернокожий орк осмотрел стертые ладони Эристора, потом, вытащив из-за пазухи какую-то маленькую деревянную шкатулку, пренебрежительно швырнул ее на землю:

— На, смажь. А то завтра будешь ни на что не годен.

Эристор, решив не геройствовать из-за пустяков, подобрал шкатулочку и, открыв ее, принялся осторожно втирать мазь в саднящие ладони. От нее жгло, но когда жжение утихло, боль ушла вместе с ним. Али наблюдал за его суровым сосредоточенным лицом:

— Ты знаешь, что один из сыновей Бошшаэтдина погиб от руки ле-есного? — медленно произнес он.

Эристор холодновато взглянул на говорившего и протянул шкатулку:

— Спасибо за мазь.

— А ты гордец! Что-то ты запоешь, когда шейх узнает, что ты тоже убивал нагов, асшиир?

— Это будет наше с ним дело, надсмотрщик за рабами.

На черном лице отразился гнев, руки Али невольно сжали рукоять плетки.

— Только посмей сделать это, и ты не задержишься на этом свете, — негромко предупредил Эристор.

Какое-то мгновение Али колебался, но потом, издевательски рассмеявшись, пошел прочь. Уже отойдя на несколько шагов, он обернулся и бросил:

— Посмотрим.

Следующее утро выдалось мрачным. Косой дождь лупил по лицам и согнутым спинам гребцов. Вспенивал серую воду за кормой. Высокие валы вздымали тяжелую галеру, а когда она падала вниз, словно с обрыва, ощущение было такое, словно все внутренности сейчас выскочат через рот наружу. Струйки бежали по лицу, скатывались за шиворот, заставляя гребцов нервно передергивать плечами и трясти головой, как это делают мокрые собаки. Впрочем, на душе у Эристора было еще пакостнее. Питер лишь вопросительно поглядывал на него. Наконец тот не выдержал:

— Кто-то уже выболтал Али, что я воевал в землях нагов.

— Я тебя предупреждал. И что теперь?

— Грозит рассказать шейху…

— Дело дрянь. Али по сравнению с Ссаидом ангел во плоти, если они, конечно, бывают такими черными, — Питер хмыкнул. — А сам Бошшаэтдин невинный младенец рядом со своим любовником.

— Любовником?

— Видел мальчишку-нага, сладкого как патока? Эдакий умильный да нежный — не ползет, а будто плывет…

— Да, — сказал Эристор, вспомнив подернутые влагой темные очи юноши.

— Внешность обманчива. Умнее и хитрее его не встречал. Поладишь с ним — сам шейх будет лизать тебе пятки. Кстати, я слышал, он на тебя вчера смотрел с большим интересом.

— Я не красотка с приданным! — отрезал Эристор, оборачиваясь к Питеру и словно предлагая свое горбоносое лицо в качестве доказательства. — Что ему может понадобиться от меня?

— Ты сильный и независимый. От тебя пахнет властью. Сломать, подчинить такого — утонченное удовольствие. Вот, например, с меня что возьмешь? Покряхтел, обтерся, штаны натянул и пошел, будто просто облегчился. Ты другой. Эти сволочи чувствуют это…

Дождь наконец-то кончился, и даже выглянуло блеклое осеннее солнышко, которое, как ни старалось, было не в силах высушить насквозь промокшую одежду гребцов. Сырость, казалось, затаилась в самом сердце, выбиваясь наружу противным ознобом. Эристору приходилось стискивать зубы, чтобы они не выстукивали быструю неровную дробь. Не грела даже работа, хотя весла, словно вобравшие в себя дождевую влагу, стали еще тяжелее и с трудом ворочались в уключинах.

День тянулся бесконечно долго. Эристор несколько раз ловил на себе пристальные взгляды Али, но лишь налегал на весло, зная, что тот ждет, словно хищник в засаде. Ему нужен был лишь повод, формальное основание для нападения. Эристор не боялся орка, но и не хотел осложнять отношения с тем, чья жестокость и мстительность легко читались на его толстогубом плосконосом лице. Али ждал достаточно долго, чтобы понять это, и с легкостью опытного манипулятора нашел иной ход. Следующий день показал это.