Хандра эта рушит в один только взмах,
выводит из стойкости, схемы и были.
Тоскуется так, что не спится с утра,
ночами шарм снится, подушка в объятьях;
что тело – подобие льда и винта,
какому противно до мира проклятья!
А любится так, что похожей здесь нет!
Все – копии с сети, журналов, элиты.
Волшебен, пикантен и мил компонент -
твой маленький шрамик на левой ланите!
Просвириной Маше
Святая троица
Все дамы мои не курили табак
и жили, умнея и радуясь небу.
Все были не алчны, живя просто так,
по русской душе, без гламура и требы.
Ценительный дух мой хвалил и любил.
Я им отдавал дар и страсть бескорыстно,
и вслух их ни разу я не оскорбил,
слагал о них оды красиво и быстро.
Душевные женщины. Старше всегда:
на восемь, на шесть и на пару годочков.
Первейшая с дочкой, что в юных годах.
У третьей – сынуля и лапочка-дочка.
Вторая бездетна, как ель на лугу.
С дворцом, что в полдюжины убранных комнат.
И любит так кофе и сыр, и нугу.
Но ею я был синтетически обнят.
А первая прямо любовь-прелюбовь!
А третья к душе прилегла, будто пазл,
и любит так чай, приготавливать плов,
блондинка-мечта с позитивною базой.
Поздней становился для них не таким:
слегка перекаченным, братским и диким,
совсем не дворянским, ленивым, хмурным…
Теперь я один и пишу о них книги…
Татьяне Ромашкиной, Елене Л., Просвириной Маше
Предслёзное состояние
Всё в мире по паре: колени, глаза,
ума полушария, губы, запястья…
У всех чаще ровная тропка, стезя
и правильный курс по созданию счастья.
У каждого есть половинка иль часть,
запчасть составная, мотор и обшивка,
и сахар для кофе, приправа и масть,
гуашь к полотну и закуска к наливке.
Находятся всюду в подвалах, в кафе,
в пустынях, во льдах, в темноте, в межполосье.
Ищу долго плюсик я к личной графе.
Но вдруг я обрёл – обнуляются гостьи.
Я вроде душою общаюсь с людьми,
не очень больной и дурной, кривоногий.
Все люди как люди – с женой и детьми.
А я в конуре, как кобель одинокий…
Неудачный искатель
Почти невиновен, не должен никак.
Искал среди женщин я только богиню.
Не бил, не курил возвышающий мак.
Наверное, всё же по-волчьи я сгину.
Престранная жизнь, как мученье и чушь.
Так мало достойной еды для гурмана.
Один общепит, дубликаты без душ.
Вокруг сребролюбцы, театр обмана.
Быть может, я выполнил волю небес
иль давний, негласный указ "моей" Анны.
Иль всем верховодили случаи, бес.
Поэтому и не дождался я манны.
Но где прегрешенья, что сбили в Тартар?
За что злополучная доля терзает?
Видать, я неважный иль лишний товар -
не каждая трогает и оставляет…
Для женщин я натрое душу рассёк.
И нечего мне сожалеть, как мальчишке!
Прошу одного лишь прощенья за всё
у ясных, своих нерождённых детишек…
Анне Котовой
Душный зной
В жирном поту моя лень пребывает.
Пекло за окнами, на этаже.
Тело от зноя, лучей изнывает.
Словно фурункул на грязном бомже.
Душно, как в самой горячей духовке.
Нет ветерка, колыханий ветвей.
Будто бы влажная мышь в мышеловке.
Прыщ меж горячих и жмущих ногтей.
Сдавленный воздух и тяжкие вдохи.
Горло стянула простая петля.
Мокрая грудь, полувлажные ноги,
жёлтая, клейкая вся простыня.
Таю, как масло в пустой сковородке,
лёжа на койке в бессонном бреду.
Может, так солнце, Земля дорогая
к жару готовит, что будет в аду…
Любимая! Любимая! Любимая!
Фланелевой мягкости нужных объятий
и троганий гривы из сливочных струн,
и чувств всепокоя и страстных занятий,
свиданий под грозами, красками лун
