После завтрака начинались настоящие тренировки. До самого обеда воины учились сражаться в строю. Мы с ребятами и Бернисом Моуртом долго совещались и главными построениями для бойцовых коробок определили греческую фалангу и стену щитов, как у викингов. Ещё решили внедрить новые орудия, такие как арбалеты и алебарды, потому ещё здорово гоняли воинов в шведских баталиях.

В фаланге воины строятся в плотные шеренги — плечом к плечу, так сказать. Главный удар приходится на первые ряды, которые вооружены лишь мечами. Задние прикрывают их длинными копьями и упирают в спины щиты, буквально удерживая передних. Потому-то фаланга очень прочная, развеять её сложно.

Стена щитов больше подходит для обороны. Воинам первых трёх шеренг нужно выставить щиты в стену, которая укроет всю коробку от стрел и мечей.

Баталия похожа на фалангу, но у неё есть преимущество против всадников. В средневековой Европе на полях сражений господствовала рыцарская кавалерия. Пехотинцы играли роль статистов, что должны были сгинуть под копытами скакунов. Так было до тех пор, пока пехота не отстояла свою честь и не показала рыцарям, где раки зимуют. В этом деле ей подсобило новое оружие, изменившее расстановку сил на полях сражений.

Алебарда — это тяжёлый топор на длинном древке, с острой пикой и загнутым крюком. Чудной штуковиной можно рубить, колоть и стаскивать всадников из седла. В баталии воины строятся в пять-шесть шеренг. Первые выставляют длинные пики, остальные вооружены алебардами. Пока копья удерживают основную массу врагов на острие, топоры безжалостно рубят всех неудачников, что смогли прорваться к шеренгам.

После завтрака воины выходят на тренировочную поляну, становятся уже сбитыми коробками и начинают манёвры:

— Коробка, выпад.

— Ггух! — разносится слитный выдох над полем, шеренги делают шаг и выставляют оружие, укрывшись за щитами.

— Шаг вперёд.

— Ггух, ггух!

— Выпад.

— Ггух!

И так часами, монотонно, на месте. Потом те же коробки строятся друг против друга и начинается бой. Люди неистово колотят соперников деревянным оружием. Победить хотят все. Строй, что ломается, считается проигравшим, а проигравших накажут. Пока победители будут отдыхать целый час, неудачники снова будут бегать, рыть окопы, таскать мраморные глыбы — словом, будут заняты делом.

После обеда люди немного отдыхают. Потом снова выходят на поле, а там всё по новой: построение, манёвры и бой. А с ними новые ссадины, новые вопли и штрафные круги проигравшим, потому выкладываются стражники на износ.

Вечером работают в тройках: машут мечами, копьями, алебардами… через день такие ученья чередуются со стрельбой из арбалетов и луков. После ужина ещё часик на отдых и последний аккорд перед сном — силовая тренировка. Тут стражники показывают всю свою удаль: таскают тяжести, метают глыбы, тянут канат, чтобы потратить последние силы для крепкого сна.

Стражники точно проклинают тот день, когда я появился в их жизни. До того никто и не думал их так нагружать. Но делать нечего. Крепости нужны воины, а не шайка бандитов. К нам в гости собралась орда и встречать её нужно по чести. Чтобы сгладить напряжение я всегда бегал в первых рядах. Ну а что? Плохо тебе, тяжело? Так посмотри — сам торрек делает то же, соберись и не ной.

Сказать по правде, были и другие причины для такого жёсткого распорядка. Стычки стражников и общинников с каждым днём становились острее. Камнем преткновения стали женщины. Оголодавшие каторжники порой проявляли к слабому полу излишние вольности. Конечно, их тоже можно было понять. Как сдержать в узде собственных демонов, когда под боком вдруг появились полторы сотни керрийский красавиц на любой вкус и возраст?

Пришлось поселить общину на заднем дворе. Воинам гарнизона строго запретили появляться в той части крепости, но этого оказалось недостаточно, так что напросились сами. После изматывающих тренировок прыти у ухажёров здорово поубавилось. К концу дня воины с трудом добирались до кроватей, а жалоб от женщин стало гораздо меньше.

Этим утром мы делали всё, как всегда. Люди высыпали во двор, там их построили, вывели за ворота, и мы дружно побежали к реке. Купаться больше не собирались. Стояла поздняя осень, вода настыла, под берегом даже лёд проступил, хотя было довольно ясно. Климат в лесу мне нравился, холодных ветров почти не бывало.

Если вначале лета к реке вела узкая тропка, то теперь она превратилась в просторный тракт. Несколько тысяч ног каждый день, в любую погоду, трамбовали дорогу, затоптав её почти до твёрдости камня. В этой части леса преобладали ели и сосны, усеянные птичьими гнёздами. Пичуги подбадривали бегунов, а трескучие шишки плясали под ногами в задорной чечётке. Перед пляжем вырастал Лысый холм. Ну… Лысым он тоже стал под нашими сапогами.

Первым на холм вскарабкался Борис. Наёмник вдруг остановился, поднял руку и припал к земле. Колонна стала. Приученные к опасностям Крильиса воины тут же окаменели и притихли.

Я аккуратно взобрался на холм и прилёг рядом с наёмником. Там уже были ребята и Бернис Моурт:

— Ты чего? — спросил я Бориса.

— Да вон, зверушку видишь на пляже? — указал он рукой на пологий песчаный склон.

Я проследил за его ладонью. Впереди был расчищенный пляж, укрытый песком и мелкой галькой. Деревья там давно повалили, чтобы у воинов был простор для купаний. Райское место на фоне жуткого леса. И вот на песке посреди пляжа я рассмотрел большое чёрное пятно. Сзади монстр был похож на гориллу. Огромные плечи и мускулистую спину крыла копна слежавшейся шерсти. Шеи не было, круглая голова вырастала из мускулов. Образина нас не заметила, сидела в луже крови и поедала разорванного в клочья оленя.

— Бернис, это что за обезьянка такая? — прошептал наёмник.

— Это богурт, сир, — выдохнул граф. — Очень опасная тварь, резвая. У богурта очень длинные лапы и огромная сила. Он слеп, как крот, но зато слышит и чует дальше других монстров.

— Резвая, говоришь? — уточнил я.

— Да, сир, с волохом не сравнить, конечно, но и богурт довольно шустрый. Вон, даже гельен не ушёл.

— Он твой, — сказал мне Борис на нашем языке. — Ты должен прикончить монстра.

— Что? — удивился я. — Сам?

— Ну да, — подтвердил наёмник. — Тебе ведь не привыкать монстров изводить, так что вперёд.

— Мне не жалко поделиться, — хмыкнул я в ответ. — Можешь на сей раз забрать всю славу себе, я буду не против.

— Могу и забрать, конечно, но всё равно тебе сражаться придётся.

— Это ещё почему?

— Да потому, что ты торрек. На тебя смотрят тысячи глаз. Люди понемногу от рук отбиваются, начинают роптать, жаловаться. Наши байки — это здорово, конечно, но силу показать им придётся. Ты, главное, красиво всё сделай, а там уже дело техники.

— Они знают мою силу, схватку с волохом видели все.

— Волоха мы убили все вместе, — возразил мне наёмник. — Это другое. Там быстро всё случилось, внезапно. А здесь можно по уму обставить. Для них… — Борис повернулся назад к воинам. — Ты сильный колдун. Покажи, что ты ещё и сильный воин, что тренировки нужны в первую очередь им самим, что и они однажды смогут как ты — главное работать, стараться и тогда даже монстры им будут по силам.

Я задумался. Борис дело говорил. Нужно было снова показать людям силу, чтобы не пришлось их усмирять. И лучшего повода могло и не найтись. Да и чего я боюсь, чем богурт страшнее краала или фурсы? В крайнем случае, меня было кому страховать.

— Чёрт бы вас всех побрал, — пробурчал я себе под нос. — Красиво — значит красиво.

Щит я отдал Бернису. Голова была холодна, все мысли улетучились, словно снежинки над костром. Я забрал у стражников два копья, поправил меч на спине, проверил на всякий случай кобуру с пистолетом и медленно двинул вниз по склону. Богурт меня не учуял, ветерок дул от него, шагал я тихо, потому, выйдя на пляж — даже смог осмотреться. Пока я спускался, воины перемахнули холм и выстроились большой блестящей коробкой. Стражники укрылись щитами и ощетинились клинками. Многие приготовили арбалеты. Впереди стояли ребята, нацелив на тварь автоматы.