— Плохо, — ответил мальчик. — Зачем кого-то чем-то наделять?

Уолли чувствовал, что его к чему-то подталкивают, к чему-то такому, о чем он говорить не хотел, и не мог до конца понять, к чему именно.

— Поиск счастливого конца? Оправдание страданий каким-то высшим смыслом?

Становилось жарко, хотя солнце стояло еще низко и день только начинался. Уолли чувствовал, как по ребрам стекают струйки пота. А костлявому мальчику, кажется, хоть бы что.

— Уже лучше, — подбодрил он Уолли. — Теперь дальше. Как можем мы дать тебе веру в этот Мир? Ты уже испробовал его радостей. Может быть, необходим еще и вкус страдания? Вкус ада подействует сильнее, чем вкус рая?

— Нет. — Такая перспектива вовсе не казалась заманчивой.

Темные глаза опять сверкнули.

— Так значит, ты отказываешься исполнить приказ Богини? — Если бы все это не было безумием, можно было бы подумать, что он угрожает…

— Передай своей богине, пусть выкинет это из головы, — твердо заявил Уолли. — Я вовсе не собираюсь быть воином, ни в этом мире, ни в каком другом.

Мальчик посмотрел на него холодно.

— Я всего лишь полубог, — и я не могу быть таким наглым. Почему бы тебе не спуститься в храм и не сказать Ей это самому?

— Самому? Чтобы я поклонялся идолу? Глиняному идолу? Или каменному?

— Каменному.

— Никогда!

— Почему? — спросил мальчик. — Ты довольно долго поклонялся тряпичному флагу.

Уолли почувствовал, что упустил нечто важное.

— Но я верил в то, что стоит за этим флагом.

Услышав это, мальчик рассмеялся и спрыгнул со стула.

— Ну вот, опять то же самое! Но пора уходить — сюда идут наемные убийцы, так что тебе лучше где-нибудь спрятаться.

Уолли тоже вскочил на ноги.

— Спасибо за предупреждение. Мне нужны какие-нибудь штаны.

— Ты еще не открыл этот мешок с подарками, — мальчик указал на узел, который лежал на полу.

Как же это он раньше не догадался? Уолли поставил узел на кровать и стал его развязывать.

— Надень сначала юбку, — сказал мальчик. — Немного коротковата, но подойдет. Теперь ремни. Ботинки малы.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Уолли, пытаясь натянуть ботинки. Похоже, теперь ему нужен как минимум тридцатый размер.

— Разрежь их мечом, — мальчик хихикнул. — Воин не может ходить босым. Уолли вынул меч. Это было нечто ужасное.

— Что с ним делают? — спросил он. — Охотятся на слонов?

Держа клинок кончиками пальцев, он прорезал в ботинках отверстия. Мальчик опять хихикнул.

— Может, мне лучше пока оставить его тут? — спросил Уолли.

Мальчик покачал головой.

— Воин без меча — это общественный скандал.

Ножны висели у Уолли за спиной. Он попытался вложить в них меч и уперся рукою в потолок. Тогда он сел на кровать, но тут ножны свалились на пол. Он уже начал терять терпение, а мальчик все так же хихикал.

— Попробуй встать на колени, — предложил он, — или наклонись. Правда, тогда они отойдут в сторону…

Так оно и случилось. Ножны лежали у него поперек спины. Беспрерывно ругаясь и чуть не отрезав себе ухо, Уолли наконец убрал меч.

— Неплохо, — сказал мальчик, оглядев его. — У тебя эфес не с той стороны. Впрочем, Шонсу легко владеет и правой и левой, так что это не имеет значения. Если захочешь кого-нибудь убить, вынимай меч левой рукой.

— Я вовсе не собираюсь его вынимать! — но все же Уолли вынул меч и передвинул ножны на другую сторону.

— Теперь поправь рукоятку и смотри, чтобы он висел прямо, — сказал мальчик и взял в руки маленький кожаный ремешок, последнее, что оставалось в свертке. — Это зажим для волос, — пояснил он.

— Никогда не носил кожу, — пробормотал Уолли, откидывая назад волосы и связывая их ремешком, густые, тяжелые волосы, у Уолли Смита шевелюра была куда скромнее. — Мне что, надо появиться на людях во всем это снаряжении? Меня арестуют. — Он хмуро посмотрел в грязное мутное зеркало. — Арестовывают только воины, — мальчик засмеялся, — а ты — воин высокого полета. Нет, все очень хорошо. Увидев тебя, девушки засвистели бы от восторга, — если бы, конечно, осмелились. Пойдем.

Уолли колебался. Он посмотрел на плащ, оставшийся лежать на кровати, и на корзину, в которой лежало целое состояние — гора серебряных блюд, — А как же все это? — спросил он.

— Это украдут, — ответил мальчик. — А какая разница?

В его вопросе Уолли почудился некий подвох. Он увидел, как острые глаза его собеседника сверкнули. Это ловушка — если он скажет, что разница есть, значит, все эти вещи имеют какую-то ценность, а следовательно, они реальны. Однажды он уже попался, и теперь надо быть осторожнее.

— Никакой.

— Тогда пошли, — кивнул мальчик и побежал к двери.

— Слушай, ты, Недомерок! — окликнул его Уолли. — А может, ты заманиваешь меня в ловушку?

Опять показалась эта зловредная усмешка, открылась дырка там, где не было зуба.

— Да.

Больше он не сказал ничего, но вопрос: «А какая разница?» отчетливо читался в его лукавых глазах.

Уолли пожал плечами и улыбнулся:

— Ну, пошли! — и вышел из домика вслед за мальчиком.

Было прекрасное, по-тропически томное утро, его не портили даже запахи, которые всегда сопутствуют большому скоплению людей и лошадей. Солнце уже разогнало тень около домика и теперь нещадно жгло Уолли спину — в такие утра, как это, всегда начинаешь думать о летних каникулах, о пляжах и загорелых девушках, о прогулках по лесу и о теннисном мяче. Мальчик запрыгнул на низкий парапет дороги и, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, покачиваясь, побежал вперед Чтобы не отстать, Уолли прибавил шагу; он заметил, что дорога спускается вниз, под кроны деревьев. Спрашивать о том, куда они идут, — бесполезно: ответом будет все тот же вопрос.

Путников, шедших навстречу им, было не слишком много. Поравнявшись с ним, люди приветствовали его поклоном. Он кивал им, не останавливаясь.

— Как я должен отвечать на приветствия? — Спросил он своего проводника.

— Кивок — это то, что нужно, — ответил мальчик; стена, по которой он шел, стала шире и теперь он двигался ровнее. Его лицо было совсем рядом с лицом Уолли. — Не отвечай черным и белым. Если хочешь, то и желтым. А зеленых и синих ты должен приветствовать — прижми к груди сжатый кулак. Это значит, что ты не собираешься обнажать меч, так же, как рукопожатие означает, что ты не прячешь где-нибудь оружия. — Опять начался узкий полуразрушенный участок, и он раскинул руки. — Не улыбайся, тебе это не положено.

— И даже красивым девушкам?

Теперь во взгляде мальчика было предостережение.

— От воина твоего ранга это будет воспринято как приказ.

Уолли стал внимательнее присматриваться к людям. У тех, кто был одет в оранжевое, на лбу было четыре знака, у тех, кто в коричневое, — три. При белом цвете — один знак, видимо, знак самых юных. Одетые в черное ему не встречались, но он уже знал, что значит этот цвет — цвет раба. На детях обоего пола не было вообще ничего, так же как и на его спутнике.

— Это только для всех остальных, — продолжал мальчик. — Что касается воинов, то там все сложнее. Если просто встречаешь на улице — одно приветствие, если хочешь поговорить — другое. Имеет значение и то, чей ранг выше, и еще многое. Ловко, как козочка, он перепрыгнул через брешь в камнях и приземлился на другой стороне. — Ответ на приветствие — это и вовсе сложно.

Уолли ничего не ответил. Дорога делала поворот и уходила к домам, над крышами которых высилось огромное сооружение, похожее на собор, увенчанное семью золотыми шпилями… Храм Богини в Ханне. Именно сюда они и шли. За храмом поднималась гряда крутых голых скал, которую разрезало ущелье. Из окна домика ему было видно и это ущелье, и водопад, над которым поднимался фонтан брызг, теперь же он заметил только облачко.

На дороге то и дело попадался помет мулов и другая грязь. Сначала Уолли боялся запачкать большие пальцы ног, но в конце концов перестал обращать на это внимание. Ботинки жали, а мальчик бежал быстро, быстро даже для таких длинных ног, как у Шонсу.