— Если вы станете давить на пациента, я напишу заявление в полицию раньше, чем вы успеете добраться до дома, — предупреждает врач. — Вас могут привлечь к уголовной ответственности, Денис Сергеевич.

— Да мне плевать! — Взрывается он. — Моя жена не останется в этой богадельне! Она не душевнобольная! И я не позволю вам пичкать её лекарствами! Я тоже подам жалобу на ваше непрофессиональное поведение, а так же буду требовать смены лечащего врача для моей супруги.

— Это ваше право, как и право самого пациента, но до того момента, как кто-то из моих коллег подтвердит или опровергнет мои слова, вам придётся смириться с тем, что пока именно вы опасны для неё.

Мне кажется, что Акманов сейчас просто прикончит моего врача. И тогда его точно посадят. А меня саму запрут здесь навсегда. Наследство ещё это… Как же всё не вовремя!

Я подхожу к Денису и крепко обнимаю его.

— Я верю тебе, Денис. Я знаю, что ты не мог причинить мне боль. Никоим образом. Я останусь по доброй воле, а ты организуй мне осмотр другим врачом. Или лучше двумя. Независимое мнение поможет поставить под сомнение этот диагноз. Всё будет хорошо, я обещаю. Езжай домой, Денис. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

— Луковка, ты не можешь остаться здесь, — он качает головой. — Это неправильно. В корне неправильно.

— Это ненадолго. Всё будет хорошо. Реши всё скорее и забери меня домой.

Он быстро целует меня и поворачивается к сияющей самодовольством Гординой.

— Вам дорого будет стоить эта ошибка, Екатерина Георгиевна! — Отстранённо бросает он ей. — Если ваша некомпетентность навредит моей Лукерье, я вас…

— Это мы ещё посмотрим, — усмехается она. — Кто вредит ей больше.

Денис бросает на меня быстрый взгляд и идёт до двери.

— Скоро я заберу тебя, Луковка. Обещаю.

Я верю ему. И не верю врачу Гординой.

Но вынуждена остаться в обществе последней.

Я не спал всю ночь. Разве мог? Стоило мне лишь представить на мгновение малышку Лукерью, окружённую реальными психами, как я вскакивал и ходил по дому, громко ступая по полу, словно это могло решить данную проблему.

Как же меня взбесила эта Гордина! Мелочная, циничная дрянь!

Она всё испортила. Всё! Почти два года моей жизни отправились псу под хвост с лёгкой подачи Екатерины Георгиевны. Вот же капец!

А ещё мне не давал покоя разговор с матерью, к которой я пришёл в поисках поддержки сразу после долбанной клиники. Для меня не стало открытием, что ей не по душе Лукеша, но я надеялся, что любящая мать найдёт для меня немного сочувствия в своём сердце. Но вместо сочувствия я получил лишь укоры.

— Ты ведёшь себя как мальчишка! — Ткнула она мне в лицо. — Несдержанный ребёнок, который не может отличить правильное от неправильного! Ты чуть не испортил всё, а когда тебе пришли на помощь и оказали неоценимую услугу, направив на путь истинный, порешь горячку. Не будет по-твоему. Потому что это неправильно. Противоестественно, если тебе угодно. Я никогда не приму твоего решения.

Спасибо за поддержку, мама.

Даже не знаю, на что я рассчитывал?

Что мне скажут: «Молодец, Акманов, возьми с полки пирожок и оставь себе Лукерью»?

В этой борьбе у меня всего три союзника, один из которых я сам, второй — заперт в дурке, а третий — не имеет права голоса. Офигеть!

Без труда можно представить моё утреннее настроение, когда я врываюсь в офис, чаще именуемый в наших кругах конторой.

Офис — для Лукерьи. Офис — для всех несведущих особ.

Я не расшаркиваюсь. Сразу иду к кабинету главного.

— Разрешите, Олег Владимирович?

— Заходи, коль пришёл, — гаркает в ответ Миронов. — Жалуйся, Дениска.

Пожалуй, во всём управлении старому полковнику одному приходит в голову и хватает смелости называть меня Дениской.

— Олег Владимирович, вынужден ходатайствовать о внесении поправок в ходе мероприятий по моему последнему делу.

— А что с ним не так? Разве у тебя там не всё гладко? Рапорт капитана я читал, всё по плану.

— В том-то и дело, полковник, — вздыхаю, готовясь к нагоняю. — Наш план исключал человеческий фактор. Но обстоятельства изменились. Нет необходимости в исполнении дальнейших действий в отношении гражданки Голавлёвой.

— Голавлёвой? — Понимающе усмехается Миронов. — Или всё-таки Акмановой?

— Олег Владимирович, — я качаю головой, но сдаюсь, понуро опускаю голову и выпаливаю, как на духу. — Акмановой.

— Эх, Дениска! И что мне прикажешь делать? — Вздыхает полковник. — Был бы жив твой отец…

— Он никогда не допустил бы, чтобы его невестку признали недееспособной в рамках очередного дела, — дерзко улыбаюсь старику. — Дядя Олег, пожалуйста. Я хоть раз подводил вас и управление?

— Так и знал, что нужно было задействовать Савву Тихомирова, — крякает мой крёстный отец и криво улыбается. — Сам разрулишь?

— Не сомневайтесь, — заверяю его. — Лукерья передаст мне все полномочия по доброй воле, только дайте отмашку прикрыть её историю болезни. Пожалуйста!

— Ох, беда с тобой, Дениска. — Он довольно хохочет. — Даже интересно посмотреть, как выкручиваться будешь?

— Вы же меня знаете, — ухмыляюсь в ответ, — что-нибудь непременно придумаю.

— Ладно, ступай. Можешь забирать гражданку Акманову из медицинского учреждения.

— Спасибо, полковник.

— Надеюсь, хоть я доживу до внуков от тебя, — смеётся он, вызывая широкую улыбку на моём лице.

— И я, дядя Олег!

В длинном коридоре слышатся торопливые шаги.

— Денис, подожди! — Останавливает меня женский голос. — Ты чего, злишься?

— С чего вы взяли, капитан?

— Так нужно было поступить, это же и был наш план. Завтра я оформлю все бумаги, акции Лукерьи перейдут к тебе, так как её признают недееспособной.

— С каких пор вы перестали мне доверять, капитан? — С усмешкой спрашиваю у неё. — Я же предупредил, что план меняется и у меня всё на мази.

— А если ты ошибся, Денис?

— Я никогда не ошибаюсь.

Она мнётся, подбирая слова. Ей нужно очень постараться, потому что я в невероятном бешенстве.

— Ты больше не приходишь ко мне, Денис, — неправильное решение, капитан!

— Я женат, ты, часом, не забыла?

— Значит так, майор? — Недобро усмехается она. — Всё равно будет по-моему!

— Я забираю Лукерью домой, Катя. Прямо сейчас. — Проникновенно смотрю в глаза Гординой. — Миронов дал добро.

— Ты сошёл с ума, Акманов! — Выплёвывает она. — Ты пожалеешь об этом.

— Не слишком ли много сумасшедших вокруг тебя, Катя? — Смеюсь в ответ, но тут же прекращаю, склоняясь ближе к её лицу. — Я забираю жену домой и дальше веду это дело сам. Сунешься вставлять палки в колеса, я подам рапорт о том, как ты вывернула нашу легенду в личных целях.

— Почему, Денис?

— Катя, Катенька, ты опять забыла! — Медленно говорю ей. — Я женат. Никому не позволю обижать свою жену.

Как только за Денисом закрывается дверь, и я остаюсь один на один со своими ночными кошмарами последнего месяца моей странной изменившейся в один миг жизни, за спиной слышится уверенный стук каблучков.

— Вот увидите, Лукерья, всё к лучшему, — говорит мне врач Гордина. — На моей практике было столько очаровательных негодяев и абьюзеров презентабельной наружности, что и не счесть.

Я не хочу спорить. Что я могу ей доказать? Что Денис никогда бы не поднял на меня руку? Я его забыла… Сейчас он заботится обо мне. Но ведь больше некому… Никого, кроме него и нет рядом. И вообще в моей жизни.

— Палата у вас будет одноместная, — вклинивается в мои мысли врач. — На обед уже не успеете, но в пятнадцать часов будет полдник. А там уж и ужин скоро.

В тумане бреду за ней в палату. Свой одноместный люкс с туалетом и душевой. Стараюсь не думать, где я нахожусь. Хотя бы без соседей.

Я ложусь на койку и смотрю в стену несколько часов. Прокручиваю раз за разом свои воспоминания, как заезженную пластинку, но нет ни малейшего намёка даже на призрачное присутствие в моих воспоминаниях моего мужа.