— Где мне лучше всего начать?

И снова на его губах заиграла насмешливая улыбка.

— Так близко к вершине, как сможешь дотянуться. Ты точно не боишься высоты?

Он снова подначивал. Его утренние уроки добавили ей седых волос, но даже если он и внушил ей внезапный страх высоты, Мартиса не доставит ему удовольствия его продемонстрировать. В некоторых моментах ей приказывала гордость, рабыня она или нет.

Она сжала ножницы напряжёнными пальцами.

— Совершенно уверена.

— Хорошо. Тогда нет причин откладывать. Поднимайся по лестнице, если сможешь залезть в этих юбках.

Она молча протянула ему ножницы и бросила апельсин в сумку. Через несколько мгновений её юбки обернулись вокруг ног, точно импровизированные бриджи, концы были надёжно заправлены в платье.

На этот раз его улыбка была неподдельной.

— Обожаю практичных женщин. — Он вернул ей ножницы и ушёл. — Помни мои инструкции, — бросил он через плечо. — Скрути и осторожно потяни; срежь стебли; не урони плод.

«Иначе что?», — испытала она искушение спросить в редкий момент неповиновения.

Шилхара продолжил идти.

— Или я добавлю специальный поворот к завтрашнему уроку заклинаний, ученица.

Выпавшие из рук ножницы чуть не пригвоздили её ногу к земле. 

Ворон приземлился на подоконник и стал наблюдать, как Шилхара облачается в наряд. Льющийся в комнату свет тенью вырисовывал силуэт птицы на стене, создавая чёрное пятно на фоне апельсиновых деревьев и летнего неба.

Не обращая внимания на незваного гостя, Шилхара стряхнул кровь и остатки сна. Свет резал глаза, но не давал упасть на кровать в надежде забыться на несколько часов дремоты без кошмаров. Скверна пытал его всю ночь зловещими снами о мире, склонившемся перед господством бога. В этих видениях Шилхара вёл жизнь короля, наполненную опьяняющими и порочными наслаждениями. Несметные богатства, покорные его воле армии, искусные любовницы, готовые воплотить сладострастные фантазии, всяческая роскошь и желания, удовлетворяемые щелчком пальцев. Всё — ценой его человечности. Сильнее всего манило безграничное волшебство. Способность передвигать горы, поворачивать русла рек, достичь практически бессмертной жизни — величайший дар, предлагаемый божеством, и он изливал поток столь заманчивой силы в тело спящего мага.

Вкуси же то, что я могу предложить тебе, если ты подчинишься моей воле.

Голос затих, сменившись новым кошмаром, от которого Шилхару пробил озноб. Он стоял на бесконечном пляже, только вместо крупинок песка землю устилал пепел. Лишённое звёзд и луны небо сливалось в столь же чернильно-чёрный океан. Лишь тусклый свет Скверны давал хоть что-то различить взору, и отражение звезды плясало перламутровыми дорожками на гребнях волн. Ровный ветер не доносил брызг морской воды или запаха рыбы, а лишь одну вонь сожжённых костей. Он трепал волосы, мягко рассыпая пепел по ногам, лаская их прикосновениями прохладных пальцев мертвеца.

Океан перед ним тянулся до безбрежного горизонта. Над головой не кружили чайки, из воды не выпрыгивала рыба, по волнам не раскачивались корабли. Столь же чётко осознавая, что представший перед ним мир не явь, Шилхара понимал, что если сойдёт с берега в воду, то не коснётся дна, а утонет в огромном колодце жидкой черноты.

Волны беспрерывно накатывали и отступали в своей безмолвной колыбельной. Их музыку неожиданно прервал хребет тьмы, восставший из глубин. Фигура погрузилась под воду и вновь всплыла. Киты не плавали в этих безжизненных морях. Шилхара знал, что бороздит волны и бродит по мёртвым берегам. Бессмертный и безжалостный левиафан, чья разинутая пасть поглощала души. Тварь подплыла ближе под мерный плеск волн и ровный шум ветра.

Ужас приковал Шилхару к месту. Он ждал. Поджидал на пляже из пепелища кремированных останков существ, некогда бродивших по миру живых. Ожидал, когда монстр всплывёт на поверхность, широко раскроет чёрную пасть и засосёт его в вечное небытие.

Скверна вновь зашептал в его снах.

Вкуси или вкусят тебя.

Шилхара проснулся на окровавленной подушке. Руки покалывало от прикосновения бога. Его пронзило острое желание спуститься на кухню и стащить немного драконьей мочи Гарна. Только мысль о выражении лица слуги и внимающего взгляда ученицы удерживала его от подобного поступка. Он не испытывал ни малейшего желания объяснять, откуда у него кровь на лице и почему руки трясутся так сильно, что он с трудом удерживает кубок.

Шилхара закончил с омовением и уставился на ворона, который всё ещё наблюдал за ним.

«Большая птица. Больше, чем те, что обычно гнездятся в тенистом пологе рощи».

— Кыш! — прохрипел он и махнул рукой. По пальцам пробежала молния. Глаза ворона вылезли из орбит, птица каркнула последний раз в своей жизни и превратилась в неаккуратную кучку дымящихся перьев и обугленных костей.

Прижимая горящую руку к груди, Шилхара уставился на тлеющий холмик на подоконнике. Скверна оставил на нём свою метку. Заклинание, нежный призыв, который должен был уговорить птицу улететь, а не принудить, обернулось ужасным злом. Шилхара поднёс руку к глазам. Покрытые твёрдыми мозолями и чернильными пятнами его пальцы и ладонь теперь обладали искорёженной силой, которая делала его магию непредсказуемой.

Он зарычал.

«Да чтоб тебя! Неконтролируемая и неизвестная сила мне бесполезна».

Теперь, если он решит наложить заклинание, то, независимо от последствий, бог сделает его магию бессмысленной.

Тем не менее, он не стал отрицать пробежавшую по жилам волну эйфории. Пальцы дёрнулись, и с их кончиков посыпались искорки света. Такая сила более соблазнительна, чем красивая и готовая на всё женщина. Шилхара знал свои слабости. И бог тоже.

Он опустил руку и подошёл к окну. Тёплый утренний ветерок развеял над рощей опалённые чёрные перья.

— Мои извинения, друг. Убийство не вхо…

Запах магии — но не его волшебства и не Скверны — защекотал ноздри. Он знал его, столь знакомый и ненавистный. От птицы несло Конклавом. Шилхара резко провёл рукой по останкам, счищая карниз от мусора, который полетел на землю тонким чёрным дождём.

Ещё один шпион священников. Его ученица вполне могла привезти птицу с собой, или та месяцами пряталась среди его ворон, иногда улетая домой поболтать со своими хозяевами. Муки совести об уничтожении птицы утихли.

Он оделся и спустился на кухню. Как обычно, на столе его ждали чай и апельсины. Гарн и Мартиса сидели друг напротив друга и вели беседу, состоявшую из жестов и лиричного голоса ученицы. Шилхара остановился в дверях, обрадовавшись тому, что остался незамеченным.

И хотя ему не нравилось, что эта девушка обжилась в его доме, он восхищался шпионкой Камбрии. Упорная и решительная, она терпела его утренние уроки без колебаний. Её дар так и не проявился, но она не убежала в ужасе. Шилхара ненавидел признавать неудачу, но подумывал отказаться от утренних тренировок. До сих пор они ничего не добились, кроме того, что мысль о них вызывала у него тошноту.

Самое удивительное, Мартиса оказалось хорошей сборщицей апельсинов. Недостаток силы она восполняла скоростью и аккуратностью. Ему пришлось лишь раз объяснять ей, как правильно собирать плоды. Жара, жалящие муравьи и редкие осы, напившиеся перебродивших апельсинов, её не останавливали. Через неделю она собирала урожай почти так же быстро, как Гарн, но портила меньше.

Он восхищался игрой солнечного света в её рыжих волосах и тембром удивительного голоса. Она редко улыбалась и никогда лично ему, но его часто забавляли её короткие вспышки остроумия. Невзрачная служанка, затерявшаяся в полумраке кабинета, медленно исчезала, а вот появившаяся на её месте женщина с каждым днём очаровывала его всё больше.

Камбрия оказался хитрее и проницательнее, чем он ожидал. В этой девушке сокрыто нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Внешне угрюмая шпионка, но он никогда не судил о книге по её обложке. Мартиса обладала чем-то особенным, чем-то, что Камбрия мог использовать, дабы уничтожить своего самого ненавистного врага. Хитрость в том, чтобы обнаружить её тайное оружие быстрее, чем она успешно загонит его в угол проклятой изменой, которая приведёт к «торжеству» справедливости Конклава.