И я зеркалю его удивление, но направляю его на Олега Владимировича.
— Денис Сергеевич, вскрылись новые обстоятельства вашего последнего дела, — говорит мне полковник.
— По селёдке? — Я бесцеремонно сажусь за стол, и полковник вздыхает.
Несколько месяцев назад через финскую границу пытались вывезти раритетные украшения и предметы искусства, считавшиеся пропавшими со времён Великой Октябрьской революции.
Перевозили их в бочках с солёной сельдью. Транзитом через половину страны.
И если бы не случайное ДТП, в ходе которого фура легла на бок, национальные сокровища были бы безвозвратно утеряны.
— По селёдке, — передразнивает меня Миронов. — Готовится ещё одно преступление по той же схеме. Якутские алмазы, расфасованные в банки тушёнки мелкими партиями. Три фуры, Денис.
Я присвистываю.
— Откуда информация?
— Вот, Денис Сергеевич. — Полковник кивает в сторону посетителя. — Добропорядочный гражданин пришёл сообщить о готовящемся правонарушении.
Его тон звучит издевательски, и мужчина морщится.
— Я вам уже сказал. Слова больше не услышите, пока не согласитесь на мои условия.
— Что за условия? — Настораживаюсь я.
— Вы накроете такую группировку, что вам самые высшие звания и награды упадут. Сразу же! Я знаю не столь много, но вы-то сможете докопаться до сути. А я предоставлю вам такую возможность.
Чем дольше говорит этот мужчина, тем больше округляются мои глаза. В его рассказе звучит много знакомых фамилий высокопоставленных чиновников, депутатов, работников государственных аппаратов, бизнесменов и известных меценатов.
— …Это только те, с кем я общался напрямую. Но выше стоят ещё более влиятельные люди… — Завершает он свой рассказ.
— Озвучьте, пожалуйста, свой план, — просит полковник.
— Я неизлечимо болен. Врачи дают мне не более трёх лет. Я не могу поставить кого-то у руля вместо себя. Такова договорённость. Иначе… Моя семья под угрозой. Но у меня есть дочь… Никто не знает о ней. Вообще никто. Её мать работала в моей компании и была осведомлена о некоторых незаконных схемах. Она сразу обозначила жёсткие рамки, стоило только девочке родиться. В общем, никто не знает о ней. Но она моя дочь, чему есть документальное подтверждение. Я могу включить её в завещание. Ни у кого не вызовет подозрений, если я сделаю это. Вам останется только подослать к ней человека, чтобы втёрся в доверие, соблазнил, женился… Чёрт! Ну вы же лучше меня знаете, какие схемы могут сработать. Подсунете моей девочке толкового парня, она купится. Она совсем юная, восемнадцать лет. Ничего сложного. Просто втереться к ней в доверие. Она сама передаст акции своему мужу при грамотном подходе.
Мне противно. От прямолинейных мыслей этого горе-папаши внутри меня назревает долбанный конфликт. Почему-то сразу представляется Евка. Если бы я узнал, что её охмурил какой-то «толковый парень», то… Чёрт, да я бы поднял свой фундамент на полметра!
— Вам её не жалко? — Вырывается у меня.
— Жалко-не жалко, она всё получит. В любом случае, я не собирался оставлять свою девочку с голой задницей. Мать у неё умерла, а больше и нет никого. Она получит от меня куда больше, чем другие мои дети. И с вашей защитой она точно будет цела. Не только из-за бизнеса. Боюсь, что ей потребуется защита и от моей семьи… Но это не столь важно! Важно, что вы можете обеспечить ей защиту такого рода, а она станет ключом к раскрытию целой сети бандитов власть имущих.
Я возмущённо цокаю.
— То есть подложить свою дочь ради благого дела под одного из наших сотрудников — это и есть ваш гениальный план?
— Денис Сергеевич! Вы представляете, о чём идёт речь? Не столь велика цена за раскрытие преступного синдиката такого уровня! — Повышает голос полковник.
— И кого же вы пророчите в мужья этой бедной девице? — Горько усмехаюсь я.
— Думал Савву Тихомирова задействовать. Он — толковый малый, ему полезно поучаствовать в операции такого масштаба.
— При всём уважении, Олег Владимирович, поступать так с девушкой даже ради очень благого дела — непозволительно! Сломать ей жизнь, когда она несколько лет своей жизни вынуждена будет провести в обмане… И когда он раскроется… Я не собираюсь участвовать в этом!
— Как будто у нас есть другой выход! — Взрывается Миронов. — Тебя послушать, так, может, просто к ней прийти и начисто выложить весь план? Авось, согласится поучаствовать ради светлого будущего страны?
— Должен быть другой выход! Нельзя так! Это слишком жестоко. — Я качаю головой и обращаю внимание на посетителя. — Вы же не прямо сейчас собираетесь двинуть кони?
Мужик вспыхивает, но всё же отвечает на мой выпад.
— У моей болезни весьма упорядоченное и характерное течение. Судя по прогнозам врачей, следующий этап осложнений начнётся не ранее, чем через год.
— Олег Владимирович, — нетерпеливо протягиваю я Миронову, — дайте мне неделю. Отгуляю отпуск, наберусь сил… Я придумаю другой выход. Не так надо. Нельзя играть с чувствами. Это уже… за гранью!
— А вы, простите, вообще кто такой? — Спрашивает посетитель, обращаясь ко мне, а потом к полковнику. — Где этот майор? Акманов?
— Так перед вами, — разводит руками Миронов.
Я широко улыбаюсь на удивлённое выражение лица мужчины.
— Такой молодой?
— Вас же предупреждали, что он — гений. — Усмехается мой начальник. — Вот он и есть. Майор Акманов.
Я протягиваю руку.
— Денис.
— Лукьян Родионович Цемский, — он рассеянно пожимает мою руку, подозрительно вглядываясь в татуировку. — А это что у вас?
Я не понимаю его вопроса. Бросаю взгляд на чёрный рисунок на своей руке.
— Так лук же. Репка. — Пожимаю плечами. — Татуировка. Просто лук.
— Луковка, — счастливо выдыхает посетитель, и полковник хмурится.
— Луковка… — Обречённо повторяет он. — Ну надо же!
38
Наши дни.
Пока на складах кипит работа, мы с Авдотьевым располагаемся в безопасности кабинета генерального директора.
И хоть мне физически невыносимо само присутствие здесь, как и в своём доме, я усмиряю чувства, оставляя переживания на потом.
— Итак, Михаил Юрьевич, разрешите поинтересоваться, какие именно условия выдвинул вашей организации гражданин Цемский? С чем он к вам пришёл?
— Он попросил защиты и покровительства для своей дочери в обмен на информацию о крупном поставщике наркотических препаратов нового поколения.
В ушах стоит гул. Кажется, я вообще ничего больше не соображаю. Бах. И приоритеты на шкале моих интересов снова смещаются.
— Защиту и покровительство? — Со свистом вырывается из меня.
Я не хочу видеть жалость в глазах этого мужчины. Особенно, когда я точно знаю, с чем она связана.
— Лукьян Родионович, само собой, позабыл предупредить, что мы — не единственная организация, куда он успел обратиться. — Подумав, говорит Авдотьев. — Его просьба относилась к финалу этой истории. Мы взяли на себя обязательство освободить Лукерью Лукьяновну от ответственности за происходящее на складах, чтобы ни одна организация не смогла привлечь её к уголовному наказанию.
— Он посчитал, что мы повесим всё на девчонку, — гневно выдыхаю я, — когда придёт время назначить ответственного за весь разведённый им бардак!
— Полагаю, что так. — Кивает подполковник. — Тем не менее, он пришёл к нам с информацией, от которой мы не могли отмахнуться. Пару лет назад появился новый синтетический наркотик, возник словно из ниоткуда. Распространители не знали поставщика, товар сказочным образом материализовался словно из воздуха. И тут возникает Цемский.
— С информацией о поставщике? Это он вам предоставил в обмен на выполнение обязательств с вашей стороны?
— Да. Хочу сразу развеять все возможные недопонимания, — он наклоняется ближе ко мне. — Учитывая ваши обстоятельства, Денис Сергеевич, я хотел бы пояснить. Цемский просил защиты для дочери только от возможного уголовного преследования. О её безопасности или жизни речи не велось.