Несмотря на то что о гибели царевича Ивана написано столь много, разобраться в таинственных её обстоятельствах всё ещё можно. Для этого следует обратиться к источникам.
Только к источникам.
Прежде всего, стоит выяснить вопрос о том, как относился Иван Васильевич к своим детям.
К началу 1580-х в живых оставалось два его сына, царевичи Иван и Фёдор. Обоих подарила ему первая жена, Анастасия Захарьина-Юрьева. Старший, Иван, родился в 1554 году и ко времени, о котором идёт речь, находился в расцвете сил. Младший, Фёдор, появился на свет тремя годами позднее.
Иван IV любил обоих, однако надежды возлагал прежде всего на старшего. Фёдор Иванович был не только моложе, он, как видно, и нравом пошёл не в отца; душа его в большей степени обращена была к Богу, нежели к мирской жизни; молитва стала для него желаннее, нежели дела текущей политики. Иван Иванович — другое дело. Он оказался прилежным учеником отца, да и по характеру своему он в глазах родителя больше соответствовал роли государя.
Один из современников-иноземцев, посетивших тогда Россию, оставил «двойной портрет» отца и сына, создающий образ единения: во время дипломатических приёмов рядом с троном отца «с левой стороны на более низком сидении, на скамье, сидит его старший сын, тоже с тиарой на голове, хотя и меньшего размера, в очень длинной и богатой одежде. Оба они, отец и сын, садясь за стол, часто осеняют себя крестным знамением, прежде чем отведают или попробуют какое-нибудь кушанье или напиток. На богослужение и в церковь они ходят ежедневно (и не по одному разу). Пока совершается богослужение, они никогда не сидят, разве только во время определённой части богослужения[84] или когда читается житие какого-нибудь почитаемого ими святого. Мало того, сами они из усердия кладут земные поклоны, касаясь лбом пола. Они строго соблюдают свои посты, внушают и поддерживают у подчинённых… мнение об их благочестии…».
Обоих сыновей Иван Васильевич брал с собой в походы, но Ивана — чаще. Фёдор, по всей видимости, при жизни отца к полосе боевых действий не приближался. Оба, по воле государя, принимали участие в посольских приёмах, но Фёдор никогда не проявлял особенного интереса к дипломатической деятельности; да и допускать на подобные аудиенции его стали не ранее смерти старшего брата. Отец приводил Ивана на публичные казни. Не требовал от него обагрять руки кровью, но всё же приучал видеть в казнях естественную часть монаршего ремесла. Обоим сыновьям отец приискал невест. Но Ивана принудил дважды расстаться с жёнами — то ли из-за их бесплодия, то ли из-за скверного отношения к их родне. Так, Иван Иванович развёлся с представительницей древнего московского боярского рода Евдокией Богдановной Сабуровой и с рязанкой Феодосией Михайловной Соловой. Обе экс-супруги были пострижены в инокини, первая получила имя Александры и ушла в Покровский монастырь, а вторая стала монахиней Прасковьей на Белоозере. К моменту гибели Иван состоял в третьем браке с Еленой Ивановной Шереметевой, также по роду связанной с московским боярским семейством. А вот младший брат всю жизнь прожил с одной супругой — Ириной Фёдоровной Годуновой. Обладая тишайшим характером, в этом вопросе он проявил несгибаемую твёрдость: пусть жена и не родила ему сына, но кто бы ни пытался навязать Фёдору Ивановичу развод и новый брак, неизменно получал от него резко отрицательный ответ. Хотя бы и грозный родитель. Нет, и всё. Бог не велит.
Наконец, Иван, по стопам отца, даровитого литератора, ярко проявил себя как духовный писатель. Историк В. Б. Кобрин подметил: «Царевич был, как и его отец, хорошо образован, начитан и мог при случае выступить как литератор». Другой историк, Р. Г. Скрынников, пришёл к сходному мнению: «Грозный позаботился об образовании царевича. Наследник слыл книжником. В 1579 году монахи Антониево-Сийского монастыря просили государя о канонизации основателя их обители Антония и выразили пожелание, чтобы канон новому святому написал царевич Иван. Наследник не только написал канон, но и взялся исправить текст «Жития Святого Антония», поскольку представленное сочинение показалось ему недостаточно торжественным: «Зело убо суще в лёгкости написано». Исправления свидетельствовали, что царевич владел пером и хорошо знал Священное Писание и житийную литературу».
Что же касается Фёдора, то он, скорее, имел слово Божие в сердце своём. Молитвенник, но не агиограф…
По складу личности, по опыту и естественным склонностям Иван Иванович стоял гораздо ближе к отцу. Вероятно, родитель видел в нём достойного наследника.
Источники донесли до наших дней совсем немного сведений об отношениях, установившихся между отцом и сыновьями. Старомосковская эпоха вообще имела склонность прятать «личное», уводить его в терем, с глаз толпы. Нежность, любовь, дружба, переживания за родного человека — всё это получило прикровенный вид. О таком мало говорили. Психологическая «расхристанность» считалась дурным тоном. Царь и царские дети не составляют исключения. О том, где был Иван Васильевич в сопровождении одного или обоих царевичей, с какими персонами встречался в их присутствии, какими землями их одарил, известно немало. А вот о том, был он ласков с сыновьями или строг, один Бог ведает.
Более всего проливает свет на отношения в монаршей семье такой интимный документ, как завещание Ивана Грозного, составленное им в 1572 году. Тут многое высказано прямо.
Так, например, очень хорошо видно, что царь хотел избавить своих детей от тех страданий, которые причинило ему собственное сиротство. Он не хотел, чтобы царевичи оказались державными недоучками, лишёнными уроков правительского мастерства. Матери оба не знали с раннего детства: та умерла молодой, когда Ивану было шесть лет, а Фёдору — три года. Но отец за двоих «нагрузил» их заботою о царственном образовании.
Иван Васильевич пишет, обращаясь к обоим юношам: «Всякому делу навыкайте! И божественному, и священническому, и иноческому, и ратному, и судейскому, и московскому пребыванию, и житейскому всякому обиходу, и как которыя чины ведутся здесь и в иных государствах, и здешнее государство с иными государствы что имеет, то бы есте сами знали. Также и во обиходе во всяких, как кто живёт, и как кому пригоже быть, и в каковой мере кто держится, тому б есте всему научены были. Ино вам люди не указывают, вы станете людям указывать. А чего сами не познаете, и вы сами станете своими государствы владеть и людьми… А воинству, поелику возможно, навыкните. А как людей держать, и жаловать, и от них беречься, и во всём их умети к себе присвоивати, и вы б тому навыкли же».
Наука управлять включает в себя знания, которым не обучат ни в какой академии. Некоторые вещи следует вбирать в себя с детства — от отца, от прочей родни, из воздуха власти, коим наполнен дворец, из книг о стародавних правителях. Их трудно перевести в рациональные правила, но править, не чувствуя, не понимая их, смертельно опасно: «А людей бы есте, которые вам прямо служат, жаловали бы и любили, их ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и оне прямее служат. А которые лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по разсуждению, не яростию…»
Учитесь сыновья, пока отец жив! Потом осознаете всю драгоценность сего источника.
В раннем возрасте потеряв последовательно отца, мать, затем младшего брата и, наконец, уже в зрелые годы, любимую первую жену, Иван Васильевич на собственном опыте узнал, сколь дорого стоит благое устроение в семье и как легко потерять его. Он учил сыновей стоять друг за друга против всего мира, проявлять друг к другу заботу и терпение, не верить наветам злых чужаков и не давать им шанса расколоть семейное единство. Царь наставляет царевичей: «Се заповедаю вам, да любите друг друга, и Бог мира да буди с вами. Аще бо сия сохраните, и вся благая достигните… Живите в любви».
Затем он обращается к каждому из них по отдельности, начав со старшего: «А ты, Иван сын, береги сына Фёдора, своего брата, как себя, чтоб ему ни в каком обиходе нужды не было, а всем бы был исполнен, чтобы ему на тебя не в досаду, что ему не дашь удела и казны. А ты, Фёдор сын, Ивана сына, своего брата старейшаго, докудова строитель, уделу и казны не проси, а в своём бы еси обиходе жил, смечаясь, как бы Ивану сыну не убыточнее, а тебя б льзепрокормити было. И оба вы есте жили заодин и во всём устроивали, как бы прибыточнее. А ты бы, сын Иван, моего сына Фёдора, а своего брата молодшаго, держал бы, и берёг, и любил, и жаловал его, и добра ему хотел во всём так, как себе хочешь, и на его лихо ни с кем не ссылался, а везде бы еси был с Фёдором сыном, а своим братом молотшим, и в худе и в добре, один человек, занеже единородныя есть у матери своей».
