А вот скопировать эскалатор не удалось. Хитрые капиталисты быстро смекнули, с какой целью Страна Советов покупает эскалатор, и заломили такую цену, что ее не смогли компенсировать даже присвоенные государством проценты за шуховские патенты. В 1933 году американская фирма «Отис» повысила стоимость одного эскалатора в 12 раз, до 200 тысяч рублей золотом, а всего для метро первой очереди требовалось эскалаторов на 4 миллиона рублей золотом! Другая фирма, немецкая «Карл Флор», в ответ на просьбу Метростроя «ознакомиться» с чертежами, то есть просто скопировать их, запросила 500 тысяч марок. Ничего не поделаешь — пришлось проектировать самим. «Несколько иностранных проспектов, десяток снимков, рассказы людей, повидавших эскалаторы за границей, — вот все наше техническое «первоначальное накопление». Целый ряд деталей нам пришлось самим изобретать»^{265}, — сетовал заместитель главного инженера-механика Метростроя Л. А. Островский. Шухов в данном случае мог оказать большую помощь своими советами и консультациями.

Сохраняющуюся, несмотря на солидный возраст, широту диапазона инженерной деятельности Владимира Григорьевича характеризует и хранящееся в архиве письмо от 13 апреля 1934 года от технического директора ростокинского машиностроительного завода «Союзформолитье» с просьбой разработать конструкцию котла для подогрева масла и воды на автомашине ЗИС-6^{266}. К 1934 году относится и консультирование Шуховым проекта установки разогрева масла в цистернах^{267}.

За четыре года до смерти Шухов переехал в новую квартиру 64 в доме 18/20 на Зубовском бульваре, откуда было рукой подать до Смоленского бульвара, до особняка, где он прожил столько лет, где выросли его дети и родилось столько оригинальных идей и который у него отобрали в 1918 году. И вот судьбе было угодно привести (а точнее, вернуть его) в те места, сделав круг диаметром в два десятка лет. Новый многоквартирный дом принадлежал кооперативу «Научные работники» и был построен в 1934 году по проекту архитектора Александра Корноухова. Серая восьмиэтажная громада, поставленная зигзагом, с незамкнутым двором и большими витражами лестничных клеток, угловыми окнами, выделяется и по сей день на этом отрезке Садового кольца и является памятником эпохе конструктивизма.

Соседей не выбирают — вот и Шухов поселился под одной крышей с теми, кто в иной жизни вряд ли мог оказаться в сфере его интересов или быть просто приятен в общении в гостиной с патефоном или на кожаном диване в личном кабинете. В этом же доме, например, жил тот самый философ-марксист Абрам Деборин, которого завалили на выборах в Академию наук в январе 1929 года. Его «продавили» в академию лишь со второго раза, да и то благодаря выбранным прежде академикам-коммунистам. Или взять партийного историка товарища Панкратову — она лично потребовала исключить из рядов родной большевистской партии своего мужа-троцкиста (расстрелян в 1938 году). Именно по учебнику Панкратовой «История СССР» учились внуки Шухова в московской школе.

Переезд Шуховых на новую квартиру растянулся на три первые недели сентября 1934 года. Судя по записям, главное для Владимира Григорьевича было перевести книги, уместившиеся в шесть ящиков, а потом уже посуду и прочие вещи. Поскольку дом был новым, то в нем почти ничего не работало — ни телефон, ни отопление. Разве что лампочка Ильича горела. Не было и ванны с царапинами, которую обещали почетному академику. «В том доме, — вспоминала внучка, Алла Сергеевна Шухова, — дедушка чувствовал себя неуютно: многочисленные недоделки, некачественный материал стен, слабое отопление, суженное жизненное пространство. Но он любил Зубовский бульвар. Неподалеку, наискосок, на углу 1-го Неопалимовского переулка, некогда стоял его собственный дом — старинный ампирный особняк. Владимир Григорьевич любил прогуливаться по кажущемуся бесконечным бульвару с вековыми раскидистыми деревьями, иногда один, а по большей части с женой, с которой прожил полвека, или с друзьями-соратниками. До тех пор, пока не были вырублены роскошные деревья и бульвар не начали стремительно уничтожать, приводя Садовое кольцо в его нынешнее состояние»^{268}.

Тем не менее на творческий процесс временные бытовые трудности не повлияли. Шухов, несмотря на болячки, остается в строю. Он консультирует самые разные проекты — проект локомобиля, труб для канала Москва — Волга, баков для нефтепровода, шарового резервуара, металлургического оборудования, барокамеры, радиомачты высотой 600 метров для Москвы, ветроэнергетической установки в Крыму, а еще занимается котлами, трубопроводами, перекрытиями и т. д., и т. п.

Шухов участвует и в жизни Академии наук, заседает, пытается отбиться от желающих усовершенствовать его изобретения. Тут надо сказать, что в жизни каждого великого изобретателя наступает такой момент, когда возникают доброхоты, оспаривающие у него первенство в том или ином уже давно сделанном изобретении. Они, как правило, чрезмерно настырны в отстаивании своей точки зрения, ходят целыми днями по инстанциям, доказывая, что это именно они «открыли Америку». Как правило, это клинический случай.

Случается и по-другому, когда ниоткуда возникают «усовершенствователи». Так было и с Шуховым, расценившим как «мошенничество» появление на пороге его квартиры Зиновия Львовича Берлина, инженера, предложившего улучшить работу его котлов. Ознакомившись с проектом «нового котла Шухова — Берлина», Владимир Григорьевич обозначил свою реакцию лишь одним, но сильным словом — «ужас». Неизвестно, что на самом деле сказал Шухов Берлину, но новоявленный соавтор передавал рассказ Шухова о том, как родилась идея котла самоварного типа для водонапорных башен: «Жена жаловалась на даче, что самовар долго не закипает. Пришлось сделать ей самовар с кипятильными трубами. Вот он-то и стал прообразом вертикального котла»^{269}.

Совместных патентов Шухова — Берлина на новую конструкцию котла при жизни Владимира Григорьевича не было, но уже вскоре, в 1939 году, в Белгороде началось строительство нового котельного завода, где директором и главным инженером стал Берлин. Завод строился для производства «котлов конструкции Шухова — Берлина (модернизированный водотрубный горизонтальный паровой котел системы В. Г. Шухова)». После начала войны Берлин уже на основе эвакуированного из Москвы завода «Парострой» и Белгородского котельного завода развернул производство «горизонтально-водотрубных котлов для сжигания угля типа Шухова — Берлина». Но Шухов об этом уже не узнал.

В эти годы Шухов вновь соприкасается с карательными органами, пытаясь вырвать из их цепких лап своего бывшего сотрудника Леонида Лейбензона, основоположника подземной гидравлики и члена-корреспондента Академии наук СССР с 1933 года. По делу Лейбензона Шухов проходил свидетелем, выступая в суде 5 декабря 1936 года, о чем в дневнике написал: «Отвратительная свидетельница». В результате обвиняемого оправдали и освободили из-под стражи.

Дело Лейбензона, получившее отражение в дневниках Шухова, было нетипично для той эпохи. Впервые ученого и его жену арестовали в июле 1936 года на подмосковной даче в Кратове по подозрению в антисоветских разговорах, в декабре его освободили, а в январе 1937-го опять посадили. Приговорили его по статье 58-2 УК РСФСР к трехлетней ссылке в Казахстан, где он с трудом устроился учителем в школу (там его обвинили в низком научном уровне преподавания). Из Академии наук его исключили в апреле 1938 года. Хлопоты Шухова, С. А. Чаплыгина позволили смягчить участь Лейбензона, по протесту прокурора в мае 1939 года его оправдали решением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР. Вернуться в Москву опальный ученый смог в июне 1939-го, уже после смерти Шухова. В 1943 году его избрали академиком и дали Сталинскую премию, а умер он в 1951-м. Последние семь лет ученый был прикован к постели — сказались пребывание в Таганской тюрьме и ссылка. Так что непонятно, о какой «славе» говорит Е. М. Шухова, намекая на некую небезупречность в отношениях Шухова и его ученика, разве что о славе человека, чудом уцелевшего после двух арестов — таких людей в то время действительно было наперечет.