Теперь же никто не имел права организовывать походы и наниматься на службу без приказа Аттилы. Величайшую силу он держал в своем кулаке. Но гунны ничего не умели делать, кроме как воевать, и, когда тетива знаменитых гуннских луков находилась не в натянутом состоянии, голод приближался к их стойбищам.

Щедрой рукой Аттила раздавал соплеменникам добычу от прежних победоносных войн, когда не предвиделось новых походов. Несметные сокровища ничего не значили для правителя. Иногда он развлекал любимых гуннов зрелищами. То было не подобие римских гладиаторских боев и не сжигание младенцев в пасти карфагенского бога, а самое мирное действо. Аттила имел множество жен. И женитьба стала не просто необходимостью удовлетворить природный инстинкт; с помощью ее правитель связывался родственными узами с влиятельными старейшинами, а гуннов ждал обильный пир. На одном таком торжестве побывал историк и писатель Приск, который оказался подле Аттилы в составе посольства Восточной Римской империи.

Аттила постоянно переезжал с одного места на другое, и римляне с трудом отыскали его на огромных просторах, занятых гуннами по праву победителей. На посланников Феодосия была возложена трудная миссия: добиться отсрочки выплат по мирному договору. Потому они из последних сил плелись за Аттилой, который, как и все гунны, даже ел и спал на коне.

Паннония была совершенно не приспособлена для путешественников. В начала I в. она была включена в состав Римской империи в качестве провинции. На присоединенной территории стали возникать римские города, здесь римские ветераны получали наделы земли, дремучие леса вырубались, и на равнинах колосились ячмень и овес, в садах произрастали даже теплолюбивые оливки. Но Рим слабел, а молодые народы у его границ мужали и все чаще поглядывали на цветущую римскую провинцию. В конце IV в. на территорию Паннонии проникли толпы вандалов, маркоманов, свевов; Рим не смог изгнать их, но сумел наладить с пришельцами более-менее хорошие отношения. Одни варвары на правах федератов защищали границы Паннонии от других варваров. Так было до тех пор, пока в следующем столетии не пришли гунны. Мощным ураганом они смели римские пограничные укрепления и сжигающей вулканической лавой растеклись по провинции.

Теперь о прежнем владычестве римлян напоминали только руины городов, вилл, воинских лагерей, зараставшие травой и кустарником дороги. Паннония не стала менее многолюдной, однако теперь рядом с грудами обожженных камней и битой керамики возвышались примитивные шатры, а на месте хлебных полей бродили стада овец и табуны лошадей.

Послы императора Феодосия с удивлением и ужасом взирали, как время на этой благодатной земле повернулось вспять. Всего за пару десятилетий жизнь на ней стала такой, какой она была пять веков назад. Послы Феодосия пытались купить продукты, но не смогли отыскать даже хлеба, обойдя многие шатры. Здешние жители не знали цены денег, и за два золотых Приск смог выручить только несколько кусков мяса. Причем продавец его думал, что оказал великое благодеяние чужеземцу, а благородные солиды небрежно швырнул детишкам, и те использовали богатство в качестве игрушки — наравне с глиняными зверушками.

Римляне из последних сил тащились в хвосте отборного отряда всадников Аттилы и не надеялись уже дойти до следующей его стоянки. И потому послы Феодосия чрезвычайно обрадовались, когда повелитель гуннов в одном из стойбищ на севере Паннонии объявил, что он женится на дочери здешнего старейшины. Наконец-то, хоть на некоторое время, можно спуститься с потных лошадиных спин на земную твердь. Но прежде им пришлось ждать верхом окончания положенных церемоний.

Они приблизились к природному возвышению, на котором и расположилось жилище старейшины. У шатра Аттилу встретил отец невесты, держа в руках чашу с вином и кушанье на серебряном блюде. Только вкусив вина и слегка притронувшись к яству, Аттила ловко покинул конскую спину. Немного погодя спустились на землю и его телохранители, а затем и римляне позволили себе сползти с коней и принялись тотчас искать место, где можно было, укрывшись от посторонних глаз, полежать хоть некоторое время на земной тверди.

Вечером римлян пригласили на пиршество. Торжество происходило на открытом ровном пространстве, Аттила находился в центре заваленных снедью столов. Римлянам отвели место по левую руку правителя гуннов. Справа сидел отец невесты, далее: главный советник Аттилы — Онегесий, два старших сына вождя и влиятельные гунны, что было видно по их нарядам и оружию, блиставшим золотом и серебром. Как позже узнали римляне, сторона по правую руку Аттилы считалась почетной.

Когда все расселись и наступила полная тишина, виночерпий поднес Аттиле наполненную чашу. Тот взял ее, пригубил и протянул своему тестю. Эскам — так звали отца избранницы — встал, выпил ее до дна, передал чашу Аттиле и мог сесть после того, как чаша вновь перейдет в руки виночерпия. Прежде чем занять место на удобном войлоке, Эскам долго, без устали благодарил Аттилу за высокую милость; его нисколько не смущало, что зять уже имел несколько жен. Наконец, Аттила утомился от избытка лести и настоятельно попросил тестя опуститься на седалище. Сама невеста или жена (римляне так и не поняли, в какой момент состоялся переход из одного состояния в другое) среди пирующих находилась короткое время. Она скрылась в шатре, специально для нее устроенном позади пиршественного ложа Аттилы.

Накрытые столы представляли собой удивительную смесь изысканной трапезы патрициев и обеда первобытных людей. Козий и овечий сыр лежал вперемешку с экзотическими фруктами, доставленными из неведомых государств — для сохранности они были утоплены в мед. Перепелиные яйца расположились рядом с жареными перепелами — гунны плохо относились к птицеводству, все двуногие существа с крыльями, оказавшиеся в их руках, сразу же становились пищей. Соленую и сушеную рыбу также готовили не руки кочевников. Многие гунны, прибывшие на лошадях, шли к столу со своими кусками мяса. Судя по всему, сие угощение было одним из любимейших блюд этого народа, и мясо охотно ели не только гунны, притащившие его, но и все сидевшие товарищи.

Яства подавались на серебряных блюдах, вино наливалось в чаши, сработанные настоящими мастерами из серебра, а иногда, и золота. Только Аттила пользовался простой деревянной тарелкой, на которой ничего не было, кроме мяса. Он не запрещал гуннам пользоваться плодами своих побед, но сам оставался образцом умеренности. На правителе гуннов была простая одежда, отличающаяся только опрятностью. Ни меч его, ни обувь, ни упряжь его лошади не были украшены золотом, серебром, драгоценными камнями, хотя подобные излишества стали традицией у гуннов после многих удачных войн и походов.

Самый молодой римлянин из посольства решил попробовать мясо, которое приносили с собой гунны. Он взял небольшой кусок; острый запах, который источало мясо, приближенное к органам обоняния, навел римлянина на мысль, что лучше бы он этого не делал. Однако вернуть обратно еду было неудобно, и неуверенной рукой она была отправлена в рот. Судя по выражению лица, пища не слишком понравилась любознательному юноше, но, чтобы не обидеть хозяев, он проглотил не дожеванный кусок и запил вином.

— Как тебе понравилась любимая пища гуннов? — с улыбкой задал вопрос Приск.

— Необычный вкус, — уклончиво ответил молодой римлянин, — не похожий ни на одно наше блюдо.

— Я расскажу, как оно готовится. — Приск решил полностью удовлетворить любопытство товарища. — Свежее мясо нарезается полосами, укладывается на спину коня, а всадник сверху прижимает его своим телом. Так, на собственном обеде, он может ездить сколь угодно дней. Мясо тем временем просаливается лошадиным потом, вялится.

Юноша после таких подробностей побледнел, потом зажал рот ладонью и убежал куда-то за шатер невесты.

Приск пожалел, что рассказал о гастрономических тонкостях кухни гуннов, но посмотрел по сторонам и успокоился. Никто из варваров не обратил внимания на метания римлянина и уж точно не заподозрил, что причиной стала их любимая еда.