Впервые напечатано в журнале «Современник» (1836. Т. 3) с редакционным примечанием А. С. Пушкина: «Н. В. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки; но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись».

Первоначально повесть предназначалась Гоголем для «Московского Наблюдателя», но была отвергнута журналом как произведение «пошлое». В этой редакции фантастический характер сюжета (исчезновение носа) объяснялся в финале сном майора Ковалева. Готовя повесть для пушкинского «Современника», Гоголь отказался от этой традиционной мотивировки, заменив ее авторским ироническим послесловием. Редактируя «Нос» для третьего тома своих «Сочинений» (1842), Гоголь вновь переделал конец повести: сократил послесловие, внес в последнюю главу ряд новых эпизодов (разговор Ковалева со слугой Иваном, поездка в кондитерскую, встреча со штаб-офицершей Подточиной и ее дочерью).

Отправляя повесть в «Московский Наблюдатель», Гоголь опасался цензурного вмешательства. «Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что нос не может быть в Казанской церкви, — писал он 18 марта 1835 г. М. П. Погодину, — то, пожалуй, можно его перевести в католическую. Впрочем, я не думаю, чтобы она до такой степени уж выжила из ума». По требованию цензуры Гоголю все-таки пришлось перенести встречу майора Ковалева с носом из Казанского собора в Гостиный двор.

В первоначальном наброске действие повести отнесено к 1832 г. В окончательной редакции Гоголь отбросил указание на год, точно обозначив лишь дату пропажи носа — 25 марта (Благовещение — один из важнейших православных праздников). В то же время в повести упомянуты волновавшие петербургское общество в начале 1830-х гг. события, придававшие ее сюжету правдоподобный характер: «опыты действия магнетизма», которыми занималась в 1832 г. некая г-жа Турчанинова, высланная полицией из Петербурга за шарлатанство (отчет о расследовании ее опытов был помещен в «Журнале Министерства Внутренних Дел» за 1832 г.); история о «танцующих стульях» в Конюшенной улице, будоражившая Москву и Петербург в конце 1833 — начале 1834 г. О последней сохранилось немало свидетельств современников. В дневнике А. С. Пушкина имеется следующая запись от 17 декабря 1833 г.: «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих к ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать, дело пошло по начальству. Кн. В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки» (Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 7. С. 273).

Князь П. А. Вяземский писал по этому поводу своему другу А. И. Тургеневу 4 января 1834 г. из Петербурга: «Здесь долго говорили о странном явлении в доме конюшни придворной: в комнатах одного из чиновников стулья, столы плясали, кувыркались, рюмки, налитые вином, кидались в потолок; призвали свидетелей, священника со святою водою, но бал не унимался» (Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3. СПб., 1899. С. 234–233).

Подобные явления в нашу эпоху получили наименование полтергейста (от нем. Poltergeist — игра духов). М. Н. Лонгинов, у которого Гоголь был в то время домашним учителем, рассказывал в своих воспоминаниях: «…как теперь помню комизм, с которым он передавал, например, городские слухи о танцующих стульях в каком-то доме Конюшенной улицы, бывшие тогда во всем разгаре» (Гоголь в воспоминаниях современников. 1952. С. 72).

Впервые напечатано в сб.: Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя. СПб., 1835. Ч. 2. Повесть получила отрицательный отзыв В. Г. Белинского: «“Портрет” есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде» (Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1. С. 280).

Во второй половине 1830-х гг. Гоголь значительно переработал повесть. Новая редакция «Портрета», в которой, по словам писателя, «осталась одна только канва прежней повести… все вышито по ней вновь» (из письма к П. А. Плетневу от 17 марта 1842 г.), была впервые опубликована в третьей книжке «Современника» за 1842 г.

С. П. Шевырев писал Гоголю 26 марта 1843 г.: «Во время болезни я прочел и «Портрет», тобою переделанный. Ты в нем так раскрыл связь искусства с религией, как еще нигде она не была раскрыта. Ты вносишь много света в нашу науку и доказываешь собою назло немцам, что творчество может быть соединено с полным сознанием своего дела».

Среди возможных прототипов гоголевского ростовщика называют известного в Петербурге ростовщика-индейца, которого описывает в своих мемуарах актер П. А. Каратыгин: «Бронзовое лицо его было татуировано разноцветными красками, черные зрачки его, как угли, блистали на желтоватых белках с кровяными прожилками» (Каратыгин П. А. Записки. Т. 1. Л., 1929. С. 264). В образе художника, живущего в Италии и приславшего на выставку свое гениальное произведение, усматривают черты А. А. Иванова, чей подвижнический труд над картиной «Явление Мессии» стал для Гоголя образцом преданности искусству (см. об этом: Машковцев Н. Г. Гоголь в кругу художников). Черты Иванова угадываются и в другом персонаже повести — идеальном старце-художнике, аскетически равнодушном к жизненным благам. В очерке «А. Иванов» (1838) А. И. Герцен писал: «Жизнь Иванова была анахронизмом; такое благочестие к искусству, религиозное служение ему, с недоверием к себе, со страхом и верою, мы только встречаем в рассказах о средневековых отшельниках, молившихся кистью, для которых искусство было нравственным подвигом жизни, священнодействием, наукой» (Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 13. С. 323).

Впервые напечатано: Сочинения Николая Гоголя. Т. 3. СПб., 1842.

По свидетельству П. В. Анненкова, первоначальный замысел повести возник еще до отъезда Гоголя за границу в 1836 г. Мемуарист вспоминает, как «однажды при Гоголе рассказан был канцелярский анекдот о каком-то бедном чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми, усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в двести (ассигнациями). В первый раз, как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив драгоценное ружье перед собою на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришел в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки. Ружье было стянуто в воду густым тростником, через который он где-то проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился домой, лег в постель и уже не вставал: он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружье, возвращен он был к жизни, но о страшном событии он уже не мог никогда вспоминать без смертельной бледности в лице… Все смеялись анекдоту, имевшему в основании истинное происшествие, исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслию чудной повести его «Шинель», и она заронилась в душу его в тот же самый вечер» (Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 33).

В основу сюжета легли также личные впечатления Гоголя, испытавшего сильную нужду по приезде в Петербург. 2 апреля 1830 г. он сообщал матери, что, будучи не в состоянии заказать себе теплую одежду, «привык к морозу и отхватал всю зиму в летней шинели». А. С. Данилевский называл В. И. Шенроку «несколько лиц, послуживших, по его предположению, прототипами некоторых произведений Гоголя: Акакий Акакиевич — Юдин, о котором он часто рассказывал Гоголю. Юдин заходил к ним. Это было несчастнейшее создание» (Шенрок В. И. Н. В. Гоголь и А. С. Данилевский//Вестник Европы. 1890. № 2. С. 612–613).

По словам А. Т. Тарасенкова, Гоголь «любил сам переписывать, и переписывание так занимало его, что он иногда переписывал то, что можно было иметь печатное. У него были целые тетради (в восьмушку почтовой бумаги), где его рукой каллиграфически были написаны большие выдержки из разных сочинений…» (Тарасенков А. Т. Последние дни жизни Н. В. Гоголя. М., 1902. С. 7). Дошедшие до нас выписки Гоголя 1830-1840-х гг. имеют глубоко содержательный характер и связаны с его осуществленными и неосущественными замыслами. Это такие выписки, как «Выбранные места из творений св. отцов и учителей Церкви», «Церковные песни и каноны», «Сочинения Ломоносова и Державина», конспекты книг Г. Галлама «Европа в средние века», П. С. Палласа «Путешествие по разным провинциям Российского государства в 1768–1773 гг.» и др. Имеется также свидетельство Г. П. Данилевского о том, что еще в 1820-х гг. Гоголь — «страстный поклонник всего высокого и изящного» — «тщательно переписывал для себя на самой лучшей бумаге с рисунками собственного изобретения выходившие в то время в свет поэмы» А. С. Пушкина (см.: Данилевский Г. П. Соч. СПб., 1901. Т. 14. С. 121).