Степаша, пригревшись на коленях у Валерии, поглаживающей его тепленькое тельце, уже уснул и она, аккуратно взяв его на руки, уложила малыша на подстилку из сухой травы и листьев. Они вышли из клетки и она, держа сына за руку, направилась вместе с ним в кабинет к Зигфриду. Возле одной из комнат дворца она почти столкнулась с Изабель, быстро вышедшей из открытой двери. Красавица окинула ее неприязненным взглядом и сжав губы, проскользнула мимо.

Проблему с нориками они решили быстро, назначив расставание с ними на следующий день. Счастливый Рауль почти вприпрыжку убежал к себе, а Валерия, подойдя к мужу поближе, задала ему интересующий ее неприятный вопрос:

— Скажи мне, муж мой, что делает у нас во дворце Изабель Веласкес? Кажется, ей даже выделили комнату для проживания?

— За нее попросил Вильгельм, мне некогда было выспрашивать подробности, но я узнаю. — глаза Зигфрида смеялись, он обнял ее и шепнул на ушко:

— Ты, кажется, ревнуешь, родная моя? Мне приятно, но зачем мне какая-то Изабель, у меня есть лучшая женщина всех миров.

— Не совращай меня прямо на рабочем месте. — голос Валерии дрогнул. — Я не смогу устоять и тем, кто пришел к тебе на прием, придется подождать.

Она выскользнула из его объятий, приводя в порядок дыхание и продолжила:

— Изабель ведет себя неподобающе. Она даже не поздоровалась со мной. Я не добиваюсь ее дружбы, но такого явного хамства не потерплю. Поговори, пожалуйста, с Вильгельмом и объясни, что я требую, чтобы ее протеже сняла номер в гостинице, здесь она жить не будет. Прости, если ставлю тебя в неловкое положение, но никак иначе не получится.

Еще раз Валерия увидела Изабель вечером того же дня, когда они встретились, выходя из дворца. Изабель сопровождали двое слуг, несущих ее чемоданы. Сама она, пропустив их вперед, шагнула к ней и тихо прошипела:

— Я знаю, почему меня попросили отсюда, но не слишком-то радуйся. Скоро ты надоешь королю, но я буду рядом, я утешу его. Ты взяла себе за привычку перехватывать у меня лучших мужчин, как только я начинаю привлекать их, ты тот час же выходишь за них замуж. Но ни Роберт, ни Зигфрид не были в состоянии додуматься, что рядом с тобой опасно. Возьму на себя этот труд, раскрою глаза королю.

— Может быть, я когда-нибудь стану не мила королю, но в любом случае он не обратит внимания на тебя, Изабель. Ты не стоишь его. И будь любезна, не забывайся, когда разговариваешь с королевой. В следующий раз тебя попросят не из дворцовых покоев, а выдворят из королевства. — холодно усмехнулась Валерия.

Слова Изабель врезались в ее память, вспомнился Роберт, его жертвенная гибель ради нее и стало тошно на душе, и заметались мысли, и сожаление начало съедать ее. Лишь на короткое время ночью Зигфрид смог отвлечь ее от горьких, терзающих душу мыслей. Она так и уснула на его плече и уже не видела, как он, отведя в сторону прядь ее волос, задумчиво вглядывался ей в лицо, проводя кончиками пальцев по складочке между бровями. Не слышала его тихий шепот:

— О чем ты так упорно думаешь, любимая? Что тебя так сильно гложет?

Ну вот и все. Норики отпущены на свободу, Питер и Дитер с князем Разумовским умчались в Даварию, Алеша с Раулем доверены для попечения Александру и Астарте, а сами Зигфрид и Валерия только что портальным переходом перебрались из жаркого лета в зиму.

В горах, среди камней и снега, большой дом короля стоял недалеко от дома Главы безопасности. Вильгельм отказался отдыхать в такое время, ссылаясь на загруженность работой, но было ясно, что причина состояла в том, что ему не хотелось нарушать уединение молодоженов. Прошло почти три месяца со дня свадьбы, но для многих они по-прежнему оставались молодоженами. Зиму Валерия видела лишь в Даварии, в ту пору, когда маги только пришли в новый мир, и зима ей нравилась. Нравилась уже тем, что была, что приносила разнообразие в природу, что радовала снегом.

Здесь, в горах, зима стояла величаво и строго холодной. Зигфрид топил печь, на которой они вдвоем готовили пищу. Ночью, казалось, от мороза потрескивали стены дома, а они лежали в постели под теплым одеялом и было так уютно, так тепло. Неутомимость Зигфрида, его жгучее желание близости распаляло и Валерию и даже без одеяла им не было холодно всю ночь. Просыпаясь поутру, они еще долго нежились в постели, часто продолжая свои ночные занятия. Зигфрид вставал первым, растапливая печь, готовил кашу или омлет, как только запах пищи появлялся в воздухе, вставала с постели Валерия и подходила к окну, чтобы полюбоваться видом бескрайних снегов.

Сегодня она встала, как всегда, когда в доме уже было тепло. Подумала о том, что этом есть своя прелесть, отапливать дом не магическими батареями, а вот так, дровами. Уют создается особый, в доме другой запах, а само тепло — словно живое. Она подошла к окну, привычно включив наугад музыкальный кристалл. Стояла и смотрела на заснеженные валуны, на крупные хлопья снега, медленно падающие с небес. Нежный женский голос пел печально и проникновенно. Зигфрид, только пришедший с мороза в дом, сбросил шубу и подошел к ней, прижимаясь к ее спине, поцеловал в макушку и тихо спросил:

— О чем эта песня?

— Она называется «Песня Сольвейг», на Старой земле несколько столетий назад ее написал композитор Эдвард Григ. В ней поется о том, что девушка ждет весну, она надеется, что весной придет ее любимый.

Песня закончилась, а они все так же стояли, обнимаясь. Зазвучали первые звуки другой записи и красивый мужской голос на другом языке запел о чем-то грустном.

— А это русский певец, Дмитрий Хворостовский, живший тоже уже очень давно. Композиция называется «Ты и я», сам понимаешь, она тоже о любви. Прошли столетия, многое исчезло из памяти людей, но такая музыка — она вечная. У нас ее называли — классика. Так много песен о любви… Знаешь, у нас, на Старой Земле одно время говорили, что красота спасет мир. Потом кто-то сказал, что мир спасет только любовь. Не знаю, может быть любви было слишком мало, но мир она не спасла. И все-таки музыка должна звучать и здесь, в этом мире, и песни о любви тоже пусть слушают люди.

— Я согласен, по примеру твоего брата тоже открыл в столице театр, собираю талантливых людей, чтобы они показывали самое лучшее, то, что возвышает человеческие души. Надо взять что-то у вас для нового репертуара. У нас в Даварии, сколько себя помню, всегда были только уличные лицедеи и показывали они простые сценки из жизни народа, порой не очень благопристойные, и песенки в них были тоже незатейливые, и сквернословия в них хватало.

Это было их последнее спокойное утро в горах. Днем они, как всегда, гуляли на свежем воздухе, Валерия учила Зигфрида играть в снежки, они вдоволь порезвились, а наутро у нее появилась тошнота и сильная рвота. Перемещение в Кронхейм и обследование королевским целителем подтвердило догадку Валерии — у них с Зигфридом будет ребенок. Счастью будущего отца не было предела, он то и дело то расплывался в радостной улыбке, то кидался к жене, полный сочувствия. Токсикоз у нее был жесточайший, прошел целый месяц, пока состояние ее здоровья перестало внушать опасение.

Своего первенца Зигфрид, с согласия жены, назвал Эдвардом в честь композитора, музыка которого так понравилась ему. Маленький Эд с первых дней своей жизни закатывал родителям такие концерты, которые его тезке, жившему несколько столетий назад, даже и не снились. Совершенно здоровый ребенок, не единожды обследованный всеми целителями, включая Илону, начинал рыдать, как только отец или мать укладывали его в кроватку или пытались передать няне. И мгновенно замолкал, успокаиваясь, на руках у любого из родителей.

— Это уже не композитор, это настоящий певец растет. — приговаривал Зигфрид, прохаживаясь с малышом по комнате. — Такие распевки нам устраивает — заслушаешься.

Уложив сына на плечо, король мог просматривать бумаги и писать письма. Малыш в это время прекрасно высыпался, после чего начинал сопеть и елозить, в воздухе появлялся специфический запах и счастливый отец, принюхиваясь, решал: