Казр? В памяти Уолли опять что-то шевельнулось.

— А сапфировый меч? — спросил он.

— А! О сапфировом ничего не говорится. Людям известны только шесть Сказители поют, что седьмой меч Шиоксин подарил Самой Богине.

Наступило многозначительное молчание. Теперь понятно, почему вчера вечером у старого Конингу было такое лицо. В воздухе висел невысказанный вопрос, но Седьмым такие вопросы не задают.

— И что же, на них нет никаких проклятий? — спросил Уолли. — Никакой волшебной силы?

— Знаете, сказители поют, что человек, который владеет одним из этих мечей, никогда не будет побежден. Но я — мастер, и мне неизвестен ни один способ, с помощью которого можно сделать меч волшебным.

— За этим пока две победы и одна ничья, — мягко сказал Уолли.

Тарру покраснел.

— Для своего возраста это оружие в превосходном состоянии, — сказал он.

— Я думаю, Богиня хорошо о нем заботилась, — сказал Уолли, забавляясь. Он с улыбкой посмотрел на Тарру. — Вы видели, как я выходил из воды. Полагаю, вы уже допросили и остальных свидетелей?

— Да, светлейший, — хмуро ответил Тарру, — и очень подробно. — Как и его бывший начальник, он не очень-то верил в чудеса.

— Светлейший, — перебил его Атиналани, будьте так любезны, позвольте художнику срисовать ваш меч. Я буду вам очень признателен.

— Конечно. Я полагаю, вы продаете оружие? К вам придет мой вассал, он хочет продать один очень ценный меч. Кроме того, ему надо купить какой-нибудь более пригодный для употребления, обыкновенный меч, на каждый день.

Вскоре после этого в комнату шаркающей походкой вошел старый сгорбленный Конингу. Он в нерешительности стоял рядом, пока наконец Тарру ему не махнул рукой.

— Из храма посол, господа К светлейшему Шонсу, — доложил старик — В зеленом. — Он скосил глаза, чтобы посмотреть, как отреагирует Тарру Шестой в качестве посланника? Тавру бросил на него сердитый взгляд.

Разговор оборвался, хотя Атиналани был готов просидеть здесь весь день, бескорыстно любуясь на седьмой меч Шиоксина. Когда они шли к выходу, Тарру тихо спросил:

— Вы отдали меч правителя Хардуджу ученику Нанджи, светлейший?

— Да, — ответил Уолли. Тарру оскалился и стал похож на акулу. — Что здесь смешного?

— Нанджи всего лишь сын торговца. В его наборе есть еще несколько таких же, тоже из семей ремесленников, хотя я полагаю, что были и более достойные кандидаты, сыновья воинов. Именно тогда светлейший Хардуджу и получил этот меч.

Может быть, Тарру и был замешан в более серьезных преступлениях, может быть нет, но, видимо, эта мелкая взятка и настроила достопочтенного против правителя.

— Вы считаете, что семья Нанджи заплатила?

Тарру ухмыльнулся.

— Совсем немного, я уверен, светлейший, — сказал он, придерживая дверь — За подобный меч можно купить несколько таких лавок, как у его отца. Но я уже сказал, что ремесленников, желающих протолкнуть своих сыновей в воины, было много. Этот меч принес Хардуджу так мало хорошего, и вот теперь им владеет один из тех учеников. Он удовлетворенно улыбнулся. Тарру нельзя было назвать добрым человеком.

И честным воином тоже, ведь, зная о подкупе, он и пальцем не пошевелил, чтобы наказать взяточника.

— Прошу вас, светлейший, удостойте меня чести услышать ваше мнение об этом простом вине, — тонким дрожащим голосом говорил старый беззубый жрец. — Незабываемый букет, священный, — пророкотал воин на несколько октав ниже.

Хонакура устроился в большом плетеном кресле, похожем на валторну, и улыбался, показывая десны. Он изображал гостеприимного хозяина, говорил о пустяках, а его острый взгляд замечал все вокруг. Уолли сидел на табурете напротив него. Между ними на столе стояли огромные пироги, вино и хрустальные кубки; надо всем царила зеленая тень деревьев, стволы которых не могли бы обхватить даже руки Шонсу. Деревья были посажены, чтобы украсить это место, но три гиганта захватили весь двор и теперь полновластно здесь царствовали. Их корни охватывали каменные плиты, потрескавшиеся от времени. Глядя на эти деревья, Уолли как никогда ясно понял, насколько древен сам храм и культура, его породившая.

Этот уголок джунглей — частное владение. Стены здесь покрывают мягкий мох и яркие цветы. За ними — шумит и смеется Река, поглощая все звуки точно так же, как полог ветвей закрывает жгучее солнце и не дает проникнуть сюда постороннему взгляду. Вокруг сновали насекомые, но кроме них в этой влажной тени собеседников не тревожил никто. Вино и в самом деле оказалось незабываемым — такого резкого металлического привкуса Уолли не сможет забыть никогда.

Наконец Хонакура покончил с любезностями.

— Ваш вчерашний поступок достоин награды, светлейший: вы показали свою верность Богине. Хотя официальное соглашение с советом еще не заключено, я уполномочен предложить вам вознаграждение — место правителя или определенную сумму, — он улыбнулся.

Деньги за кровь? Уолли поймал себя на том, что хмурится, хотя ему было бы интересно узнать, сколько получает Седьмой за работу мечом.

— Это доставило мне удовольствие, священный. Вы знаете, я не могу принять место правителя, а в деньгах у меня недостатка нет. Мой господин щедр. — Это было все, что он сказал.

Невидимые брови Хонакуры удивленно приподнялись.

— Кажется, я слышу соловья, — сказал он, понизив голос.

Уолли прислушался, но не услышал ничего, кроме сонного воркования голубей, доносившегося издалека.

Увидев его недоумение, старик усмехнулся.

— Это такая поговорка, светлейший. Говорят, что много лет назад в лесу встретились два правителя, собравшиеся обсудить какое-то важное дело, а неподалеку от них на дереве пел соловей. Он пел так прекрасно, что оба они заслушались и пропустили мимо ушей то, что говорил собеседник.

— Тот соловей, должно быть, сладко пел, — заметил Уолли с улыбкой.

Жрец тоже улыбнулся, но ничего не сказал.

— Вчера, — начал Уолли воодушевленно, — со мной произошла необычная вещь — я разговаривал с богом. Но это довольно длинная история, и я не хотел бы вас утомлять…

Он, кажется, отступил от роли, потому что ответом ему стал удивленный взгляд, за которым последовала вежливая, но озадаченная улыбка.

— Простите меня, священный, — сказал он. — Мне не следовало шутить о таких вещах. Это приводит к неприятностям. Но я и в самом деле разговаривал с богом, и среди прочего он сказал мне вот что: «Хонакура — честный человек, можешь ему доверять». Поэтому, если позволите, я расскажу вам все с самого начала. Я хотел бы услышать ваш мудрый совет.

Старик молча взглянул на воина, и вдруг по его щекам потекли слезы.

Лишь через несколько минут он заметил это и вытер глаза рукавом.

— Простите, светлейший, — пробормотал жрец. — Прошло уже много лет с тех пор, как в последний раз я получил похвалу от старшего, и теперь не помню, что надо делать в таких случаях. Умоляю, простите меня.

Уолли чувствовал себя законченным подлецом.

— Позвольте, я все расскажу вам с самого начала, — сказал он.

Сколько же на самом деле старику лет? Он по крайней мере в три раза старше Шонсу, но дряхлым Хонакуру не назовешь. Это хитрый старый плут, несомненный авторитет в храме, и, наверное, выбрав себе достойную цель, он не задумывается о средствах. Сейчас он уютно расположился в огромном кресле и стал похож на пчелу, которая забралась в граммофон цветка. Уолли рассказал ему все с самого начала, не забыв и о двух первых разговорах с богом. Хонакура, не мигая, смотрел на него, жизнь в нем выдавали только слабые движения рта. Потом он закрыл глаза и, кажется, прошептал молитву, после чего немного посопел и сказал:

— Теперь я ваш должник, светлейший Шонсу… или Уоллисмит. Не могу выразить, насколько этот рассказ важен для меня. Я всегда надеялся, что стану свидетелем чуда, настоящего, высеченного из камня чуда. И вот, после стольких лет!

— Да, вот еще что, — быстро добавил Уолли, — когда я говорил с богом о чудесах, он сказал мне, что я могу доверять вам, но вы должны рассказать мне историю из семнадцатой сутры.