– Рада видеть и вас, мистер Грэхем… Алек.

Я взял ее руку, но не пожал. Я бережно принял ее, как драгоценный фарфор, и низко склонился над ней. Я чувствовал, что должен ее поцеловать, но меня не учили, как это делается.

Для Маргреты миссис Фарнсуорт приготовила летнее платье цвета глаз моей любимой. Его покрой напоминал о мифической Аркадии; вполне можно допустить, что такие платья носили дриады. Оно держалось на левом плече, оставляя правое открытым, и запахивалось по фигуре, причем две ленты, прикрепленные к запахивающимся краям, служили своеобразным поясом; одну следовало пропустить в петельку сбоку, обвить вокруг талии и завязать бантом на правом боку. Я сообразил, что наряд относится к числу безразмерных моделей – он прекрасно сидел на любой фигуре, и его можно было сделать облегающим либо свободным, в зависимости от того, как туго завязать.

Кейт также принесла Марге голубые сандалии, под цвет платья. Для меня же у нее нашлись мексиканские шлепанцы, с открытыми мысками и без задников. Они годятся на любую ногу и в этом отношении сходны с одеянием Маргреты, так как все дело в том, как затянуть ремешки. Я получил брюки и рубашку, которые на первый взгляд походили на купленные в магазине «Второе дыхание», только эти были сшиты на заказ из тончайшей «летней» шерсти и ничуть не напоминали ширпотреб из дешевого хлопка. Носки и трикотажные шорты тоже прекрасно подошли мне по размеру и сидели как влитые.

Когда мы оделись, то оказалось, что на траве осталась одежда самой Кейт. Только тогда я понял, что она дошла до ворот одетой, разделась уже здесь и ждала нас «одетая» так же, как мы.

Вот она, истинная вежливость!

Мы оделись и все сели в машину. Мистер Фарнсуорт немного помедлил, прежде чем включить мотор.

– Кейт, наши гости – христиане.

Миссис Фарнсуорт пришла в полный восторг:

– Ой как интересно!

– Вот и я так подумал. Алек? Verb. sap.[32] В наших краях не так уж много христиан. Вы можете свободно выражать свои мысли в разговорах со мной или с Кейти… Но при чужих лучше не афишировать свои убеждения. Вы меня поняли?

– Э-э-э… боюсь, что нет. – Голова у меня шла кругом, а в ушах звенело.

– Ну… закон здесь не воспрещает верить в Христа. В Техасе существует свобода вероисповедания. Однако христианство здесь не слишком популярно, и отправление христианских религиозных церемоний происходит в большинстве случаев, так сказать, в подполье. Хм… если вы захотите войти в контакт с единоверцами, то мы наверняка сможем отыскать их катакомбы. Верно, Кейт?

– Ну конечно, мы найдем того, кто в курсе дела. Я осторожно поспрашиваю.

– Только если Алек попросит, милая. Алек, никакой опасности, что вас побьют камнями, нет. Наш штат – это вам не какое-нибудь деревенское захолустье. Так что особых неприятностей не ждите. Но я не хочу, чтобы моих гостей в чем-то ущемляли или оскорбляли.

Кейти Фарнсуорт добавила:

– Сибил…

– Ах да! Алек, наша дочь – хорошая девочка и вполне цивилизованна, насколько это слово применимо к тинейджерам. Но она обучается колдовству и только недавно приобщилась к Древней религии. И поскольку она одновременно и прозелит, и тинейджер, то относится к религии очень серьезно. Сибил не станет грубить гостям – Кейти обучила ее хорошим манерам. Кроме того, она знает, что в случае чего я с нее шкуру живьем спущу. Однако я был бы вам очень признателен, если бы вы не дали повода для ненужного нервного напряжения. Вы же знаете, каждый подросток – бомба с часовым механизмом, которая только и ждет, чтобы взорваться.

Маргрета ответила за меня:

– Мы будем очень осторожны. А Древняя религия – это что, культ Одина?

У меня просто мороз по коже прошел. А я ведь и без того чувствовал, что теряю почву под ногами и вряд ли выдержу дополнительный стресс. Однако Джерри ответил:

– Нет. Во всяком случае, не думаю. Вы спросите у Сибил, если не побоитесь, что она вас насмерть заговорит. Она ведь обязательно попробует обратить вас в свою веру. Жутко настойчивая девица.

– Не помню, чтобы Сибил упоминала Одина, – заметила Кейти Фарнсуорт. – Обычно она говорит о «богине». А друиды почитают Одина? Право, не знаю. Боюсь, что Сибил смотрит на нас как на ископаемые, а потому не считает нужным обсуждать с нами теологические вопросы.

– Ну тогда и мы не станем их обсуждать, – поддержал ее Джерри, и машина двинулась по подъездной дорожке.

Особняк Фарнсуортов был длинный, приземистый и не слишком изысканный в архитектурном смысле; зато было в нем нечто такое, что заставляло подумать о неге и изобилии. Джерри остановил машину у подъезда, и мы вышли. Он похлопал автомобиль по крыше, как похлопывают по шее доброго коня. Машина отъехала и завернула за угол дома как раз в ту минуту, когда мы входили в дверь.

Я не стану много говорить о доме; он был прекрасен и по-техасски роскошен, однако не вызывал особого желания его подробно описывать. Бóльшую часть того, что мы видели, Джерри называл «голые граммы». Как их охарактеризовать? Застывшие грезы? Трехмерные картины? Скажу лишь одно: стулья были настоящие. То же самое относится и к столешницам. До всего остального в этом доме следовало дотрагиваться с осторожностью, убедившись сначала, что предмет, прекрасный как радуга, не является столь же иллюзорным, как и она.

Не знаю, как создаются такие фантомы. Может быть, в этом мире законы физики не совсем таковы, как в Канзасе моих юных лет.

Кейт ввела нас в комнату, которую Джерри называл «общей гостиной» и увидев которую он чуть не окаменел.

– Проклятущий индийский бордель!

Потолок огромной комнаты уходил в высоту, невероятную для одноэтажного дома в стиле ранчо. Все стены, арки, альковы, потолочные балки и сам потолок были украшены барельефами и статуями. Но какими! Я почувствовал, что краснею. Фигуры были, видимо, скопированы с пресловутого храма в Южной Индии – с того самого, который демонстрирует все возможные разновидности извращенного сладострастия, причем в самых вульгарных и непристойных подробностях.

Кейти воскликнула:

– Извини, родной. Здесь молодежь порезвилась! – Она быстро отошла куда-то влево и исчезла в ближайшей скульптурной группе. – Какую программу включить, Джеральд?

– Э-э-э… Ремингтон номер два.

– Будет сделано.

Непристойные фигуры внезапно исчезли, потолок опустился, и теперь его покрывала штукатурка и деревянные балки, одна стена комнаты стала «пейзажным окном» с видом на горы – больше похоже на Юту, чем на Техас; противоположная стена украсилась массивным каменным камином, в котором весело потрескивал огонь; мебель обрела формы, свойственные так называемому «стилю испанских миссий», а пол оказался сложенным из мраморных плит, покрытых индейскими коврами.

– Отлично. Спасибо, Кэтрин. Присаживайтесь, друзья. Выбирайте местечко по вкусу и располагайтесь поудобнее.

Я сел, решив держаться подальше от того, что явно было «отцовским креслом» – массивным и обитым настоящей кожей. Кейти и Марга выбрали кушетку. Джерри уселся в «отцовское» кресло.

– Любимая, что будешь пить?

– Кампари с содовой, пожалуйста.

– Слабачка! А вы, Марджи?

– Мне тоже кампари с содовой.

– Две слабачки. Алек?

– И мне того же.

– Сынок, слабому полу я еще могу дать поблажку. Но уж взрослому мужчине – никак. Давайте-ка снова.

– Э-э-э… шотландский виски с содовой.

– Если бы у меня был под рукой хлыст, я бы вас высек. Дружище, у вас остался только один шанс.

– Э-э-э… бурбон с водой.

– Ну наконец-то! «Джек Дэниелс», воду отдельно. Недавно в Далласе какой-то тип попытался заказать себе ирландский виски, так его, знаете ли, вынесли из города на шесте – но потом, правда, извинились. Выяснилось, что он янки, а потому откуда ж ему знать, что хорошо, а что плохо.

Говоря, наш хозяин все время постукивал пальцами по миниатюрному столику, что стоял возле кресла. Когда он наконец прекратил барабанить, на столике у моего кресла появились стопка с коричневой жидкостью и стакан воды. Тут я увидел, что и остальные обслужены таким же способом. Джерри поднял свой стакан: