Конечно, у меня не было никакой уверенности, что я окажусь среди праведников в этот великий день, даже если доживу до него во плоти. Быть рукоположенным священником евангелической церкви еще не означает автоматического повышения шансов на спасение. Служители церкви сознают эту горькую истину (если, конечно, не лгут себе), но миряне нередко считают, что у духовенства в этом деле имеется блат.

Ничего подобного! Никаких привилегий у священнослужителей не существует. Тем более что священник не может сказать: «Я же не знал, что это запрещено» – или сослаться на молодость или неопытность, как на обстоятельства, заслуживающие снисхождения, он не может заявить о незнании закона или привести какие-нибудь другие причины, которыми мирянин может прикрыть недостаточно безупречную нравственность и все-таки спастись.

Зная это, я должен сознаться, что мой собственный список деяний, особенно за последнее время, отнюдь не дает оснований надеяться, что я окажусь среди спасенных. Конечно, в свое время я был заново крещен. Некоторые, однако же, склонны считать, что это постоянное состояние, нечто вроде ученой степени, полученной в колледже. Брат мой, не рассчитывай на это! Я-то прекрасно понимал, что за последние дни совершил целую кучу грехов. Греховная гордыня. Невоздержанность. Алчность. Сластолюбие. Блуд. Сомнение в вере. И прочее в том же духе. И что еще хуже – я не чувствовал ни малейшего раскаяния за самые худшие из них.

Если окажется, что Маргрета не внесена в списки спасенных и допущенных на небеса, то и мне там делать нечего. Господи, помоги мне, ибо это чистая правда!

Бессмертие души Маргреты меня очень беспокоило.

Она не могла претендовать на второй шанс, который получат все души, рожденные в дохристианскую эпоху. Маргрета родилась в лоне Лютеранской церкви, той самой, что была предшественницей не только моей Церкви, но и вообще всех протестантских Церквей, первым плодом Вормсского рейхстага. (Когда я мальчишкой посещал воскресную школу, то слова «Вормсский рейхстаг» преображались у меня в уме в нечто, весьма далекое от теологии.)

Чтобы спасти Маргрету, необходимо заставить ее отказаться от ереси и возродиться во Господе заново. Однако сделать это могла только она сама – я тут был бессилен.

Я мог лишь подтолкнуть ее к мысли о необходимости искать спасения. Но делать это следовало с большой осторожностью. Размахивая мечом, бабочку на ладонь не приманишь. Маргрета была не язычницей, не ведавшей Христа, которой требуется лишь разъяснить истину. Нет, она родилась христианкой и отринула эту религию сознательно. Она цитировала Писание с той же легкостью, что и я, то есть в свое время она его изучала, причем куда старательнее других мирян. Я не спрашивал, зачем ей это понадобилось, но, судя по всему, это произошло, когда она стала подумывать о том, чтобы покинуть христианскую веру. Маргрета была столь серьезна и столь честна, что, по-моему, вряд ли решилась бы на такой отчаянный шаг без долгих и мучительных размышлений.

Насколько неотложна проблема Маргреты? Имел ли я тридцать или около того лет в запасе, чтоб досконально изучить ее душу и отыскать к ней наилучший подход? Или Армагеддон уже так близок, что каждый потерянный день мог обречь ее на мучения во веки веков?

У языческого Рагнарёка и христианского Армагеддона была общая черта: последней, решающей битве должны предшествовать знамения и чудеса. Может быть, мы стали их свидетелями? Именно так думала Маргрета. Тем временем мысль о смене миров как предвестнике Армагеддона стала для меня намного привлекательнее мысли о параноидном расстройстве. Может ли судно потерпеть крушение, а мир измениться только для того, чтобы не дать мне сверить отпечатки пальцев? Да, одно время я именно так и думал… но… слушай, Алекс, ты чересчур о себе возомнил.

(Или все-таки не возомнил?)

Я никогда не был приверженцем милленаризма. В Библии, особенно в пророческих книгах, часто упоминается число «тысяча», но я не верю, что труды Всевышнего ограничены строгими рамками тысячелетних циклов или какими-то другими численными пределами, исключительно для того, чтобы ублажить нумерологов.

Однако же многие здравомыслящие и глубоко верующие люди придают колоссальное значение приближающемуся концу второго тысячелетия, связывая его с Судным днем, Армагеддоном и с обещанными последствиями. Они находят доказательства своей правоты в Библии, в размерах Великой пирамиды и в различных апокрифах.

Существует немало разногласий и в том, что именно считать концом тысячелетия. Двухтысячный год после Рождества Христова или две тысячи первый? Или конец наступит в три часа пополудни (по иерусалимскому времени) седьмого апреля две тысячи тридцатого года после Рождества Христова? Если, конечно, ученые верно определили дату Распятия Христа – а также время землетрясения в момент Его смерти – по общепринятому летосчислению. А может быть, выбор должен пасть на дату Страстной пятницы две тысячи тридцатого года после Рождества Христова, вычисленную по лунному календарю? Все это отнюдь не пустяки, если учитывать, сколь важный факт мы пытаемся установить.

Если же за точку отсчета тысячелетия принять не дату Распятия Христа, а дату Его Рождения, то станет очевидным, что ни двухтысячный год, ошибочно признаваемый началом нового тысячелетия, ни две тысячи первый, который собственно этим началом и является, не могут считаться надежными датами, так как Иисус родился в Вифлееме в пятом году до Рождества Христова.

Однако же об этом факте, известном каждому образованному человеку, почти никто не задумывается.

Каким образом величайшее событие в истории – рождение богочеловека – определили с ошибкой в пять лет? Это же непостижимо!

Очень даже просто! В шестом веке нашей эры монах-летописец допустил элементарную арифметическую ошибку. Современная система летосчисления (до Рождества Христова) стала применяться только спустя несколько столетий после Рождения Христа. Любой, кто когда-либо пытался расшифровать даты на могильных плитах, написанные римскими цифрами, может только посочувствовать Дионисию Малому. В шестом столетии грамотных людей почти не было, и ошибку заметили лишь много лет спустя, но было уже поздно исправлять летописи. Таким образом, возникла нелепая ситуация: получается, что Христос рожден в пятом году до Рождества Христова, – этот ирландизм можно исправить лишь признанием того, что одна часть этого утверждения является фактом, а другая – результатом неверной системы летосчисления.

В течение двух тысяч лет ошибка доброго монаха не имела особого значения. Однако теперь она становится невероятно важной. Если милленаристы правы, то конец мира может наступить в день Рождества нынешнего года!

Прошу заметить, что я не говорю «двадцать пятого декабря». День и месяц Рождества Христова точно не известны. Матфей пишет, что в те времена царем был Ирод. Лука утверждает, что кесарем был Август, а правителем Сирии – Квириний, и еще известно, что Иосиф с Марией отправились из Назарета в Вифлеем, чтобы принять участие в переписи и уплатить налоги.

Ни Священное Писание, ни римские летописи других дат не упоминают.

Получается, что, согласно взглядам милленаристов, Страшный суд грядет либо через тридцать пять лет, либо… сегодня вечером.

Если бы не Маргрета, я бы особо не волновался, и не терял бы покой и сон. Но как можно спать, когда моя возлюбленная вот-вот угодит в преисподнюю, где ей уготованы вечные муки?

И как бы вы поступили на моем месте?

Вот и представьте себе, как я, босоногий, стою на осклизлом полу, перемываю грязные тарелки, чтобы выплатить свои долги, и сосредоточенно размышляю о Сотворении мира и конце света. Зрелище, достойное осмеяния! Но ведь мытье тарелок не занимает голову – я, пожалуй, чувствовал себя даже лучше, мысленно грызя теологический сухарь.

Иногда я сравнивал свое жалкое положение с тем, в котором я находился еще недавно, и гадал – удастся ли мне отыскать через этот лабиринт путь назад – в те места, которые не так давно были моим домом?