Не в силах оторваться, Бальзамо разглядывал ее некоторое время. Однако вновь прозвенел звонок; он бросился к камину, нажал на пружину и исчез за цветами.

Фриц ожидал его в гостиной вместе с человеком в костюме гонца и обутым в сапоги на толстой подошве с длинными шпорами.

Простоватое лицо человека выдавало в нем простолюдина, лишь в глазах мелькал священный огонь, заложенный в него высшим существом.

Левой рукой он опирался на короткий узловатый кнут, а правой подавал Бальзамо знаки, которые тот понял и ответил тоже знаками, коснувшись лба указательным пальцем.

Курьер поднял руку к груди и нарисовал в воздухе еще один знак, который не привлек бы внимания непосвященного: можно было подумать, что человек просто застегивает пуговицу.

Хозяин показал перстень, который он носил на пальце.

Перед этим грозным символом курьер преклонил колени.

– Откуда ты? – спросил Бальзамо.

– Из Руана, учитель.

– Что ты там делаешь?

– Я курьер на службе у госпожи де Граммон.

– Как ты к ней попал?

– Такова была воля великого Копта.

– Какой ты получил приказ, поступая на службу?

– Ничего не скрывать от учителя.

– Куда ты направляешься?

– В Версаль.

– Что ты несешь?

– Письмо.

– Кому?

– Министру.

– Давай.

Курьер протянул Бальзамо письмо, достав его из кожаного мешка за спиной.

– Мне следует ждать? – спросил он.

– Да.

– Я жду.

– Фриц!

Появился немец.

– Спрячь Себастьена в буфетной.

– Слушаюсь, хозяин.

– Он знает мое имя! – прошептал посвященный в суеверном ужасе.

– Он знает все, – отвечал Фриц, увлекая его за собой.

Бальзамо остался один. Он взглянул на нетронутую четкую печать, к которой, казалось, умоляющий взгляд курьера просил отнестись как можно бережнее.

Он медленно, задумчиво поднялся в комнату Лоренцы и отворил дверь.

Лоренца по-прежнему спала, утомленная ожиданием и потерявшая терпение от бездеятельности. Он взял ее за руку – рука судорожно сжалась. Он приложил к ее сердцу принесенное курьером письмо, остававшееся нераспечатанным.

– Вы что-нибудь видите? – спросил он.

– Да, – отвечала Лоренца.

– Что я держу в руке?

– Письмо.

– Вы можете его прочесть?

– Могу.

– Читайте!

Глаза Лоренцы были закрыты, грудь вздымалась. Она слово в слово пересказала содержание письма, а Бальзамо записывал за ней под диктовку:

«Дорогой брат!

Как я и предполагала, мое изгнание хоть на что-нибудь да пригодится. Нынче утром я была у президента Руана. Он – наш, но очень робок. Я поторопила его от Вашего имени. Он, наконец, решился и прибудет через неделю с указаниями от своей партии в Версаль.

Я немедленно выезжаю в Ренн, чтобы поторопить Карадекса и ла Шалоте: они, кажется, совсем засыпают.

Наш агент Кодбек был в Руане. Я его видела. Англия не собирается останавливаться на полпути. Она готовит официальный протест Версальскому кабинету.

X.., меня спрашивал, надо ли его заявлять. Я дала согласие. Вы скоро получите новые памфлеты Тевпо, Моранда и Делиля против Дю Барри. Это настоящие бомбы, способные взорвать город.

Сюда дошел неприятный слух о намечавшейся немилости. Вы ничего мне об этом не написали, поэтому я только посмеялась. Все же развейте мои сомнения и ответьте мне с тем же курьером. Ваше послание найдет меня уже в Кайене, где я должна встретиться кое с кем из наших. Прощайте, целую Вас.

Герцогиня де Граммон».

Лоренца замолчала.

– Вы ничего больше не видите? – спросил Бальзамо.

– Ничего.

– Постскриптума нет?

– Нет.

Лицо Бальзамо разглаживалось по мере того, как она читала. Он взял у Лоренцы письмо герцогини.

– Любопытная бумажка! – воскликнул он. – Они дорого за нее заплатят. Как можно писать подобные вещи! – продолжал он. – Да, именно женщины всегда губят высокопоставленных мужчин. Этого Шуазеля не могла бы опрокинуть целая армия врагов, да пусть бы хоть целый свет против него интриговал. И вот нежный вздох женщины его погубил. Да, все мы погибнем из-за женского предательства или женской слабости. Если только у нас есть сердце, и в этом сердце – чувствительная струна, мы погибли!

Бальзамо с невыразимой нежностью посмотрел на Лоренцу, так и затрепетавшую под его взглядом.

– Правда ли то, о чем я думаю? – спросил он.

– Нет, нет, неправда! – горячо возразила она. – Ты же видишь, как я тебя люблю. Моя любовь так сильна, что она не способна погубить, губят только безмозглые и бессердечные женщины.

Бальзамо не мог устоять, и обольстительница обвила его руками.

В то же мгновение Фриц дважды дал два звонка.

– Два визита, – молвил Бальзамо.

Фриц завершил свое сообщение громким звонком.

Высвободившись из объятий Лоренцы, Бальзамо вышел из комнаты, а молодая женщина снова заснула.

По дороге в гостиную он встретился с ожидавшим его приказаний курьером.

– Что я должен сделать с письмом?

– Передать тому, кому оно предназначено.

– Это все?

– Все.

Курьер взглянул на конверт и печать и, убедившись в том, что они целы, выразил удовлетворение и скрылся в темноте.

– Как жаль, что нельзя сохранить этот замечательный автограф, – воскликнул Бальзамо, – а главное, жалко, что нет надежного человека, с которым можно было бы передать его королю. Явился Фриц.

– Кто там? – спросил Бальзамо.

– Женщина и мужчина.

– Они здесь раньше бывали?

– Нет.

– Ты их знаешь?

– Нет.

– Женщина молодая?

– Молодая и красивая.

– А мужчина?

– Лет шестидесяти пяти.

– Где они?

– В гостиной.

Бальзамо вошел в гостиную.

Графиня закутала лицо в накидку. Она успела заехать в свой особняк и переоделась мещанкой.

Она приехала в фиакре в сопровождении робевшего маршала, одетого в серое и напоминавшего старшего лакея из хорошего дома.

– Вы меня узнаете, граф? – спросила Дю Барри.

– Узнаю, графиня.

Ришелье держался в стороне.

– Прошу вас садиться, графиня, и вас, сударь.

– Это мой управляющий, – предупредила графиня.

– Вы ошибаетесь, ваше сиятельство, – возразил Бальзамо с поклоном, – это герцог де Ришелье. Я сразу его узнал, а он проявил бы неблагодарность, если бы не пожелал узнать меня.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил герцог, совершенно сбитый с толку, как сказал бы Таллерман де Рео.

– Господин герцог! Люди бывают обязаны некоторой признательностью тем, кто спас им жизнь, как мне кажется.

– Ха-ха! Вы слышите, герцог? – со смехом воскликнула графиня.

– Что? Вы спасли мне жизнь, граф? – с удивлением спросил Ришелье.

– Да, ваше высокопреосвященство, это произошло в Вене в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда вы были послом.

– В тысяча семьсот двадцать пятом году! Да вас тогда еще и на свете не было, сударь мой! Бальзамо улыбнулся.

– Ошибаетесь, господин герцог, – возразил он, – я увидел вас тогда умиравшего, вернее, мертвого, на носилках; вы получили удар шпагой в грудь навылет. Доказательством тому служит то, что я вылил на вашу рану три капли своего эликсира… Вот сюда, на то место, где вы комкаете алансонские кружева, слишком роскошные для управляющего.

– Но вам на вид не больше тридцати пяти лет, господин граф, – перебил его маршал.

– Ну что, герцог! – расхохоталась графиня. – Верите вы теперь, что перед вами – колдун?

– Я потрясен, графиня, Да, но почему же в таком случае, – снова обратился он к Бальзамо, – вас зовут…

– Мы, колдуны, как вам должно быть известно, господин герцог, меняем имя в каждом поколении… В тысяча семьсот двадцать пятом году были в моде имена на ус, ос и ас. Вот почему неудивительно, если бы мне в ту пору вздумалось переменить свое имя на греческое или латинское… Итак, я к вашим услугам, ваше сиятельство, а также и к вашим, господин герцог.