Конечно, любовь к близким, а тем паче к родственникам и детям, дело похвальное. Это прекрасно характеризует человека. Но не крупного и влиятельного бизнесмена. Подобная черта может однозначно расцениваться, как слабость. Этакая ахиллесова пята, удар в которую станет роковым для ее обладателя Разглядев в потенциальном противнике эту слабость, определенно установив ее существование по ряду сопутствующих признаков, Андрей Силантьич поспешил сим воспользоваться. И ударил. Быстро и беспощадно. Наверняка.

Не кривя душой, на месте Бельского он поступил бы по иному. Сразу бы пресек возможность шантажа в зародыше, а затем максимально обозначил для себя противника, дабы уничтожить угрозу в корне. Олигарху это было под силу и, к тому же, выглядело самым логичным шагом крупного игрока. Конечно, пришлось бы пожертвовать собственным ребенком. Необходимая жертва. Зато, появлялась возможность устранить опасность навсегда. Как для себя лично, так и для собственного бизнеса. Игра стоит свеч и сантименты здесь неприемлемы.

Бельский не смог, а оттого удар, нанесенный похищением сына, лишил его воли. Воли и, соответственно, свободы маневра. Даже все его усилия, направленные на спасение и вызволение ребенка, выглядели жалкими. Если не смешными. Чего стоила наивная вера в то, что посланная олигархом в Сибирь одиночная боевая группа, на территории, подконтрольной его противнику сумеет выполнить поставленную перед ней задачу. Да это просто еще одна жертва недомыслия и застоя ума.

Нет, определенно, развитие текущих событий ему нравилось. Путем нехитрой комбинации мальчик, как разменная фигура на шахматной доске, оказался в его руках. Группа бойцов, посланная ему на выручку, также оказалась в его паутине и вряд ли сумеет выбраться. Центральная фигура, то бишь сам Бельский, лишена преимуществ и возможности противодействия. Кажется, весь дальнейший ход игры лежал перед Андреем Силантьичем как на ладони. Неплохая, в общем-то выходит партия в эти самые «шахматишки».

«Весь мир – это большая шахматная доска, – вспомнил Козин, – А все мы лишь фигуры на игровом поле. И только лишь мы сами способны пройти путь от пешки до ферзя, в силах которого станет управлять действиями других фигур.

Его слова. Сталевара. Старик обожает шахматную тематику и, как истинный фанат, старается подогнать законы жизни к рамкам страстно любимой игры…

Отодвинув мысли на более дальний план сознания, Андрей силантьич снова взглянул на циферблат старинных настенных часов. Кажется, сегодня время для него летит незаметно. Уже четверть первого! Непорядок. Придя к подобному выводу, Козин протянул руку и нажал на кнопку электрической сигнализации, что была расположена на столешнице письменного стола.

– Семен, – произнес он, уловив движение приоткрывшейся двери, ведущей из рабочего кабинета, – Время обеда. Скажи Марье Ильиничне, чтобы сервировала стол в обеденном зале. Я буду через десять минут.

Семен, молчаливый малый с вытянутым лицом и крупными выпяченными губами, на протяжении уже более чем пяти лет исполнявший обязанности домоуправителя московской квартиры Андрея Силантьича, понятливо кивнул и сразу же исчез из виду, аккуратно прикрыв за собой дверную створку.

«Весь мир – шахматная доска, – снова вспомнилось Козину.

Он в какой-то мере разделял это субъективное мнение. И даже порой ощущал себя на этой доске значимой фигурой. Но не ферзем. Пока нет. Он верил, что ему это предстояло. Довольно скоро в обозримом будущем. Пока же корона ферзя принадлежала Сталевару. Только у него имелась та свобода мышления и тот потенциал, к которому стремился Андрей Силантьич. Только он умел с легкостью выдумывать многоходовые комбинации и создавать нужную для него ситуацию на поле игры. Только он, этот прозорливый старик, умел делать самые неожиданные ходы, способные повергнуть противника в прах.

Они встречались нечасто. Скорее, даже, редко. Несколько раз тогда…в прежней жизни, когда он еще был не тем… Возобновление отношений произошло уже на следующем этапе жизненного пути. А в последние два года общение стало особенно тесным, даже выразившись в некоторой регулярности. В большей степени, как понимал трезвомыслящий Козин, из-за того, что подготовительный этап деятельности Сталевара заканчивался. Еще немного, и он созреет для открытой борьбы с теми, кто стоит у него на пути. На том самом пути, что ведет к неограниченной власти.

«Осталось сделать лишь несколько шагов, – снова всплыли в памяти слова, услышанные в последней встрече, – Как только мы с тобой преодолеем этот оставшийся отрезок пути, впереди откроются небывалые перспективы. Перспективы, от которых у тебя, мой мальчик, захватит дух.

Андрей Силантьич был склонен верить. Некогда Сталевар являлся одним из соратников его отца. Считался другом. Понятие для партийной элиты былого Союза Советских Социалистических Республик, конечно, относительно, но все-таки… Все-таки он проявил к нему расположение в трудную минуту. Помог. Пусть небескорыстно, но по-другому в этой среде не делалось.

«Большая политика – это продажная девка, – всплывшие в памяти слова тоже были изречением его нынешнего покровителя и союзника, – Она отдается только тому, кто даст большую цену. И не факт, что она задержится в его постели. Изменятся обстоятельства и эта пресловутая девка окажется с кем-то другим, более сильным и удачливым.

Козин вспомнил квартиру, где проживал Сталевар на протяжении последних сорока лет. Огромная старая темная берлога в самом центре столицы, напичканная антикварным старьем. Хозяин обитал в ней совершенно один. Нет, когда-то, наверное еще в «застойные» времена, он бывал женат. Может быть и не раз. Вроде бы имел детей. Однако, по прошествии нескольких десятилетий все это куда-то ушло, оставив старика в одиночестве. Наверное, поэтому, тот так активно вплетался в политическую жизнь страны все последние тридцать лет. Сперва в составе Политбюро, затем в составе тех «героев перестройки и новой формации», а ныне в числе близких деятелей окружения ныне действующего президента.

«Любая политическая формация, любая государственная система и любая форма правления, сиречь очередная разновидность змеиного логова, в котором все основные действующие лица беспрестанно шипят друг на друга и, преследуя свои личные цели, лишь выбирают момент, чтобы сильнее цапнуть соперника. Нет государства, в котором не играл бы ведущую роль субъективный человеческий фактор. Лишь он имеет цену, а не то, что провозглашено Конституцией. Так было и так будет всегда.

Это тоже его слова. Одни из многих услышанных в течение последней приватной беседы. Умудренный опытом старик прямо-таки сыпал философскими изречениями, а он, Андрей Силантьич, слушал, пытаясь вникнуть во все, что говорилось прямо либо исподволь.

– Андрей Силантьич, обед подан, – снова возникло в поле зрения вытянутое лицо домоуправителя, – Марья Ильинична просит в обеденную.

– Хорошо, Семен, – ответил ему Козин, – Сейчас буду.

Оставаясь погруженным в свои думы, он встал из-за стола и проследовал из кабинета в двери.

«Все-таки величавы представители той формации, которая уже практически отжила и ушла в историю, – отдал должное старшему поколению Андрей Силантьич, – Сама история учила их уникальной изворотливости и прозорливости. Они, как никто до них и после, умели предугадывать ход событий наперед. Предугадывать и подстраивать эти события для своей пользы.

В зале суетилась Марья Ильинична, заканчивая сервировку обеденного стола. Это она умела. Пожилая женщина, разменявшая, если Андрею Силантьичу не изменяла память, едва ли не седьмой десяток, исполняла свои обязанности экономки быстро и со знанием дела. Наверное, здесь тоже большое значение имел опыт. Изрядный, нажитый еще в столичном тресте столовых и ресторанов, специализировавшемся на обслуживании политической элиты. Те люди, кто еще застал те золотые времена, поговаривали, что некогда Марья Ильинична была вполне привлекательной особой и пользовалась завидным вниманием целого ряда известных чиновников. У скольких из них она побывала в постели история умолчала, однако Козин, не понаслышке знавший о царивших тогда нравах, вполне допускал и такое. При условии приватности допускалось все.