– Ну, как это было, Анастейша?

Она невнятно бормочет что-то вроде «бесподобно».

Я ухмыляюсь.

– Пожалуйста, переезжай ко мне.

– Хорошо, но не в эти выходные. Прошу тебя, Кристиан. – Она часто дышит, глаза ее широко распахиваются и умоляют меня. – Пожалуйста, – произносит она одними губами.

Проклятье.

– Ладно, – шепчу я. – Моя очередь. – Легонько куснув за ушко, я переворачиваю ее на живот.

– Лейла хочет с тобой поговорить, – сообщает Флинн, и я вижу по его сузившимся глазам, что он сосредоточен на моей реакции. Думаю, это проверка, но не уверен.

– О чем? – осторожно спрашиваю я.

– Предполагаю, она хочет тебя поблагодарить.

– Стоит ли мне?

Джон откидывается на спинку стула.

– Поговорить с ней? Не думаю, что это хорошая идея.

– А какой от этого может быть вред?

– Кристиан, она испытывает к тебе сильные чувства. Все свои чувства к покойному возлюбленному она перенесла на тебя. Она думает, что любит тебя.

Я ощущаю легкое покалывание на коже головы, и сердце щемит от тревоги.

Нет! Как она может любить меня?

Эта мысль невыносима.

Для меня всегда будет только Ана. Солнце, луна, звезды – они восходят и заходят вместе с ней.

– Думаю, ради Лейлы тебе надо установить четкие границы, если ты собираешься контактировать с ней, – говорит Флинн.

Пожалуй, и ради меня самого тоже.

– А я могу общаться с ней через тебя? У нее есть мой электронный адрес, но она ни разу мне не писала.

– Подозреваю, это потому, что она боится, что ты не ответишь.

– Она права. Никогда не прощу ее за то, что она держала Ану на «мушке».

– Если это хоть немного тебя утешит, она полностью раскаялась.

Я раздраженно фыркаю. Меня не интересует ее раскаяние. Я просто хочу, чтобы она исцелилась и исчезла из моей жизни.

– Но у нее все хорошо?

– Да. Вполне. Арт-терапия творит чудеса. Полагаю, она хочет вернуться в свой родной город и обучаться изобразительному искусству.

– Она нашла школу?

– Да.

– Если она будет держаться подальше от Аны – и меня, если уж на то пошло, – я оплачу ее обучение.

– Это очень великодушно с твоей стороны. – Флинн хмурится, и я подозреваю, что он собирается возразить.

– Я могу себе это позволить. Я просто рад, что она выздоравливает, – быстро добавляю я.

– На этой неделе ее выписывают. Она возвращается к своим родителям.

– В Коннектикут?

Он кивает.

– Хорошо. – Она будет на другом краю страны.

– Я порекомендовал ей психиатра в Нью-Хейвене, чтобы не пришлось слишком далеко ездить. За ней будут присматривать. – Помолчав, он меняет тему: – Ночные кошмары прекратились?

– Пока да.

– А как с Эленой?

– Я избегал любых контактов, но подписал вчера контракт. Дело сделано. Сеть «Эсклава» теперь принадлежит ей. Название «Элена», выбранное для ее салонов, всегда вызывало у меня улыбку. Вызывает даже сейчас.

– И какие чувства ты испытываешь в связи с этим?

– Я еще толком об этом не думал. – Моя голова занята другими заботами. – Просто рад, что все закончилось.

Наши глаза на мгновение встречаются, и мне кажется, что расспросы на эту тему продолжатся, но он меняет направление.

– А как ты вообще себя чувствуешь?

Я на минуту задумываюсь над его вопросом, и, говоря по правде, если не считать саботажа моего любимого «Чарли Танго» и того, что кто-то хочет моей смерти, я чувствую себя… хорошо. Я беспокоюсь, разумеется, и злюсь, что Ана пока не соглашается полностью переехать в «Эскалу», но понимаю, что она хочет провести еще одну ночь со мной в своей квартире, и это можно будет устроить в эти выходные. В пентхаусе будут устанавливать «комнату паники», и нам нужно будет на время оттуда переехать. Либо в отель, либо к Грейс, либо к Ане.

– Хорошо.

– Я вижу. И я удивлен. – Флинн выглядит задумчивым.

– Почему? В чем дело? – спрашиваю я.

– Приятно видеть, что ты признаешь свое беспокойство, а не обращаешь его на себя.

Я хмурюсь.

– Думаю, угроза моей жизни преувеличена.

Он кивает.

– Да, это так. Но это отвлекает тебя от самобичевания.

– Я не думал об этом в таком ключе.

– Ты поговорил с отцом?

– Нет.

Флинн сохраняет бесстрастность, только слегка поджимает губы.

Я вздыхаю.

– Я этим займусь.

Он бросает взгляд на часы.

– Время вышло.

Раздается стук в дверь моего кабинета, и входит Андреа. Я поднимаю глаза от выбора свадебных приглашений, которые прислала мне Ана.

– Да? – спрашиваю я, удивленный ее вторжением.

– Пришел ваш отец.

Что?

– Он уже здесь?

– Поднимается.

Вот черт!

– Прошу прощения, мистер Грей, – продолжает Андреа. – Мне не хотелось оставлять его в вестибюле. – Она виновато пожимает плечами. – Он же ваш отец.

Ради всего святого. Я смотрю на часы. 5:15, а в 5:30 я собирался уйти домой на долгий уик-энд.

– Попросите его подождать.

– Да, сэр. – Она выходит и закрывает за собой дверь.

Какого черта.

Я не жажду еще одного разговора со старым добрым папочкой. Последний прошел лучше некуда. Но благодаря моей секретарше у меня нет выбора.

Проклятье.

Он никогда не приходит без предупреждения… в отличие от мамы. Сделав глубокий вдох, я встаю и потягиваюсь. Отворачиваю рукава рубашки и вставляю запонки, лежащие на столе. Сдернув пиджак со спинки стула, надеваю его и застегиваю одну пуговицу. Вытягиваю манжеты, поправляю галстук и приглаживаю руками волосы.

Представление начинается.

Каррик стоит в дверях, держа в руке свой потертый портфель.

– Папа. – Я сохраняю тон нейтральным.

Его губы раскрываются в теплой, открытой улыбке и обнаруживают двадцать четыре года любви и отцовской гордости.

Ух ты. Это сражает меня.

– Сынок, – говорит он.

– Входи. Могу я тебе что-нибудь предложить? – спрашиваю я, пытаясь удержать в узде свои неожиданно противоречивые эмоции.

Чего он хочет, поссориться или помириться?

– Андреа уже предлагала. Спасибо, не нужно, – отвечает он. – Я ненадолго. – Он входит в мой кабинет и окидывает его быстрым взглядом, пока я закрываю дверь. – Давненько я тут не был.

– Да, – соглашаюсь я.

– Какой красивый портрет Аны.

На стене перед моим столом висит черно-белая фотография Аны, на которой она выглядит очаровательно – смотрит в камеру с нежной, застенчивой улыбкой, намекающей на сдерживаемое веселье. Глядя на этот портрет, мне тоже всегда хочется улыбаться.

– Недавно приобрел. Этот снимок сделал ее друг по университету Хосе Родригес. У него была выставка в Портленде. Ты встречался с ним у меня в ту ночь, когда упал «Чарли Танго». Их целая серия, всего семь. Этот я повесил всего пару дней назад. У нее такая красивая улыбка. – Я лепечу, как застенчивый юнец.

Взгляд Каррика теплый, но сдержанный. Он нервно приглаживает волосы пятерней.

– Кристиан, я… – Он смолкает, словно думает о чем-то крайне болезненном.

– Что? – спрашиваю я.

– Я пришел извиниться.

Это сразу же выбивает почву у меня из-под ног, и я теряюсь.

– Я наговорил тебе черт знает чего. Я был зол. На себя. – Его пальцы стискивают ручку старого портфеля, который у него уже много лет. Горло у меня сжимается и горит, пока я пытаюсь придумать, что сказать, и вспоминаю, как этот портфель всегда стоял на потертом стуле в его кабинете.

«Кристиан, это уже вторая школа, из которой тебя исключили за драки». Отец вне себя. Он разошелся не на шутку. «Это совершенно неприемлемо. Мы с твоей мамой просто не знаем, что делать». Он ходит взад-вперед перед своим столом, заложив руки за спину.

Я стою перед ним. Костяшки пальцев у меня сбиты и пульсируют от боли. Бок ноет от пинков, которыми меня наградили. Но мне плевать. Уайлд это заслужил. Трусливая мразь. Ему нравится издеваться над теми, кто меньше и беднее. Грязный ублюдок, его тоже исключили.