– Уже готово, – небрежно отвечал король.

– Вы составили кабинет министров?

– Да.

– Вот так просто, не успев передохнуть?

– Неужели вы думаете, что я ничего не понимаю?.. Ах, женщина! Вы же сами мне недавно говорили, что, прежде чем выгнать прежнего повара, вы присмотрели нового, не так ли?

– Повторите, что вы уже сформировали кабинет. Король приподнялся с огромной софы, где он полулежал, пользуясь в качестве подушки главным образом плечиком красавицы-графини.

– Судя по тому, как вы взволнованы, Жаннетта, – обратился он к ней, – можно подумать, что вы знаете мой кабинет министров настолько, чтобы его осудить, и что вы можете предложить мне другой.

– Вы недалеки от истины, сир, – отвечала она.

– В самом деле?.. У вас есть кабинет?

– Да ведь у вас же он есть! – возразила она.

– Я – другое Дело, графиня. Сто моя обязанность. Ну и кто же ваши кандидаты?

– Сначала назовите своих.

– С удовольствием – чтобы подать вам пример.

– Начнем с морского министерства, где распоряжался милейший де Праслен.

– Опять вы за свое, графиня: этот милейший человек никогда не видал моря.

– Неужели?

– Клянусь честью! Великолепно придумано! Я буду очень популярен, стану повелителем морей, и, само собой разумеется, мое изображение появится на монетах.

– А кого вы предлагаете, сир? Ну кого?

– Держу пари, вы ни за что не угадаете.

– Чтобы я угадала имя способного сделать вас популярным? Признаться, нет…

– Член парламента, дорогая… Первый председатель парламента Безансона.

– Де Буан?

– Он самый… Ах, черт возьми, как хорошо вы разбираетесь!.. И вы знакомы с такими людьми?

– Приходится: вы мне рассказываете целыми днями о Парламенте. Однако этот господин не знает даже, что такое «весло», – Тем лучше. Де Праслен очень хорошо знал свое хозяйство и очень дорого мне обходился со своими верфями.

– Ну а кто возглавит министерство финансов, сир?

– Финансы – совсем Другое дело, для них я подобрал сведущего человека.

– Финансиста?

– Нет.., военного. Финансисты слишком долго сидят у меня на шее.

– Господи помилуй, кто же тогда будет в военном министерстве?

– Успокойтесь. Туда я поставлю финансиста. Тере. Он – дока по части счетов и найдет ошибки во всех бумагах де Шуазеля. Признаюсь вам, что я решил поставить во главе военного министерства человека безупречного, чистоплотного, как они говорят, – нарочно, чтобы польстить философам.

– Ну, ну, кто же это? Вольтер?

– Почти угадали: шевалье де Мюи… Это настоящий Катон.

– О Боже! Я в ужасе!

– Дело уже сделано… Я вызвал человека, его назначение подписано, он меня поблагодарил, и мне пришла в голову мысль – уж не знаю, плохая или хорошая, судите сами, графиня, – пригласить его вечером в Люсьенн, чтобы побеседовать за ужином.

– Какой ужас!

– Да, графиня, именно так мне и ответил дю Мюи.

– Он вам так сказал?

– В других выражениях, графиня. В общем, он мне сказал, что его самое горячее желание – служить королю, однако совершенно невозможно служить графине Дю Барри.

– До чего хорош этот ваш философ!

– Вы понимаете, графиня, что я протянул руку.., чтобы отобрать приказ о назначении; я разорвал его на мелкие клочки со спокойной улыбкой, и шевалье удалился. Людовик Четырнадцатый сгноил бы этого мерзавца в одной из отвратительных ям Бастилии. А меня, Людовика Пятнадцатого, Парламент держит в ежовых рукавицах, вместо того чтобы я сам заставлял его трепетать. Вот так!

– Все равно, сир, вы просто прелесть, – проговорила графиня, осыпая поцелуями своего августейшего любовника.

– Далеко не все с вами согласятся. Тере просто омерзителен.

– А кто не омерзителен?.. Кто у нас в министерстве иностранных дел?

– Славный Бертен, вы его знаете?

– Нет.

– Ну, значит, не знаете.

– Мне представляется, что среди всех, кого вы назвали, нет ни одного хорошего министра.

– Пусть так. Кого же вы предлагаете?

– Я назову одного.

– Вы молчите. Боитесь?

– Маршала.

– Какого маршала? – поморщившись, спросил король.

– Герцога де Ришелье.

– Старика? Эту мокрую курицу?

– Как же так? Завоеватель Маона – и вдруг мокрая курица!

– Старый развратник…

– Сир, вы же вместе с ним воевали.

– Распутник, не пропускающий ни одной юбки.

– Ну что вы! С некоторых пор он за женщинами больше не бегает.

– Не говорите о Ришелье, он мне противен до последней степени; этот победитель Маона водил меня по всем парижским притонам… Про нас слагали куплеты. Нет, только не Ришелье! Одно его имя выводит меня из себя!

– Вы что же, ненавидите их?

– Кого?

– Семейство Ришелье.

– Они мне омерзительны.

– Все?

– Все. Один герцог и де Фронзак чего стоят! Его уже раз десять можно было колесовать.

– С удовольствием вам отдаю его. Но ведь есть и еще кое-кто из семейства Ришелье.

– Да, д'Эгийон.

– Совершенно верно.

Можете себе представить, как при этих словах племянник насторожился в будуаре.

– Мне следовало бы ненавидеть его больше других, потому что из-за него слишком много крику во Франции. Но я не могу избавиться от слабости, которую я к нему питаю: он дерзок – вот за что я его люблю.

– Он умен! – воскликнула графиня.

– Да, это отважный человек, страстно защищающий королевскую власть. Настоящий пэр!

– Да, да, вы тысячу раз правы! Сделайте что-нибудь для него.

Скрестив руки на груди, король посмотрел на Дю Барри.

– Как вы можете, графиня, предлагать мне герцога именно тогда, когда вся Франция требует от меня изгнать и разжаловать его?

Графиня Дю Барри тоже скрестила руки.

– Вы только что назвали Ришелье мокрой курицей, – промолвила она, – так вот это прозвище прекрасно подходит вам.

– Графиня…

– Вы прекрасно выглядели, когда выслали де Шуазеля.

– Да, это было нелегко.

– Вы это сделали – прекрасно! А теперь отступаете перед трудностями.

– Я?

– Разумеется! Что означает изгнание герцога?

– Я дал под зад Парламенту.

– Почему же вы не хотите ударить дважды? Какого черта! Сделали один шаг – делайте и другой! Парламент хотел оставить Шуазеля – вышлите Шуазеля! Он хочет выслать д'Эгийона – оставьте его!

– Я и не собираюсь его высылать.

– А вы не просто оставьте его, а обласкайте, да так, чтобы это было заметно.

– Вы хотите, чтобы я доверил министерство этому скандалисту?

– Я хочу, чтобы вы вознаградили того, кто защищал вас в ущерб своему достоинству и своему состоянию.

– Скажите лучше: своей жизни, потому что его непременно захватят в ближайшие дни за компанию с вашим другом Монеу.

– Вот бы порадовались ваши защитники, если бы слышали вас сейчас!

– Да они мне платят тем же, графиня.

– Вы несправедливы: факты говорят за себя.

– Вот как? Почему же д'Эгийон вызывает такую ненависть?

– Ненависть? Не знаю. Я видела его сегодня и впервые с ним говорила.

– Ну, это другое дело. Значит, существует предубеждение, а я готов уважать любые предубеждения, потому что у меня их не было никогда.

– Дайте что-нибудь Ришелье ради д'Эгийона, раз не желаете ничего давать д'Эгийону.

– Ришелье? Нет, нет и нет, никогда и ничего!

– Тогда дайте господину д'Эгийону, раз ничего не даете Ришелье.

– Что? Доверить ему портфель министра? Теперь это невозможно.

– Понимаю… Но ведь можно позднее… Поверьте, что он изворотлив, это человек действия. В лице Тере, д'Эгийона и Монеу у вас будет трехглавый Цербер; подумайте также о том, что кабинет министров, предложенный вами, просто смехотворен и долго не продержится.

– Ошибаетесь, графиня, месяца три он выстоит.

– Через три месяца я вам припомню ваше обещание.

– Хо-хо, графиня!

– Так и условимся. А теперь подумаем о сегодняшнем дне.

– Да у меня ничего нет.

– У вас есть рейтары. Д'Эгийон – офицер, в полном смысле слова – военный. Дайте ему рейтаров.