Приемы и застолья. Ныне у Руси Златоглавой новый царь, пущай он там и заседает. Подумав о Симеоне, Иоанн усмехнулся краем рта — татарин на столе московском! Когда бывало такое? Ничего, пущай поймут, увидят, к чему неверность своему государю приводит — будут вами править татары, глупцы! Вспомните, как однажды крымский хан уничтожил Москву и едва не покорил землю Русскую! Но бояре снова плетут заговоры, снова в угоду себе смуту наводят! И, самое больное — с ними заодно был его сын, его главный наследник, коего он столько лет готовил к сему тяжкому бремени! А он был готов в угоду этим нечестивым псам отобрать у отца власть, в столь тяжелое и опасное для страны время. Щенок! Пусть и прощен, но все же…
Иоанн унял всколыхнувшуюся внутри волну гнева, закрыл глаза, отдышался. В ушах вместе с сердцем гулко и часто стучала кровь. Не размыкая глаз, он откинулся на спинку кресла, задрав полуседую бороду кверху. Тишина. Покой. Будто в келье далекого монастыря, о коей царь так давно мечтает. Иоанну нравится и скудность этого жилища, где нет пышности и золота надоевшего ему двора. Но ныне не Кремль, где заседает Симеон, а это убежище государя, этот ничем непримечательный терем является центром государства. Отсюда по всей державе разлетаются государевы приказы, отсюда он правит, здесь принимает дьяков и бояр, здесь копятся деньги, ныне именем Симеона взымаемые с монастырей и провинившихся подданных. Здесь казна. Здесь в сундуках под замками хранятся венцы государевы и другие царские регалии. Здесь богатства всей державы!
— Государь! — послышалось робкое из-за дверей. Не шевелясь, Иоанн открыл глаза и шумно выдохнул через нос. Опять Богдашка. Верно, думает, что Иоанн забыл о приходе Афанасия Нагого! Дурак!
— Зови! — бросил ему Иоанн и тяжело поднялся из-за стольца, цепкими пальцами захватив посох, направился к установленному посреди горницы резному креслу, в коем царь принимал придворных. Разодетый в богатые одежи и длиннополую шубу, Нагой предстал перед государем, чинно поклонился.
Утерев платком лысую, в ободке седых волос голову, он доложил о переговорах с германским послом. Император Священной Римской империи Максимилиан Второй и его брат эрцгерцог Эрнст были претендентами на польскую корону. Иоанн понемногу осознавал, что шляхта не изберет его своим королем, а вот ежели Габсбурги будут править Речью Посполитой, можно будет решить многолетний спор за ливонские земли и к тому же раз и навсегда покончить с растущей мощью Османской империи.
Именно с этими целями Иоанн после победы над крымским ханом при Молодях решил возобновить отношения с Веной, куда немедленно отправил послов. Император в ответ прислал своих, и два христианских государя сумели договориться о будущем союзе против турок, ежели сам император или его брат, кандидатуру коего выдвигала одна из шляхетских групп, займут трон Речи Посполитой, без которой союз против османов был невозможен. К тому же Иоанн верил, что, ежели Максимилиан станет польским королем, он уступит некоторые ливонские земли царю, и многолетняя война наконец завершится. Мир был необходим, страна задыхалась, нужна была передышка — Иоанн хорошо это понимал.
И Нагой докладывал, что к союзу против османов благодаря Максимилиану восхотели присоединиться испанский король Филипп Второй и папа Григорий Тринадцатый. Иоанн удовлетворенно кивнул, величаво выпрямившись в своем кресле. Он ждал этого. Знал, что Филипп Испанский давно борется с турецким флотом и является одним из создателей Священной лиги католических государств, стремящейся противостоять господству османов в Средиземном море.
— Надобно слать к императору посла с грамотой, в коей я сообщу, что радуюсь заключению скорого союза и жду папских и испанских послов на Москве, — молвил Иоанн и уложил руки на резные подлокотники. — Ежели все так, удастся, глядишь, османов обратно в их пустыни выбить прочь от христианских святынь?
— И Крым, государь, твоим будет, — с улыбкой отвечал Нагой, — хан Девлет-Гирей, говорят, слаб, ныне среди знати там началась замятия, беи режут друг друга за богатства, сыновья хана грызутся за власть… Самое время!
Глаза государя вспыхнули. Крым! Чем скорее, тем лучше! И тогда Греческое море будет в руках Иоанна! Сколько земли можно будет засеять, застроить новыми городами и деревнями, заселить! Там, в Крыму, родится русский флот! Максимилиан, возможно, пришлет мастеров, которые обучат русских корабельщиков, и флот Иоанна очистит море от османских кораблей! А затем покорение Константинополя… Освобождение великого города от гнета мусульман. И он возьмет греков под свою защиту, восстановит православные святыни и поистине станет величайшим православным государем! И его пьянили мысли о господстве, о славе и величии, коими он грезил, и не думал об разорившемся голодном русском народе, который из последних сил работал до полусмерти и нищал, нищал, вымирая, обеспечивая эту затянувшуюся войну с Речью Посполитой и Швецией, прокармливая войска, пополняя государевы сундуки…
— К лету соберемся в поход, — заявил Иоанн решительно. — К осени будем в Крыму. Надобно подготовиться. А пока… не заскучали там казачки? Запорожцы от крымцев не меньше нас страдали. Надобно писать гетману…
— Еще, государь, — исподлобья глядя на царя, молвил Нагой. — Купцы говорят, татары по навету османского султана ходили с походом на Литву и пограбили южные земли, полона много увели.
— Поход на Литву? — Иоанн свел брови к переносице и чуть подался вперед.
— Да, государь. А султан тем временем наказал шляхтичам, дабы не выбирали они императора Максимилиана, а сделали королем какого-то трансильванского воеводу, с коим у султана союз.
Иоанн унял вспыхнувший было гнев — нет, султан не должен и не может помешать его великим планам! Да и разве выберут поляки королем какого-то безродного воеводу? Они же не дураки!
— Гетману запорожцев велите отправить деньги и порох. Пущай татар потреплют перед нашим походом, — чуть погодя, молвил царь, пристально глядя на Нагого; было видно, ему не терпится отомстить крымцам и османам за их вмешательство в борьбу за польскую корону.
И волей русского царя вскоре потечет по степям в сторону Крыма казачья конница, и воспылают татарские поселения, и прольется кровь. Недавно прибывшие из похода крымцы не смогут собрать сильное войско. С трудом отбиваясь, их небольшие отряды будут гибнуть в неравных боях. Казаки не станут щадить ни стариков, ни женщин, ни детей, нападая на татарские селения со свистом и гиканьем…
Клубится дым от разоренных и пожженных татарских деревень, и текут казачьи отряды дальше, к самому Перекопу, куда уже толпами стремятся многочисленные беженцы… Вокруг крепости все будет обращено в пепел, и казаки, не имея возможности взять мощный Перекоп, вернутся обратно, подойдут к небольшой крепости Ислам-Кермен[11], кою возьмут едва ли без боя, ограбят, сожгут и с малыми потерями и богатой добычей уйдут за Днепр. Девлет-Гирей, уже безнадежно больной и слабый, мало принимавший участие в управлении государством, оставит это вероломное нападение без ответа. Беи, опасаясь вероятного похода русского царя, будут настаивать на переговорах с Иоанном и заставят сыновей хана снарядить посольство в Москву.
Но все это будет потом, после того как Иоанн отправит запорожскому гетману свое послание.
— Чего встал? Ступай прочь! — раздраженно молвил Иоанн, заметив, что Афанасий Нагой никуда не уходит. Он вновь поклонился и молвил:
— Еще об одном хотел доложить тебе, государь. Нынче все сыскные и посольские дела перешли ко мне. А в заточении, как известно, сидит еще один сообщник Тулупова и Умного-Колычева — Протасий Захарьин.
Иоанн сидел недвижно.
— Молви далее, — дозволил он.
— Нынче приезжал ко мне тайно сам боярин Никита Романович Захарьин. Он предлагал мне серебро, много серебра, дабы я спас Протасия Захарьина и содеял все для того, дабы я убедил тебя его отпустить.
Глаза Иоанна недобро сверкнули. Он всегда благосклонно относился к брату своей любимой покойной жены Анастасии и ведал, что Никита Романович никогда не вступал ни в какие заговоры, не плел интриги. Заботился токмо о своей большой семье и государственной службе. И теперь от этой вести Иоанну почему-то по-особенному стало гадко.
