Улыбки, как баннеры или растяжки,
натянуты лишь для продажи себя.
Морщины, рубцы, обвисания, стяжки
скрывают уколы, косметика дня.
В любой угасание, дряблость и сальность.
Старение взрослых и третьвековых.
Круглеет портретная чудо-овальность,
жиреет их стройность и хрипнет их дых.
По чуть угасают весь шик, эротичность,
скривляется стан и походка чудит,
скрипит, запинается вся мелодичность
и краска анфаса и бока мутит.
Одну только знаю, что ладна, исконна,
что красит планету природным житьём.
Твоё только личико – святость иконы,
которую вижу воочью, живьём…
Просвириной Маше
Обмен смесями
В умах этих цвель, плесневелый налёт
и низшая живность, белёсый мицелий.
И всё это в воздух идёт через рот
дурными словами, с отсутствием цели.
Из дырок с зубами летит дикий бред
и льётся помойный поток и кусочки.
Сей гарью, водой загрязняется свет.
Вливается в мозг подрастающей дочки.
Она ведь без фильтров и пробок в ушах,
с доверьем к родившим, кормящим и взрослым.
Хоть есть у них деньги и разум, душа,
но мысли их – мусорный шлак и навозы.
Безумие мира – вина всех людей.
Из чаш и кастрюль, и стаканов, напёрстков
идут переливы паршивых идей:
от старых в поживших, от средних в подростков.
Всё это – лишь смесь и зловещий обмен
незнаньями, чушью и злобой, юродством.
Не видится в этом во всём перемен.
Лишь смерть помогает исправить уродства…
Таинственный значок на глади живота
Так хочется тронуть губами отметку -
сухой и коричневый, гладенький плод,
что снят с виноградной, изысканной ветки
в какой-то святой, урожайшейший год!
Наверное, это печать Афродиты
иль метка Афины, вошедшая в бель,
иль проба, что в гладь драгоценности набита,
иль след от амурной стрелы, что не в цель,
красивая форма смолы с малых порций,
господняя марка для пропуска в рай,
овальная точка с пера стихотворца,
таинственный иверень, выбравший край.
Чудесная капля, застывшая благом,
магнитит мой взор и другое, дразня.
Желаю когда-то облить её влагой,
что будет пульсировать в центре меня…
Елене Тукаловой
Ламповая девушка
От вида её – три оргазма в секунду,
аж ночью я глаз не хочу закрывать!
Лишь рядышком с ней обретаю фортуну.
С ней рядом мне хочется петь и писать!
Она, будто лампочка под абажуром,
что светит в ночи над листом со стихом.
Всегда оживляет мой облик понурый,
как вечное солнце, луна за окном.
Её электричество – дар благодатный,
какой освещает и греет в миру,
к какому всегда отношусь благодарно,
какой мне приятен в мороз и жару.
В меня проникают лучи её света.
Тантрический шарм обнимает вязь строк.
Синхронная с чудом, добром, многоцветом.
Она – моя лампа, что выковал Бог.
Просвириной Маше
Гриппозность
Распарена грудь электрической грелкой.
Простудные ноты с бессилием в такт.
А градусник стал огневою горелкой.
В жарующем черепе мятый бардак.
Потеряна форма точёной фигуры,
как лёд, что растаял под солнцем златым.
Колышется стойкость в пути до микстуры.
Внутри беспокойство, больные лады.
Скопления слизи и жижи, мокроты
среди потребления чая, воды.
Беснуется кашель до спазмов и рвоты,
до хрипа, невроза, дурной глухоты.
Дурное удушье среди воспаленья.
И текст завещанья в больной голове.
Усталость от хвори, озноба, горенья.
Ах, как бы дожить до утра в темноте…
Несчастные плодят несчастных, и вновь
Ущербные дети ужаснейших взрослых -
дурные личинки в несчастном миру -
бытуют совместно иль брошенно, косно
в бескнижьи и бедности, мате, жиру.
