— Отец наш, не причиняй зла птицам! Они не виновны в наших заблуждениях, — наперекор собственной воле и своему страху всполошился хозяин кур — настолько силен был древний предрассудок.

— Несчастный человек, — сочувственно покачал головой Лев, — ты ничего не понял. Не курей тебе жаль, а лукавого, который нашел пристанище в них.

— Великий понтифик, вокруг нас происходит много удивительного, и так было всегда. — Флавий высказал волновавшие его мысли. — Один римский военачальник перед морской битвой разозлился на священных птиц во время гадания. Он приказал бросить их в море со словами: "Пусть же они пьют, если не хотят есть". И римляне потерпели ужасное поражение.

— Я знаю эту историю, — произнес Великий понтифик. — Вовсе не куры виновны в гибели римского флота, а гордыня консула Публия Клавдия Пульхра. Он упрекал своих предшественников в бездействии и жаждал прославить свое имя победой. Но его безрассудная торопливость дорого обошлась римлянам, а имя консула было опозорено навсегда.

— Соотечественники полагали, что поражение случилось именно из-за кощунства консула во время птицегадания, — несмело возразил владелец откормленных курей.

— Пожалуй, это единственный достойный поступок Публия Клавдия Пульхра. Он первым осмелился бросить вызов предрассудкам. Как будто от аппетита скотины что-то зависит в этом мире, — усмехнулся Лев. — Хотя дальнейшие действия консула обратили в прах разумное начинание, разгром римского флота только укрепил суеверия римлян.

— Может быть, не следовало топить в море священных птиц, — несмело промолвил упрямый римлянин.

— Разумеется, — неожиданно согласился Лев. — Без всякой пользы и столь жестоким образом уничтожать птицу — это большая глупость. Их следовало отдать поварам, и команда корабля была бы благодарна за превосходное жаркое.

При этих словах торговец схватил самую красивую курицу и прижал ее к сердцу.

— Ты правильно понял меня, Флавий. Рим наполнен беглецами со всех концов земли. Они спасались от варваров, оставивши все свое имущество; многие не только сами голодны, но и не знают, где отыскать кусок хлеба для детей. Рим потерял Африку, Сицилию — провинции, снабжавшие его хлебом. Ты же лелеешь совершенно бесполезную птицу, тратишь на нее зерно и не получаешь даже яйца к завтраку. Ведь перекормленная птица не будет исполнять свою единственную обязанность. Необходимо отдать кур тем, кто в них нуждается, и Господь благословит твое деяние, — необычайно твердым голосом святитель закончил свою речь.

— Прости, отче… я не могу собственной рукой отдать под нож своих любимых птиц…

— Не привязывайся к земному, мой заблудший брат. Эти куры — всего лишь еда, дарованная Господом. Ты же сотворил из них пророка. Сие страшный грех! Святой Василий Кесарийский предостерегал: "Не любопытствуй о будущем, но с пользой располагай настоящим. Ибо какая тебе выгода предвосхитить веление? Если будущее принесет тебе нечто доброе, то оно придет, хотя ты и не знал заранее. А если оно скорбно, зачем до срока томиться скорбью? Хочешь ли удостовериться в будущем? Исполняй предписанное Евангельским Законом и ожидай наслаждения благами".

Люди оставили птиц и все, включая их хозяина, встали на колени перед Великим понтификом, молчаливо и смиренно прося его о благословении.

— Веруйте с силу Господню, старайтесь узнать Его знаки и принять Его помощь. И Спаситель не оставит вас. — Лев вновь обратился к Флавию: — Именно ты, своей рукою и без сожаления должен отдать птиц нуждающимся — этот поступок снимет с тебя часть греха.

Люди, облеченные властью, часто считают себя умнее всех, а потому любят отдавать множество приказаний: нужных или нет — вопрос второстепенный. Повеления, следующие одно за другим, утомляют, раздражают, люди, по возможности, начинают их игнорировать, исполняют спустя рукава как совершенно ненужные распоряжения, так и жизненно необходимые. Великий понтифик старался избегать приказаний. Чаще всего, пользуясь словами из Священной книги христиан, он тактично подводил человека к правильному поступку. Его собеседник был уверен, что решение принял он сам — без всякого внешнего давления, и тем не менее чувство благодарности к духовному отцу человека никогда не покидало. Но если уж Лев выражал просьбу, не исполнить ее не мог никто.

Флавию повезло. Ему не пришлось собственной рукой отправлять на гибель птиц, им же с любовью вскормленных. Поблизости оказались люди, по нескольку дней не имевшие во рту ничего съедобного. Во времена республики римляне устремились в провинции и рассеялись по Европе, Азии, Африке, но теперь происходило обратное: спустя сотни лет потомки тех переселенцев искали спасение в Вечном городе. Истощенные люди заполнили римские улицы и оставались здесь и днем, и ночью, и утром, и вечером. Некоторые из них услышали настоятельный совет Льва, и потихоньку начали подбираться к жирным птицам Флавия. Вот смуглый мужчина, в котором, видимо, имелась примесь мавританской крови, несмело подошел к курице и взглянул на ее хозяина. Флавий обреченно кивнул головой. Спустя мгновенье курица вместе с новым владельцем растворилась в пространстве. Столь же скоро исчезли и остальные птицы.

Посольство больше нигде не останавливалось и не вступало в беседы с гражданами. Двигаясь скорым шагом, оно прошло жилые кварталы Рима и Марсово поле. Последнее было местом сбора легионов; на Марсовом поле защитники Рима совершенствовали свое воинское искусство — так было ранее. Теперь смертельная опасность грозила Вечному городу, но поле римской славы было заполнено не легионерами, а беженцами с далеких и близких областей Италии, а также римских провинций. Поскольку в переполненном Риме их не ждали, то истоптанная трава служила вынужденным переселенцам ложем, а крыша была общей для всех: бесконечное италийское небо, днем — голубое, а ночью — усеянное звездами. И все вместе беженцы молились, чтобы эту крышу не омрачали черные дождевые тучи. Единственное, что радовало несчастных людей, потерявших дома и все нажитое несколькими поколениями, стена Аврелиана. Построенная около трех столетий назад, она заключила в свои объятья и Марсово поле. Очутившись за высокой, массивной, облицованной кирпичом стеной, беженцы были уверены, что теперь они не досягаемы для многочисленных врагов Рима; и, даже умирая с голода, надеялись, что их жизни в скором времени изменятся к лучшему. Однако ни у кого из молодых мужчин, сидевших на голой земле в окружении жен и детей, Марсово поле не вызвало желание взять в руки отцовский или дедовский меч и занять место в строю. Увы! Римляне надеялись на прочность стены, на чудо, но только не на собственное мужество.

Печальное зрелище на поле, с которого ранее начинались римские победы, убедило Льва, что Рим может спасти не меч, но только слово. И он, сколь возможно, прибавил шаг. Наши путники, словно гордая лодка, упрямо плыли против всеобщего течения. В воротах им даже пришлось одолевать встречный поток людей. Слуги Тригеция и Авиена слегка растолкали гостей Рима, чтобы смогли покинуть город те, которые вознамерились остановить Аттилу. И вот посольство оказалось на Фламиниевой дороге. Сразу же за грандиозным каменным мостом через Тибр, расположилась станция, в обязанности которой входило обеспечение императорских послов и курьеров лошадьми. К ней, прежде всего, и направились путники. Декурион, в ведении которого находилась станция, не сразу узнал Великого понтифика в простом монашеском плаще и наотрез отказался выдать средства передвижения. Чиновник упрямо твердил:

— Я не могу предоставить лошадей людям, которые отправляются на север. Беглецы утверждают, что гунны идут на Рим, и они уже близко, а значит, лошади непременно окажутся во вражеских руках. Когда Аттила покинет Италийскую землю, император спросит о своем имуществе. И что я отвечу?

У Авиена имелось предписание за личной подписью и печатью Валентиниана, которое открывало ворота всех императорских конюшен, но послы почему-то решили пойти более сложным путем.