И все же его подгонял, давал сил и вдохновлял шум, что уже доносился из зала. Шум нехороший, обеспокоенный. Сильван улыбнулся. Небольшие помехи, но это сделает победу только приятнее! К тому моменту, когда Соль очухается, она уже будет его невестой. И Сильван найдет подходящие слова. Найдет, потому что они давно друг друга знают и смогут договориться, как договаривались всегда…

Я шла, не понимая, куда иду и зачем. В голове вертелись обрывки образов, вертелись, но все никак не хотели сложиться в цельную картину и что-то мне объяснить. Я пыталась собрать, но меня все время отвлекали, смотрели, визжали, отвлекали… Я шла, чувствуя, что все вокруг — опасность. Все хотят залезть мне в голову, вызнать мои секреты, воспользоваться мной… Всем что-то от меня надо, все чего-то хотят так, будто у них есть на что-то право! Хотят даже не от меня, а об меня… Хотелось обернуться и оглушительно зарычать, распугивая все зверье — показать, что я сильнее, что на меня не смеют нападать, что я сильнее, что я…

Я шла, не понимая куда и зачем, но знала точно, они нападают, они все что-то от меня хотят, они смеют думать, будто вправе что-то от меня хотеть… Им всем надо показать их место! Показать, что никто не смеет мной пользоваться, никто не смеет мне что-то навязывать, никто не смеет делать из меня дуру!

Кто это был?.. Кто-то так разозлил меня и теперь все вокруг продолжают злить. Они все смотрят огромными глазами, тычут пальцем, а затем послушно падают на колени — чтоб знали, что не имеют права мне тыкать… Не имеют право об меня что-то решать, какие-то свои мелкие проблемы — и об меня… Что за наглость… Боги, как же обидно… Поскорей бы перестали и отстали уж, ну кто они такие?..

— Соль!

Тоненький голосок — она тоже чего-то от меня хочет?

— Соль, какая ты красивая, тебе так идет! — голосок слегка дрожит, но она зачем-то идет ко мне и тянет, тянет беззаботную улыбку, — Т-так идет!

Пусть стоит. Такая хорошенькая — жалко, если упадет. Я шла дальше, и все эти злодеи, желающие мне только зла, злословящие про меня на каждом углу, желающие мне только поражений, расступались и падали, падали и отползали…

Натыкаюсь взглядом на Тори, он смотрит нервно, но тоже чему-то улыбается, будто нас не окружают одни враги, а потом начинает хлопать и что-то громко кричит, и кто-то подхватывает, но это только раздражает еще больше. Я не могу понять, чего конкретно от меня хотят именно они?..

Кто-то хватает меня за предплечье, грубо, что я давлю на него — пусть падает на колени, наглец! Но он держится за меня, чтоб не упасть, упорно стоит, прижимается к спине и горячо шепчет в ухо:

— Я со всем разберусь, я накажу всех, кто обидел, перестань и дай мне разобраться! — шепчет на грани слышимости, только мне, — Я все сделаю сам, не марайся!

Я узнаю сначала голос, а только потом уж запоздало в нос бьет знакомый запах, окутывает, закрывая от всех и всего, перебивая окружающее меня недоверие, страх, ненависть, жажду — эти чужие запахи, несущие угрозу. Он окутывает, упрямо заполняя пространство вокруг меня, выгоняя все лишнее, и я… киваю. Чуть откидываюсь, выдыхая, и натыкаюсь вдруг на слегка оплывшее с годами лицо императора. Оно — застывшая в спокойствии маска, но глаза смотрят так цепко, так опасно, что я почти поддаюсь порыву завалить его на пол, чтоб это лицо, заставляющее меня бояться, упало в пол. Но запах Нико успокаивает, внушает какую-то иррациональную уверенность, что все в порядке. Что я могу не мараться, не нервничать, он и сам все для меня сделает. Он что-то говорит, но я не слушаю, только оглядываюсь, натыкаясь взглядом на довольный, торжествующий взгляд принца Ферира. Это тоже раздражает, но я могу не мараться, попрошу потом Нико куда-нибудь его убрать подальше от меня. Никогда не любила Ферира.

— Это поистине великое предзнаменование для нашей страны! Символично, что такое событие приурочено к открытию дипломатического представительства людей в нашей Империи, — грохочет он вдруг могучим голосом, поглядывая на меня, и улыбается, сверкая клыками, — Еще один великий древний род, верный короне, пробудил свой артефакт!..

Он еще что-то говорит, но я только закатываю глаза, не желая слушать эти пафосные речи, а Нико вдруг тянет меня вниз. Я смотрю на него с вопросом, а он мягко улыбается, шепчет: «Надо», «А потом вернемся домой», «У тебя там необстреленные шелковые доспехи, а у меня для тебя подарок»…

И я покорно встаю на колени, тоже улыбаюсь и слушаю его.

Я не запоминаю, что было дальше, только как сидела в карете, развалившись вальяжно по всему Нико, раскидывая свои струящиеся складки подола по всему пространству, и что-то довольно мурлыкала. Я давно сорвала жемчужную удавку, разбросав белые капли по полу, по юбке, пара жемчужинок скатилась под корсет и Нико порой с любопытством косил туда взгляд.

— Его Величество сказал, что завтра мы должны быть у него для обсуждения, так сказать, сложившейся ситуации… Сильван пока под домашним арестом, — пересказывал он, — В какой-то момент мне показалось, что уже все кончено, — он хмурится и замечает равнодушно, — Впервые оценил по достоинству, как хорошо иметь много денег. Ферир перекупил добрую половину людей Сильвана и предупредил меня, что дома ждут счета. Побаиваюсь в них заглядывать, но для чего-то же у меня есть деньги, да? Судя по всему, к возвращению он готовился загодя… Ты слушаешь хоть?

— В полуха! — я улыбнулась, сощурив довольно глаза.

В голове все еще бродил туман, но теперь вместо паранойи меня окутывала легкая эйфория вперемешку с запахом Нико.

Нико улыбался — так очаровательно и так легко, что я боялась оторвать от него взгляд. Смотрел на меня неотрывно и с каждым его словом в груди что-то все больше и больше сжималось, но становилось очень легко на душе.

— Я так испугался, когда ты пропала. Не пропадай больше, ладно?

— Ладно, — киваю я, обещая сама не зная что.

— Пусть Али будет с тобой, хорошо?

— Хорошо, — не спорю я.

— Я не буду вынюхивать то, что ты сама не захочешь мне рассказать, но ты постарайся рассказывать хотя бы самое важное, договорились?

— Конечно!

Он смеется, и в глазах ни капли веры моим обещаниям, и я тоже от этого смеюсь.

— Я вообще-то серьезно! Вдруг я разозлюсь и запру тебя с своей сокровищнице? — говорит он то ли всерьез, то ли шутя, — Ты знаешь, что у нас до сих пор есть сокровищницы? — он вдруг мрачнеет, — А ты обидишься и сбежишь.

— Догонялки? — я представляю себе и едва сдерживаю предвкушение, — Чур я первая вожу…

Он взял вдруг мою руку, уложил ладонь на свою щеку и, устало, но и облегченно выдохнув, прижался к ней губами. Так осторожно, долго и нежно, словно это не обычная рука, а настоящая драгоценность, словно я сама — драгоценность. Не потому что Роашат, не потому что… просто вот такая.

Сердце замерло в восхищении и непонятной тоске, откуда-то вылезло совершенно несвойственное мне смущение. В глазах вскипели слезы, а он чуть приподнимает веки и смотрит снизу-вверх сквозь ресницы и довольно улыбается. И откуда только у него вдруг взялось столько улыбок!

— С тобой столько проблем, ты знаешь! — бросает он, но продолжает смотреть так, что сладко щемило в груди, — Так неудобно…

С ответом я не теряюсь, хоть щеки и непривычно горят.

— Все лучшее не может доставаться просто!

Я говорю это и сквозь остатки тумана в голове клянусь себе, что расскажу ему все, о чем он так и не спросил. Это непросто и, хотя, вроде как, скрывать уже особо нечего, даже при одной мысли об откровенности живот скручивает страхом, а голову заполняют дурные мысли о том, как он предаст, продаст и… Но разве я не заслуживаю лучшего брака на свете?

— Я просто хочу посмотреть на людей! Что в этом такого?! Только тебе любопытно, что ли?

— А я туда не из любопытства еду, это мой шанс сделать что-то значимое!

— А я-то тебе чем там помешаю?!