чей вкрадчивый голос, как липовый мёд.
Мне льстит это зрелище, что распрекрасно!
Изгибы манящи, хоть грешен их вид.
Я в этом спектакле участник всевластный,
калиф, что на час от печалей укрыт…
Полине Ъ.
Костлявые ветки зимы и сугробы
Шагаю вдоль тёмных, подлунных покроев,
мотая свой клетчатый шарф поплотней.
Снежинки порхают бриллиантовым роем,
ложась на прохладу графитных теней.
Снежок не засыплет и не обесцветит
все эти накладки от древ и домов.
На них фонари многосолнечно светят,
как посохи старцев, друидов, отцов.
Сугробы – почти карамель, что застыла,
стекая с деревьев в наземную жизнь;
оплавленность, творог иль пенное мыло,
как будто б их белые листья слились.
Все белые кучи – вулканы и сопки,
а ветки – дымы, что зависли в зиме,
что в сильном морозе колючи и ломки,
что скрипло мне машут в большой полутьме.
Петляю по скользи, хрустящему снегу,
меж пышных наносов, бугров, мерзлоты,
в какой-то январской и истинной неге,
мечтая войти в кров, где ужин и ты…
Но это несбыточный рай и надежды.
Душа домурчала и в лето ушла.
Теперь ты уже не со мною, как прежде.
А впрочем, моей и тогда не была…
Просвириной Маше
Крыжовник в корзине с вишнями. 1918 г.
Герой двух боёв с монархистским движеньем,
с большим пистолетом в чудной кобуре,
читает Устав о багровых свершеньях,
о вражеских полчищах, нужной борьбе.
Дурной горлопан со значком и в фуражке,
и в кожаном, драном плаще средь широт
кричит новобранцам о знаке – отмашке,
какая погонит в атаку вот-вот…
Гремит агитатор, клеймит супостата,
сходя на базарную ругань и мат.
Шумит о предательстве друга и брата,
чья дурость несёт всей России разлад.
Повсюду согласье с речами, приказом,
решимость ударить, убить и отнять,
и вылечить мир от буржуйской проказы,
историю прежнюю оклеветать.
Собрав всех солдат в ужасающем скопе,
твердя нам о долге, подняв флага жердь,
он нас обрекает на взрывы, окопы,
на братоубийства, досрочную смерть…
Платная музыкальная шкатулка
По залу, диванам, стаканам, костюму
блуждают цветастые тени, лучи,
огни шаловливые, дым чуть угрюмый,
как будто прожекторы, ленты, мечи.
В пустой атмосфере богато и чинно.
Сюжетные танцы в глуши потайной.
И жажда любви – всему первопричина.
Пусть страсть – это акт лестный и покупной.
В тумане сухом нагота и движенья,
прогибы, телесные флирты, дары
во имя игры и монет, предвкушенья,
для общего блага и парной игры.
Здесь выиграют двое: и гость, и хозяйка,
изведав коньячно-греховную связь.
Но коль испарится купюрная стайка,
то дева исчезнет в межшторочный лаз.
Ведь действо – шкатулка с цветной балериной.
Лишь после завода играет мотив.
И всё завершается правильно, мило!
Клади ещё сотню и снова крути…
Полине Ъ.
Одинокая дщерь
Прохлада воздуха и колкость одеяла.
Промят матрас и смята простыня.
Упавший дух, как лёд морозно-талый.
В окне дрянном заклеена дыра.
Чумазы стёкла, вьёт пыльца от шторок.
Рассохлись рамы, подоконник, дверь.
Бельё лежит подобьем грязных горок.
Я – тлен, ненужная, стареющая дщерь.
Нет женихов уже, родителей, подружек.
Предпенсионный срок морозно дышит в лоб.
А впрочем, мне никто уже не нужен.
Ведь все знакомятся для сексуальных проб.
Мельчает стать мужей и неженатых,
а дети – пасынки, обуза матерей.
Так лучше быть одной, чем пользуемой, клятой.
И проще быть ничьей, чем в стаде злых людей…
Трутень самки Apis mellifera
В янтарных кружках две пчелиные жопки,
откуда два жала в опасный момент.
