Контора Бари благодаря Шухову не только проектировала металлургические заводы, но загружала их работой, поскольку все шуховские конструкции были из металла. По разным подсчетам, к 1913 году общий расход металла на воплощение его проектов перевалил за 200 миллионов тонн. Цифра фантастическая. Впрочем, чему удивляться — ведь Шухов работал и в такой отрасли, где без железа не обойтись. Это железные дороги России, по которым перевозились до места назначения составные элементы его гиперболоидов и сетчатых покрытий.

Велик масштаб деятельности Шухова на железных дорогах. Какую дорогу ни возьми, будь то Николаевская, соединявшая две столицы, или Среднеазиатская, повсюду стояли самые разные по своему назначению здания: вокзалы, станции, депо, мастерские, кузницы, заводы и цехи по сборке локомотивов и паровозов (в том числе Александровский завод в Петербурге), перекрытые по проектам изобретателя, а также пролеты серийных железнодорожных мостов, мостовые краны, путепроводы, шпалопропиточные заводы, железнодорожная нефтекачка и т. д. Это были как типовые, так и оригинальные инженерные решения. Но преимущественно именно типовые проекты стропил и арочных сводов позволили поставить на поток в конторе Бари выполнение заказов от железнодорожников. Осуществление первых работ в этой области относится даже не к 1896 году, когда на Нижегородской выставке был продемонстрирован павильон Управления казенных железных дорог, а за четыре года до этого, к 1892 году. Тогда на станциях Рязанско-Уральской железной дороги Козлов и Ртищево паровозные депо перекрыли стропилами по проекту Шухова. В дальнейшем число таких объектов росло, они появились во всей стране — в Оренбурге и Череповце, в Грозном и Актюбинске, в Вологде и Харькове, в Новороссийске и Красноярске. Несмотря на то что контора Бари выступала подрядчиком на строительстве железнодорожных мостов, Шухов и сам проектировал мосты[4], в частности, через Москву-реку, Истру, Клязьму, Тарусу и т. д.

В 1904 году Шуховы переехали в новый собственный дом на Смоленском бульваре, обозначенный на архивных планах под номером 47. Интересно, что и сам владелец дома упоминается в документах как архитектор Комиссаровского технического училища — еще одна ипостась Шухова, который много сделал для этого известного своим высоким уровнем преподавания среднего учебного заведения, причем безвозмездно. Училище возникло в 1865 году и готовило механиков, оно занимало более десятка зданий и довольно большую территорию, очерченную Благовещенским и Ермолаевским переулками, а также Большой Садовой и Тверской улицами. Шухов бесплатно отдал училищу для практических занятий котлы своей системы, за свой счет спроектировал перекрытия котельной, постоянно жертвовал на нужды учебного процесса разные суммы. Он вообще много занимался благотворительностью, суммы его пожертвований составляли от 500 до 1000 рублей, его имя, например, стоит в числе благотворителей Московского клуба велосипедистов-любителей.

Тогда Смоленский бульвар входил в зеленый пояс Москвы, а Садовое кольцо оправдывало свое название. Дома утопали в садах и цветах. Тихие районы, особенно на западном направлении, пользовались спросом среди семей с маленькими детьми, которым было где побегать и развернуться, поиграть с домашними питомцами (в семье Шуховых привечали и собак, и кошек, а любимой собакой хозяина была такса). Дом Шуховых с палисадником и оградой по фасаду был одноэтажным, а со двора имел мезонин. Так строили в XIX веке, чтобы, если можно так выразиться, занизить налогооблагаемую базу. Налоги взимались с каждого этажа, вот застройщики и хитрили: и нередко с улицы дом смотрелся как двухэтажный, а со двора взору открывались уже три.

Интерьеры деревянного дома на Смоленском бульваре типично дворянские, в патриархально московском стиле. Фасад украшен портиком в шесть колонн — указание на старинное происхождение дома, построенного, вероятно, еще до 1812 года. Все девять окон, выходящих на улицу, указывают на большую анфиладу — череду комнат, переходящих одна в другую с распашными дверями. Такие анфилады в начавшемся XX веке были уже немодными. Внутри дома — все как у людей: передняя (с дубовой вешалкой и телефонным аппаратом — желтым ящиком с висящей на большой вилке трубкой), зала, гостиная, столовая, диванная, цветочная, кабинет главы дома, спальня, уборные (где умывались и одевались). Как правило, дети с гувернанткой жили в мезонине, куда вела деревянная лестница, а прислуга обреталась в цокольном этаже. Там же кухня, кладовая.

Входим в залу. Светло-бронзовая люстра, бра по стенам, венские стулья по периметру. Обычно здесь пустовато. Центром дома Шуховых была обширная гостиная (метров под семьдесят). Черный полированный рояль в углу, на полу большой ковер, кругом кушетки, диваны, глубокие кресла, круглый столик в углу с изящным абажуром. На столе — фотографии в резных рамках, книги, ножи для разрезания бумаги, фотоальбомы, разные безделушки. Стены украшены не только малозначительными подлинниками, но и репродукциями под стеклом, опять же фотографиями родни, декоративными тарелочками. В старомосковских домах, кстати, почти не было фотографий царской семьи — это было свойственно скорее Петербургу. Этажерки с бронзовыми подсвечниками, фигурками мейсенского фарфора — нередко привезенные в качестве заграничных сувениров. Массивные часы с боем — куда же без них. В кадках по всему дому фикусы и пальмы, монстеры с гигантскими листьями.

А вот на окне граммофон — напоминает, что на дворе все-таки не середина XIX, а начало XX века. Шухов собрал и бережно хранил приличную коллекцию грампластинок, характеризовавшую его хороший музыкальный вкус. Никому не позволял брать их в руки — только сам заводил патефон. Из современных ему композиторов ценил Сергея Рахманинова и его же авторское исполнение Второго фортепьянного концерта, особенно adagio sostenuto, которую принято относить к жемчужинам русской музыкальной лирики.

Неизвестно, бывал ли Сергей Васильевич в гостях у Владимира Григорьевича, но музыка его звучала и в живом исполнении. Порадовать изобретателя своим пианистическим искусством приходил Иосиф Аркадьевич Левин, учившийся, кстати, вместе с композитором в Московской консерватории. То был известный музыкант, лауреат международных конкурсов. Специалисты и сегодня высоко оценивают его исполнительский уровень, отмечая в нем виртуозную мощь и «тончайшее мастерство звукового колорита при некоторой эмоциональной сдержанности» — вполне в духе Шухова. Самого Левина называли «последним аристократом клавиатуры» и «идеалистом, мечтателем, стремящимся к утонченности, отточенности и совершенству». Так что музыка в доме на Смоленском бульваре звучала в отличном исполнении. Помимо популярного Рахманинова Левин услаждал слух Шухова Шопеном (визитной карточкой пианиста был си-минорный этюд композитора) и Листом.

Левин удивлял Шухова своими руками, причем в буквальном смысле. Перед тем как сесть за рояль, пианист просил дать ему чашу с холодной водой, дабы охладить кисти рук — они были у него всегда горячими. А зимой он не боялся погружать руки в снег. Столь безжалостное (как казалось со стороны) отношение к собственному организму импонировало Шухову — он ведь и сам заставлял себя ходить с прямой спиной всю жизнь. К Шуховым Левин приходил с молодой супругой Розиной — они дружили семьями. Розина Левина, так же как и ее муж, была ученицей Василия Сафонова, директора Московской консерватории, которую она окончила с золотой медалью в 1898 году. Левины любили играть на фортепьяно дуэтом. В 1907 году они выехали в Германию, где много гастролировали, оттуда были интернированы как российские подданные, переехав в США. В 1938 году музыканты стали профессорами легендарной Джульярдской школы в Нью-Йорке. Розина Левина намного пережила своего супруга, воспитав плеяду блестящих пианистов, самый известный из которых — Ван Клиберн, победивший на Первом Московском музыкальном конкурсе им. П. И. Чайковского в 1958 году. Вот какая связь времен: Шухов — Левины — Клиберн!