Она покачала головой и попыталась встать, пошатываясь, когда двор накренился и закружился перед глазами. Окруживший её туман преобразился, приняв гротескные очертания человека и паука. Щупальца ледяного облака выползли из тени раздутого живота и обвились вокруг лодыжек и запястий Мартисы. Она дёрнулась, цепляясь за тонкие отростки, которые накрепко обвили руки.

Образы последних жертв, павших перед голодом лича, маячили в сознании. Мартиса понимала, почему на их истлевших лицах застыло такое мучительное выражение. Ей тоже хотелось кричать, снова и снова, пока это усилие не согреет её леденящую кровь и не напомнит, что она всё ещё жива, дышит и держит свою жизненную суть. Клочья тумана тянулись вдоль её рук — тонкие волоски на лапах паука, когда он приближался к своей пойманной добыче. Её крики застряли в закрытом рту, и она отвернула голову от змеящейся линии, вьющейся к её ноздрям. Все усилия были тщетны. Лич проник в неё, вливаясь в её тело и дух со злой целью.

Мартиса закричала, тонкий стон потонул в миазмах, пропитавших каждую пору её тела. Ощущение опустошения ослабило конечности. Если бы она не была связана в паутине лича, то рухнула бы оземь. Холод тёк по венам, заменяя тёплую кровь, пока лич питался ею. Сердцебиение затихало, заглушённое пронзительным визгом, который, казалось, исходил от сотен голосов. Серые, колеблющиеся тени трепетали перед её взором, колотя кулаками по невидимым стенам — воспоминания и останки людей, высосанные досуха, пребывающие в вечном отчаянии.

«Только не так, — подумала она. — Только не так».

Всё, чем она рисковала, придя сюда — шанс на свободу, жизнь без ошейника раба, даже, возможная смерть, но быстрая, — рассеялось как дым в лапах бессмертного паразита.

Туман сгущался, питаясь силой её духа и нарастающим отчаянием. Мартиса вспомнила Камбрию, его самодовольное лицо, когда он провёл перед её глазами камнем с душой, последней приманкой, заставлявшей её выполнить его приказ. Лич не получит её целиком. Верховный епископ Конклава обладал частицей её духа. Невидимая и сковывающая цепь, разорванная только её смертью или жертвой Повелителя воронов.

Сквозь непрозрачный, окутавший её саван она увидела распростёртого на выжженной земле Шилхару, истекшего кровью от собственного заклинания. Лич не тронул его, и необъяснимое горе перемешалось с безнадёжностью. Он мёртв, пал при попытке спасти их от алчной пасти чудовища, которое теперь пожирало Мартису. Гнев и желание остаться свободным спасли его.

Лучше смерть, чем рабство.

Эти слова эхом отозвались в её застывших мыслях, действуя как катализатор, чтобы освободиться от удушающей хватки лича. Она не хотела умирать, но этот ужас был намного хуже. Белый огонь сжёг леденящий холод, который втащил её в бездонную утробу лича. Она не умрёт. Только не так.

— ТОЛЬКО НЕ ТАК!

Вырвавшийся из забитого вонючим дымом горла протест принадлежал не ей. Более глубокий, объемлющий, он поднялся из какого-то тайника силы, неся с собой странную разумную силу, которая пробудилась от прикосновения маскирующего заклинания Шилхары. Мартиса снова закричала, на этот раз с триумфом, когда её дар вырвался из каждой поры. Он струился волнами янтарного света, окружая бледный туман. Она почувствовала потрясение лича, его удивление от столкновения с неизвестной мощью. Он перестал осушать её, выскользнув изо рта и носа ледяными клубами дыхания.

Мартиса съёжилась перед безумной силой, хлынувшей из её тела. Её ярость подпитывала неистовство, и она плыла по течению, инстинктивно чувствуя, что то, что она вызвала в последнем крике отчаяния, действовало по собственной воле. Она атаковала пожирателя душ, крепко схватив извилистый туман. Пленённые души порхали, как мотыльки в рассыпающейся темнице, а её дар снова и снова ударял по личу, разрывая его, как волчья стая злобно дерёт овцу. Клетка, наконец, сломалась, раскололась под бесконтрольной местью её магии. Заключённые в ловушку на бесчисленные столетия призраки пролетали мимо и сквозь Мартису. Она ахнула, ведь прикосновение каждого оставляло на ней след впечатлений и воспоминаний. Воры и заблудившиеся путешественники, бродячие кочевники, даже пленники, привезённые в Ивехвенн понести безжалостное наказание за свои преступления, — краткие проблески их сущности, окна жизней, оборванных ужасающе рано.

Тонкий визг возвестил об окончательном уничтожении лича, прежде чем туман заклубился сам по себе и взорвался дождём пыли, которая каскадом обрушилась на её волосы и плечи. Больше не ослеплённая путами лича Мартиса могла ясно различить внутренний двор. Она стряхнула пыль, содрогаясь от отвращения. Внутри неё пульсировал только что пробудившийся дар. Ошеломлённая агрессивной силой, которой обладала, она упала на колени и осторожно подняла руку, глядя на неё, как на новую конечность. Янтарный свет померк. Наполовину она испугалась того, что её дар снова исчезнет, а наполовину — что тот может обернуться против неё. Многие необученные умерли из-за неконтролируемой силы их таланта.

До её ушей долетали слабые звуки, скорее стоны, чем слова. Мартиса с трудом поднялась на ноги и, прихрамывая, подошла к распростёртому телу Шилхары. Она опустилась на колени рядом с ним, застонав от боли в костях. Едва уловимое дыхание коснулось её лица, когда она наклонилась. Восторг пронзил её, сменившись ужасом, когда он снова перестал дышать.

Когда она подняла его на руки, его голова поникла. Из носа к ушам потекли струйки крови. Мартиса убрала со щеки прядь пропитанных кровью волос.

— Господин, — тихо позвала она. — Останься со мной.

Она наклонилась ближе, прижавшись носом к его носу. Её сознание сжалось и обострилось, сосредоточившись на его полуоткрытом рте, хрупком вздымании его груди в её объятиях. Её дар зашевелился, пульсируя в такт сердцебиению. Его губы были мягкими, с привкусом соли и железа.

— Останься, — прошептала она у его уст и закрыла глаза.

В отличие от бурной реки, которая хлынула и поглотила лича в своём гневе, её дар теперь тёк ленивым потоком, соединяя её с Шилхарой в поцелуе и прикосновении рук к его прохладной коже. Слабый стук сердца отдавался в ушах, становясь всё громче и сильнее, пока она удерживала его. Её чувства были переполнены — кровь и жар, ненависть и одиночество, и, прежде всего, дар более могущественный, чем у неё, сдерживаемый неумолимой волей. Она упала в него, дышала вместе с ним, схватила его твердокаменный дух, стоящий на краю пропасти, и обняла.

Стремительный калейдоскоп серого света закружился вокруг Мартисы, отбрасывая её обратно в реальность грязи, измученных мышц и запаха крови. Она открыла глаза и сразу же нашла взглядом Шилхару. Его лицо уже не было таким бледным или усохшим, а грудь поднималась в медленном, устойчивом ритме. Мартиса поморщилась, в её голове словно пронёсся табун скачущих лошадей. Щекотка под носом заставила опустить глаза. Кровь капала, стекала на Шилхару. На этот раз её кровь. Она вытерла нос пыльным рукавом и вытерла его, насколько это было возможно.

Шилхара открыл глаза — обсидиановые озёра, поймавшие и поглотившие звёздный свет в своей пучине.

— Что ты такое? — прохрипел он.

Не заботясь о том, что они находятся в проклятой долине, или о том, что он, скорее всего, живьём содрал бы с неё кожу за этот поступок, Мартиса обняла своего учителя и звонко рассмеялась от облегчения. 

Она переменилась. Загружая вместе ящики с апельсинами в ветхую тележку, Шилхара уловил запах Мартисы на сухом ветерке, кружившем над рощей. Его ноздри дразнил аромат цитрусового масла с мылом, а ещё слабый мускусный запах девичьего тела. В паху медленно разлился жар. Прошли месяцы с тех пор, как он овладевал женщиной и вкушал удовольствия плоти. Но ни одна, с кем он в своей жизни делил ложе, не источала столь же восхитительное благоухание, как работавшая с ним бок о бок миниатюрная ученица. Её волосы и кожу окутывал резкий и чистый запах магии, напоминающий воздух перед грозой.