6 декабря 1835 г. Гоголь сообщал М. П. Погодину об окончании комедии «третьего дни», то есть 4 декабря. «Да здравствует комедия! — писал он. — Одну, наконец, решаюсь давать на театр, прикажу переписывать экземпляр для того, чтобы послать тебе в Москву, вместе с просьбою предуведомить кого следует по этой части. Скажи Загоскину (в ту пору директор московских театров. — И. В., В. В.), что я буду писать к нему об этом и убедительно просить о всяком с его стороны вспомоществовании…» Гоголь просил также содействия В. А. Жуковского и графа М. Ю. Виельгорского, благодаря хлопотам которых комедию прочел в рукописи и одобрил Император Николай I; по другой версии, «Ревизор» был прочитан царю во дворце (см.: Н. В. Гоголь. Материалы и исследования. Т. 1. С. 309–312). 29 апреля 1836 г. Гоголь писал М. С. Щепкину: «Если бы не высокое заступничество Государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее».

18 января 1836 г. Гоголь читал комедию у В. А. Жуковского. Князь П. А. Вяземский на следующий день сообщал А. И. Тургеневу: «Вчера Гоголь читал нам новую комедию “Ревизор” петербургский департаментский шалопай, который заезжает в уездный город и не имеет чем выехать в то самое время, когда городничий ожидает из Петербурга ревизора… Весь этот быт описан очень забавно и вообще неистощимая веселость… Читает мастерски и возбуждает un feu roulant d’eclats de rire dans l’auditoire (беглый огонь раскатов смеха в аудитории; фр. — Ред.). Не знаю, не потеряет ли пьеса на сцене, ибо не все актеры сыграют, как он читает. Он удивительно живо и верно, хотя и карикатурно, описывает наши moeurs administratives… (административные нравы; фр. — Ред.)» (Вяземский П. А. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 162). По свидетельству И. И. Панаева, А. С. Пушкин «во все время чтения катался от смеха»; из присутствовавших один только барон Е. Ф. Розен «не показал автору ни малейшего одобрения и даже ни разу не улыбнулся» (Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1950. С. 65).

Премьера «Ревизора» состоялась 19 апреля 1836 г. на сцене Александрийского театра в Петербурге. Накануне вышло и первое отдельное издание комедии (разрешена к печати цензором А. В. Никитенко 13 марта 1836 г.). Спектакль имел блестящий успех. Городничего играл И. И. Сосницкий, Хлестакова — Н. О. Дюр.

«…Общее внимание зрителей, рукоплескания, задушевный и единогласный хохот, вызов автора… — писал князь П. А. Вяземский, — ни в чем не было недостатка» (Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 143). Император Николай Павлович, присутствовавший на представлении, хлопал и много смеялся, а выходя из ложи, сказал: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне — более всех!» (Исторический Вестник. 1883. № 9. С. 736; запись П. П. Каратыгина со слов своего отца, актера П. А. Каратыгина. См. также: Вольф А. Хроника петербургских театров. Т. 1. СПб., 1877. С. 50). А. В. Никитенко, бывший на третьем представлении, отметил в дневнике 28 апреля 1836 г.: «Комедия Гоголя “Ревизор” наделала много шуму… Государь даже велел министрам ехать смотреть «Ревизора». Впереди меня, в креслах, сидели князь А. И. Чернышев и граф Е. Ф. Канкрин. Первый выражал свое полное удовольствие; второй только сказал: “Стоило ли ехать смотреть эту глупую фарсу”. Многие полагают, что правительство напрасно одобряет эту пьесу, в которой оно так жестоко порицается» (Никитенко А. В. Дневник. Т. 1. М., 1955. С. 182).

Даже самые горячие поклонники Гоголя не вполне поняли смысл и значение комедии, большинство публики восприняло ее именно как фарс. При очевидной для всех удаче премьеры какое-то непонятное чувство недоумения и растерянности охватило артистов и зрителей. Характерно признание актера П. И. Григорьева, исполнявшего роль судьи Ляпкина-Тяпкина: «…эта пиэса пока для нас всех как будто какая-то загадка. В первое представление смеялись громко и много, поддерживали крепко, — надо будет ждать, как она оценится со временем всеми, а для нашего брата, актера, она такое новое произведение, которое мы (может быть) еще не сумеем оценить с одного или двух раз» (Литературное наследство. Т. 58. М., 1952. С. 548). А. Я. Панаева (Головачева), дочь известного актера Александрийского театра Я. Г. Брянского, вспоминала: «…все участвующие артисты как-то потерялись; они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе, новы для них и что эту пьесу нельзя так играть, как они привыкли разыгрывать на сцене свои роли в переделанных на русские нравы французских водевилях» (Панаева А. Я. Воспоминания. М., 1972. С. 37).

Интересно свидетельство П. В. Анненкова, подметившего необычную реакцию зала на пьесу: «Уже после первого акта недоумение было написано на всех лицах (публика была избранная в полном смысле слова), словно никто не знал, как должно думать о картине, только что представленной. Недоумение это возрастало потом с каждым актом. Как будто находя успокоение в одном предположении, что дается фарс, большинство зрителей, выбитое из всех театральных ожиданий и привычек, остановилось на этом предположении с непоколебимой решимостью. Однако же в этом фарсе были черты и явления, исполненные такой жизненной истины, что раза два… раздавался общий смех. Совсем другое произошло в четвертом акте: смех по временам еще перелетал из конца залы в другой, но это был какой-то робкий смех, тотчас же и пропадавший; аплодисментов почти совсем не было; зато напряженное внимание, судорожное, усиленное следование за всеми оттенками пьесы, иногда мертвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей» (Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 59–60).

Разительным контрастом с этим, казалось бы, несомненным успехом звучит горькое признание Гоголя: «…“Ревизор” сыгран — и у меня на душе так смутно, так странно… Я ожидал, я знал наперед, как пойдет дело, и при всем том чувство грустное и досаднотягостное облекло меня. Мое же создание мне показалось противно, дико и как будто вовсе не мое» («Отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления “Ревизора” к одному литератору»).

Гоголь был, кажется, единственным, кто воспринял первую постановку «Ревизора» как провал. Несмотря на настойчивые просьбы А. С. Пушкина и М. С. Щепкина, он отказался от предполагавшегося участия в постановке пьесы в Москве и вскоре уехал за границу. Много лет спустя он писал В. А. Жуковскому из Неаполя: «Представленье “Ревизора” произвело на меня тягостное впечатление. Я был сердит и на зрителей, меня не понявших, и на себя самого, бывшего виной тому, что меня не поняли. Мне хотелось убежать от всего» (из письма от 10 января (н. ст.) 1848 г.). Гоголя не удовлетворило прежде всего несоответствие старых сценических водевильных приемов игры совершенно новому характеру и духу пьесы, не укладывающейся в рамки обычной комедии. Автор настойчиво предупреждал: «Больше всего надобно опасаться, чтобы не впасть в карикатуру. Ничего не должно быть преувеличенного или тривиального даже в последних ролях» («Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует “Ревизора”»). В спектакле же, по словам Гоголя, «вышла именно карикатура». Персонажи в исполнении актеров Александринки были настолько смешны — даже чисто внешне, — что зрители воспринимали происходящее на сцене отстраненно. Публика смеялась над теми, кто заведомо смешон, указывая пальцем на пороки и недостатки, которых у себя не находила из-за их чрезмерной выпяченности, утрированности.

Между тем глубинный замысел Гоголя был направлен как раз на противоположное восприятие. Вовлечь зрителя в происходящее на сцене, дать ему почувствовать, что город, выведенный в комедии, в той или иной мере присутствует в каждом городе России, а чувства, страсти и пороки чиновников — в душе каждого из нас — вот главная цель комедии. Гоголь обращается ко всем и каждому. Именно в этом и заключается громадное общественное значение «Ревизора». Устремить зрителя не на «порицанье действий другого, но на созерцанье самого себя» (из письма Гоголя к В. А. Жуковскому от 10 января (н. ст.) 1848 г.) — в этом смысл обращенной к залу знаменитой реплики городничего «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!..» и эпиграфа-пословицы «На зеркало неча пенять, коли рожа крива», появившихся позднее, в издании 1842 г., а также своеобразных комментариев к пьесе — «Театрального разъезда» и «Развязки Ревизора».