Он наклонился вперёд, упёршись локтями в бёдра. Лёгкий румянец, вернувшийся к её щекам, снова поблёк.

— Ведь это рабство, как никакое другое.

— Так и есть. И неопределимое влечение для мага, который контролирует цзиану. Вкус власти более чем соблазнителен. — Он прищурился, когда Мартиса сглотнула и отвела взгляд. — Для такого могущественного мага, как я или Камбрия, твой талант стоит больше, чем корабль, груженный золотом до самой ватерлинии.

Он сухо усмехнулся.

— Всё это время ты служила его дому, обучалась в Конклаве, но он так ни о чём не догадался.

— Но ты либо расскажешь ему, либо оставишь меня себе. — Горечь обострила её слова.

Есть много причин, по которым он хотел бы оставить Мартису себе. Её дар — не одна из них. Когда звезда Скверны висит в небе за окном, а голос бога обещает силу, способную поставить королевства на колени, её дар — лишь небольшое искушение.

— Хотя я и соблазнён, но не нуждаюсь в таком даре, а вот Камбрия, может быть. С твоей помощью он сможет контролировать Конклав. Ему не придётся ждать, пока умрёт корифей и Святой престол соберётся избрать следующего главу. Он просто узурпирует власть. Я сомневаюсь, что законы Конклава или какая-то воображаемая мораль помешают ему паразитировать на тебе. — Его губы сжались в презрительную усмешку. — Человек, поносивший магов-падальщиков, сам станет воплощением павших.

Мартиса встала и подошла к окну. Обрамлённые изогнутой аркой и освещённые солнечным светом, её черты были погружены в тень.

— И что теперь?

Он нахмурился, услышав глухие нотки в её голосе, как будто в ней умерло нечто большее, чем надежда на дар.

— Конклав и так стоит у меня за порогом, и это с благоразумным корифеем, который не питает ко мне недоброжелательности. У меня нет ни малейшего желания помогать епископу становиться всё более важной фигурой. — Он допил вино и встал. Мартиса не отступила, когда он подошёл к ней. — Я могу научить тебя скрывать дар. Не просто контролировать, а прятать. Настолько, чтобы священники никогда не почувствовали его присутствия. И я хороший лжец. Мне не потребуется много времени, чтобы убедить Конклав, что я не смог распознать твой талант.

Пустой взгляд Мартисы оборвал ему сердце.

— Ты можешь использовать меня, и я не смогу тебя остановить.

Её волосы были такими мягкими, когда он погладил её косу.

— Чем этот день отличается от любого другого?

Она закрыла глаза.

— Мне страшно.

Он погладил её щеку. Шилхара ненавидел её страх, но он сохранит ей жизнь.

— Так и должно быть. У порабощённых бидэ цзиану силой отнимали дар. Секс, пытки — всё, что их хозяева находили необходимым для проявления силы и использования в своих интересах.

Глухой смех, граничащий с истерикой, вырвался из горла Мартисы. Слёзы потекли по щекам, и она закрыла рот рукой. Смех перешёл в мучительные стоны. Шилхара обнял Мартису, движимый непривычным желанием защитить и утешить. Он погладил её по спине, и её слёзы потекли по его груди. Ей было хорошо в его объятиях даже в горе.

Он не помнил, когда в последний раз плакал, но понимал её слезы. Они порождены гневом и разбитыми мечтами, разочарованием и бессилием. Он молча обнимал, пока она не икнула и не выпрямилась.

Дрожащими руками Мартиса вытерла остатки слёз.

— Естественно, у богов прекрасное чувство юмора.

Боги для него не более чем удобное средство, с помощью которого он проклинал повседневные неурядицы. Только Скверна выше этой философии, и Шилхара ненавидел своего соблазнителя.

— Они только и знают, что насмехаться над людьми, ученица. Никто из них не стоит даже одного коленопреклонения. — Её нижняя губа задрожала под его большим пальцем. — Позволь мне дать тебе средство защитить себя, Мартиса.

Она нежно поцеловала его большой палец и вздохнула.

— Многие сказали бы, что я буду дурой, если доверюсь тебе.

— И многие были бы правы. Я вру хорошо и часто.

Веселье осветило её мрачное лицо.

— Ты никогда не лгал мне.

— Разве нет?

— Не в тех вещах, что имеют значение.

В нём росло желание. Не такое яростное, как раньше, но такое же сильное и глубокое. Если не считать Гарна, Каеля и матери из далёкого прошлого, до этого момента он не был склонен проявлять заботу.

Он подвёл Мартису к кровати и медленно занялся с ней любовью, рассказывая руками то, что слишком боялся раскрыть в глубине своего сердца. Потом он прижался к ней и зарылся лицом в её душистые волосы. Снаружи на деревьях кричали и хлопали крыльями вороны, а Гарн фальшиво напевал песенку, подметая заднее крыльцо. Шилхара провёл целый день с Мартисой и ни о чём не жалел.

Теперь их уроки станут серьёзнее. Будь он проклят, если увидит её сломленной на колесе рабства, и будь он проклят ещё больше, если даст Камбрии шанс заполучить ещё больше власти. Он с улыбкой отдаст свою душу на растерзание, если понадобится остановить епископа.

Нестройные песни воронов затихли, и Шилхара погрузился в сон, наслаждаясь теплом Мартисы. Она пошевелилась, скользнула ногой по его икре. Её голос, холодный и слегка вызывающий, полностью разбудил его.

— А что защитит меня от тебя?

Он крепко прижал её к себе и ущипнул за плечо.

— Ничто.

Миссия в Нейте обернулась оглушительным провалом. Устроившись на табурете во дворе, Мартиса доила одну из новых коз и гадала, что же ей теперь делать. Гарн сидел рядом и чинил уздечку Комарика. Шилхара заперся в кладовой, разливая по бутылочкам духи из цветков апельсина.

Из отведённого времени ей оставалось провести в поместье бесцельно три недели, не считая переводов для Шилхары, да и то, это слабое оправдание. Ворон Камбрии так и не прилетел на её зов, а ведь Мартиса тайком пропела колыбельную ещё трижды. Доклад Конклаву вряд ли многое бы изменил. Она могла лишь доложить о поездке в Ивехвенн, что само по себе не секрет и не преступление. Если Шилхара и пытался каким-то образом предать Конклав, то тщательно скрывал свои замыслы.

Мартиса прервала дойку. Повелитель воронов купил её молчание знанием о её даре. Она содрогнулась при мысли о том, что талант раскроют остальным. Нынешнее рабство ничто по сравнению с участью бидэ цзиана.

Шилхара предложил ей способы эффективно скрывать то, что Мартиса мысленно обрекла проклятием. Каждое утро, вместо того чтобы поощрять талант творить магию, они старались подавить его, загнать обратно в глубокие тайники, в которых он спал до нападения лича. За альтруизмом Шилхары скрывались более личные мотивы. Конклав под властью Камбрии без колебаний нападёт на него. Нынешний корифей — честный человек, приверженец верховенства закона, он на стороне справедливости, рождённой судом и доказательствами. Он может подозревать Шилхару в гнусных деяниях, но не осудит без оснований. Камбрия же не связан подобной моралью.

Мартиса жалела, что явилась в Нейт. Пробыв рабыней большую часть своей жизни, она привыкла к низкому статусу, но никогда не теряла надежды получить свободу, контролировать свою жизнь и вернуть частичку души, запертую в сверкающем камне.

В то время, когда она заключала сделку с Камбрией, цель казалась ясна, по крайней мере, так она себя убедила. Тихий всхлип застрял в горле. Поначалу предать Шилхару было легко. Но всё изменилось. Даже не ведая истину о даре, она не могла его передать в лапы Конклава. Может, для него она всего лишь удобная игрушка, но для неё Шилхара значил гораздо больше. Мятежный маг, отказавшийся от ярма Конклава, жил как нищий изгой, пугал, наставлял, защищал и видел в ней нечто большее, чем просто пару полезных, покорных рук. Когда он разделил с ней ложе, то всё равно что надел кандалы Камбрии на её запястья. Он никогда не узнает о её чувствах, и Мартиса покинет Нейт, так и не признавшись ему в любви. Её свобода не стоит его жизни.

Рывок за косу оторвал взгляд Мартисы от слепого созерцания земли. Козочка довольно жевала кончик волос. Мартиса выдернула локоны из пасти козы и перебросила их через плечо.