– Благодарю вас, ваше сиятельство, – сухо возразил Жильбер, – но когда я откуда-нибудь ухожу, это значит, что мне там не нравится.

– Зачем же отказываться от такого предложения? – ядовито перебил его Руссо. – Вы вкусили роскоши, дорогой мой Жильбер, возвращайтесь к ней.

– Сударь, клянусь вам…

– Идите! Идите! Я не люблю тех, кто служит и нашим, и вашим.

– Вы меня даже не выслушали, господин Руссо.

– Довольно я наслушался.

– Да ведь я же сбежал из Люсьенн, где меня держали взаперти!

– Это уловка! Я знаю, на что способна человеческая хитрость!

– Но ведь я отдал предпочтение вам, я выбрал вас своим хозяином, защитником, покровителем.

– Лицемерие!

– Однако, господин Руссо, если бы я дорожил богатством, я принял бы предложение этих дам.

– Господин Жильбер, меня обманывают часто.., один раз! Но дважды – никогда! Вы – свободны и можете идти на все четыре стороны.

– Куда же мне идти? – в отчаянии вскричал Жильбер; он понимал, что навсегда потерял и свое оконце, и соседство с Андре, и всю свою любовь… Его самолюбие страдало оттого, что Руссо мог заподозрить его в предательстве. Он видел, что никто не оценил ни его самоотверженности, ни долгой и успешной борьбы с леностью и свойственными его возрасту желаниями.

– Куда? – переспросил Руссо. – Да прежде всего – к ее сиятельству, прекрасной и доброй госпоже.

– Боже мой. Боже мой! – вскричал Жильбер, обхватив голову руками.

– Не бойтесь! – сказал ему господин де Жюсье; светский человек, он был сильно задет странной выходкой Руссо. – Не бойтесь, о вас позаботятся; вам постараются вернуть то, что вы потеряете.

– Вот видите, – язвительно вымолвил Руссо, – перед вами господин де Жюсье, ученый, любитель природы, один из ваших сообщников, – добавил он, скривив губы в улыбке, – он вам обещает помощь и удачу – можете на него рассчитывать, у него большие возможности.

Потерявший самообладание Руссо поклонился дамам, вспомнив об Оросмане, потом отвесил поклон подавленному де Жюсье и с трагическим видом покинул павильон.

– До чего же грязная скотина этот философ! – спокойно заметила Шон, провожая взглядом Руссо, который спускался, вернее, сбегал вниз по тропинке.

– Просите, что хотите, – обратился г-н де Жюсье к Жильберу, по-прежнему прятавшему лицо в ладонях.

– Да, просите, господин Жильбер, – повторила графиня, посылая улыбку брошенному ученику.

Тот поднял бледное лицо, убрал со лба прибитые слезами и испариной волосы и твердо проговорил:

– Раз уж вам так хочется предложить мне место, я бы хотел поступить помощником садовника в Трианон.

Шон и графиня переглянулись, Шон слегка наступила шаловливой ножкой на ногу сестре, торжествующе подмигнув; графиня кивнула в знак согласия.

– Это возможно, господин де Жюсье? – спросила графиня. – Я бы этого хотела.

– Раз вам этого хочется, графиня, – отвечал тот, – можете считать, что ваше желание исполнено.

Жильбер поклонился и прижал руку к сердцу; оно было переполнено счастьем, после того как совсем недавно было полно отчаяния.

В том же небольшом кабинете замка Люсьенн, где мм видели Жана Дю Барри выпившим, к большому неудовольствию графини, столько шоколаду, маршал де Ришелье завтракал с графиней Дю Барри. Трепля Замора за волосы, она все свободнее и небрежнее вытягивалась на расшитой цветами атласной софе, а старый придворный лишь восторженно вздыхал при каждой новой позе обольстительницы.

– Ах, графиня! – с жеманством старухи восклицал он. – Вы испортите прическу!.. Графиня, вот этот завиток раскручивается… Ах, графиня, ваша туфелька падает!..

– Да не обращайте внимания, милый герцог, – проговорила она, выдрав у Замора ради развлечения целую прядь волос и вытянувшись во весь рост. Она была еще сладострастнее и красивее на своей софе, чем Венера в морской раковине.

Равнодушный к ее позам. Замор взвыл от боли. Графиня успокоила его, взяла со стола горсть конфет и всыпала их ему в карман.

Замор надул губы, вывернул карман и высыпал конфеты на пол.

– Дурачина! – проговорила графиня, вытягивая изящную ножку и касаясь ее кончиком замысловатых штанов негритенка.

– Помилуйте! – вскричал старый маршал. – Клянусь честью, вы его убьете.

– Я сегодня могу убить любого, кто мне попадет под руку, – призналась графиня, – сегодня я буду беспощадной.

– Вот как? Значит, я вас раздражаю? – спросил герцог.

– Нет, что вы, напротив! Вы – мой старый друг, я вас обожаю. Но, по правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело.

– Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами?

– Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.

– Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны.

– Нет, я – не сумасшедшая, не неблагодарная, я…

– Кто же вы?

– Я разгневана, господин герцог!

– В самом деле…

– Вас это удивляет?

– Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!

– Вот именно это меня в вас и возмущает.

– Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня?

– Да.

– Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться.

– Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.

– Ошибаетесь, мне это известно.

– Вы знаете, что меня раздражает?

– Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков.

– Да, – со вздохом проговорила графиня, – да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик.

– Мне всегда это говорили, графиня, – скромно отвечал де Ришелье.

– А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно!

– Ну и прекрасно. Однако это еще не все.

– Неужели?

– Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что…

– Вы так думаете?

– Да.

– А о чем вы догадываетесь?

– Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество.

– Где?

– Здесь.

– Что же дальше?

– Его величество не пришел.

Графиня покраснела и приподнялась на локте.

– Ax, ax! – прошептала она.

– А ведь я приехал из Парижа, – продолжал герцог.

– Ну и что же?

– А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако…

– Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали – договаривайте. Или не надо было начинать.

– Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился?

– Вы остановились на… «однако».

– Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел.

– Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства.

– Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками.

– Представьте, герцог, представьте, – сказала она.

– В присутствии господина дворецкого? – спросил герцог.

– Ступайте. Замор, – приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную.

– Прекрасно! – прошептал Ришелье. – Должен ли я все вам говорить, графиня?

– Чем вам помешала эта обезьяна – Замор, герцог?

– Сказать по правде, меня кто угодно смущает.

– Кто угодно – это я понимаю, но разве Замор – кто угодно?

– Замор – не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже – «кто угодно». «Кто угодно» для меня – тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот «кто-то» может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю.