Средневековый центр Арнема и мост через Рейн были разрушены. Великолепное старинное здание регионального совета тоже лежало в руинах. Когда сражение закончилось, большинство голландцев, которые помогали англичанам, были изгнаны из своих домов немцами, забравшими все их деньги и даже бельё.

Позже маршал Монтгомери напишет генералу Эркарту: «Мало есть более славных страниц, чем арнемская эпопея, и Вашим преемникам будет трудно оказаться на высоте, до которой Вы подняли планку. В будущем кто-нибудь сможет говорить с величайшей гордостью: “Я сражался при Арнеме”».

В будущем Одри тоже сможет говорить своим детям: «Я там была», только она скажет иначе: «Я не отдала бы это ни за что на свете. Всё, что происходит с вами, бесценно. Во всех моих кошмарах всегда одно и то же: война и холодные объятия ужаса. Я узнала и то и другое». Освобождение пришло после капитуляции немцев 5 мая 1945 года. Накануне Одри исполнилось 16 лет. Перед ней открывалось новое будущее. Когда союзные войска вступили в Арнем, чтобы произвести разминирование, Одри выбежала на улицу встречать их. Она танцевала, смеялась, скакала от радости и целовала каждого американского солдата.

«Я стояла там, смотрела на них, — рассказывает она. — Радость слышать английскую речь, невероятное облегчение оттого, что ты свободна, — это что-то колоссальное». Она попыталась выразить словами то, что значила для неё свобода. «Свобода — ею пахло тогда. У свободы был запах английских сигарет».

Ещё одна радость, связанная с освобождением: посылки ЮНРРА[8] — предка ЮНИСЕФ. Одри никогда не забудет, как важна была эта помощь. Её активное участие в деятельности ЮНИСЕФ вдохновлено памятью о том времени. В 1992 году Одри поделится с американской прессой воспоминаниями о тогдашней гуманитарной помощи: «Я помню много муки, масла, овсяных хлопьев и всех тех вещей, которых мы не видели уже сто лет!.. Мой первый обед состоял из овсяной каши на сгущённом молоке. Я добавила туда кучу сахара и проглотила целую тарелку. Потом мне было ужасно плохо, потому что я не смогла это всё переварить. Я отвыкла от сытной пищи. Я практически разучилась есть вообще, не говоря уже о таких блюдах. Но мы все об этом мечтали».

Ящики ЮНРРА складировали в школах, и Одри, как и все её ровесницы, приходила в восторг: «Мы могли забрать домой одеяла, лекарства, одежду. Помню, как я вошла в просторный класс, где мы выбирали себе одежду: пуловеры, юбки; и всё это было такое красивое и прямо из Америки. Мы спрашивали себя, как же люди могут быть такими богатыми, чтобы отдавать ещё совсем новые вещи».

В 16 лет Одри, ростом 1 метр 76 сантиметров, тонула в этой одежде: она весила всего 40 килограммов. Астма, гепатит, анемия и недоедание за пять лет войны испортили её здоровье. Всю жизнь Одри будет страдать от спастического колита, типичного при функциональной колопатии (неврозе толстой кишки). Она никогда не будет весить больше 50 килограммов из-за нарушенного в военные годы обмена веществ и проявлений анорексии.

Но для семьи ван Хеемстра самой большой радостью освобождения стали конец подпольной жизни Александра и возвращение из Германии Яна. Как сказала Одри «Нью-Йорк таймс», «мы уже почти потеряли надежду, и вдруг однажды раздался звонок; это был Ян!.. Мы, конечно, всё потеряли:

наши дома, имущество, деньги. Но нам на это было наплевать. Мы выжили, и это было самое главное».

Трагические события лишили Одри нормального отрочества: никаких вечеринок, романтических ухаживаний, кино или танцулек. Её отдушинами были музыка и балет. Она инстинктивно обращалась к ним, чтобы забыть об ужасах повседневной жизни. С началом новой эпохи её детские увлечения превратятся в её главные козыри.

Вскоре после освобождения от нацистской оккупации Одри вызвалась работать санитаркой в санатории для голландских солдат. Она получала огромное удовлетворение от этой работы, считая, что по мере своих слабых сил вносит лепту в огромные жертвы, на какие пошли люди ради тех, кто боролся с господством нацизма. Эта эпоха станет её наваждением. «Война оставила мне глубокое знание человеческих страданий, — скажет она однажды, — и я надеюсь, что многие другие молодые люди их никогда не узнают. То, что я видела во время оккупации, внушило мне реалистичный взгляд на жизнь, которого я с тех пор придерживаюсь. Верьте всему, что вы услышите или прочтёте о жестокостях нацистов. Это было хуже всего, что вы способны вообразить. Я, пережившая войну, благодарна зато, что осталась жива, и понимаю, что самое главное в жизни — человеческие отношения, они гораздо важнее, чем богатство, пища, роскошь, карьера или что-либо другое, что вы назовёте». Работая в санатории, Одри получала в подарок от пациентов еду и шоколад. Она так давно не ела ничего подобного, что однажды умяла семь плиток кряду. Результат не заставил себя ждать — ей стало плохо. Реадаптация ещё не завершилась. Её подстерегали и другие разочарования. Через одного друга семьи Одри узнала, что получила стипендию для обучения в знаменитой танцевальной школе «Рамбер» — филиале прославленной труппы Мари Рамбер. Эта польская балерина давала уроки ещё великому Нижинскому, боровшемуся с трудным ритмом «Весны священной» Стравинского. Её труппа, основанная в 1930 году[9], сегодня является самой старой из балетных трупп Англии. Главным её открытием считался хореограф Фредерик Аштон, поставивший балет «Гороскоп», который был показан в Арнеме накануне нацистского вторжения, а звездой труппы несколько лет была Алисия Маркова. Но стипендия была крошечной, и Одри, увы, пришлось пока отказаться от этого предложения.

Во время оккупации пострадали многочисленные земельные владения ван Хеемстра. Что же до имений, находившихся вне Арнема, они погибли под перекрёстным огнём. Хотя баронесса всё ещё обладала поместьями в Бельгии и Голландии, продать их было невозможно. Единственная собственность, которую можно выставить на торги, — кое-какие драгоценности. Вместо того чтобы остаться в Арнеме и попытаться всё восстановить, баронесса решила, что лучше переменить обстановку. После возвращения Яна из лагерей воссоединённая семья переехала в Амстердам.

Между тем Одри задумалась о своём будущем. Она как никогда была полна решимости стать балериной, и мать поддерживала её стремление. Даже разорившись, баронесса не пала духом и устроилась в зажиточную голландскую семью кухаркой-экономкой. Ван Хеемстра поселились в подвале. Благодаря скудным заработкам Одри могла каждую неделю заниматься балетом в Амстердаме. За следующие три года она усвоила там «европейский стиль», повадки и манеру работать, чего добивалась строгая преподавательница — русская танцовщица Ольга Тарасова.

«Я занималась два-три часа подряд, — рассказывала её ученица годы спустя. — И даже если я была пунцовая и мокрая от пота, она кричала: “Встаньте, ван Хеемстра, держитесь прямее!” Это придавало мне сил». «Для Одри танцевать так же естественно, как выпить воды», — призналась мадам Тарасова баронессе.

Под диктатом русской преподавательницы девушка делала успехи. Упорный труд не помешал ей превратиться в мечтательную и сентиментальную барышню, жаждущую любви. Однако у неё почти не было времени на ухажёров. «В каком-то смысле мой мир был наглухо закрыт», — сетовала она позже.

Единственное развлечение, которое она себе позволяла, — музыка. «Для меня было высшей радостью сходить на концерт, — восторженно рассказывала она. — Просто удивительно, как некоторые вещи западают в память. Я очень ясно представляю, как я с трудом иду к “Консертгебау” в Амстердаме, гордо зажав в руке абонемент на серию концертов».

Однажды на занятии побывал голландский кинорежиссёр Чарлз Хугейнот ван дер Линден. Одри под руководством мадам Тарасовой отрабатывала большой батман. Ван дер Линден собирался приступить к съёмкам фильма «Голландский за семь уроков», и ему срочно требовалось найти хорошенькую девушку на маленькую роль стюардессы. Для роли требовались главным образом хорошая осанка и хотя бы немного изящества. К режиссёру подошёл помощник продюсера X. М. Йозефсон, и они уселись в уголке балетного класса с зеркальными стенами. Пару раз они заговаривали с мадам Тарасовой о той или иной девушке, но в основном обсуждали их между собой. Под конец занятия они как будто пришли к согласию. «Пусть будет вон та высокая худенькая девушка с такими глазами, — сказал ван дер Линден. — Пойдём поговорим с ней».