Репетиции перед съёмками шли тяжело, тем более что разворачивались на холоде; кроме того, множество ночных сцен предполагалось снимать вне павильона, обычно под моросящим ледяным дождём, который всё сеялся и сеялся в апреле 1952 года. Одри пришлось собрать в кулак все силы — физические и психические. «Холод стоял жуткий. Как у многих худых людей, у меня всегда были проблемы с кровообращением; очень трудно танцевать, когда пальцы рук и ног онемели от холода. Мы с девочками из кордебалета прибегали к разным ухищрениям, чтобы измерить температуру. За ночь вода в стакане замерзала. Я надевала по три пары шерстяных гетр поверх трико и каждый перерыв грелась у электрического обогревателя. Я уже начинала говорить себе, что сниматься в кино — примерно то же самое, что прятаться в погребе. Хуже всего были репетиции в костюмах, когда на нас были только трико и пачки».

К счастью, между взрывной Валентиной Кортезе и нежной Одри установились тёплые взаимоотношения, о которых актриса рассказывала в 1980 году: «По вечерам мы ездили в Лондон, разодетые, как королевы. Однажды мы ужинали в шикарнейшем ресторане и обе курили сигары. Смеялись, как дурочки. А почему бы нет? Я её обожала».

Но Одри упорно работала, чтобы показать себя достойной первой большой роли. «Это был первый фильм, в котором мне действительно захотелось сниматься; остальные были только пеной на кружке пива». В сцене, где она должна была заплакать, Одри никак не могла этого сделать, и режиссёр предложил ей применить испытанный метод. «Я села в дальнем углу и представила себе всё, что происходило в Арнеме, словно это было кино, — вспоминала потом Одри. — На самом деле действительность была гораздо ужаснее, чем фильм, снятый Ричардом Аттенборо про этот эпизод войны. И я непосредственно во всём этом участвовала. Вместо того чтобы отогнать от себя эти картины, я поддалась им, пустила их внутрь. Несмотря на тяжёлое впечатление, которое я испытала, они не раздавили меня, и я использовала для своей сцены вызванное ими волнение. Этот совет оказался для меня полезнее, чем все уроки сценического мастерства, которые я брала до или после того. Благодаря ему я узнала всё, что знаю теперь о сосредоточении, и научилась полагаться на непритворные собственные чувства». Хотя фильм не имел коммерческого успеха, Одри была на пути к тому, чтобы стать звездой.

Начало пятидесятых годов было одним из самых вольных и беззаботных периодов в биографии Одри. Впервые она могла забавляться, ни о чём не тревожась. Она всё ещё жила с матерью на Саут-Одли-стрит, но в её жизни появился новый воздыхатель — Джеймс Хансон, уроженец Йоркшира, двадцати девяти лет, сын бизнесмена, разбогатевшего на перевозках. Сам он занимался коммерцией в Англии и Канаде, заложив основы настоящей промышленной империи. Он был представителем крупной английской буржуазии, уже побывал близким другом актрисы Джин Симмонс и слыл казановой. «Помню, что он спросил меня, где я взяла такие глаза, — рассказывала Одри. — Я ответила, что они входили в комплект. “Я бы купил целую коробку вместо кротовых глаз, которые вижу каждый день. Если бы у всех были такие глаза, как у вас! Тогда зрение стало бы делом величайшей важности!” — ответил он. Естественно, я решила, что влюблена».

Вскоре заговорили о помолвке. Одри нравился непринуждённый стиль Джеймса, любителя быстрых машин и ночных эскапад, были по душе его добродушное обаяние и производимое им впечатление надёжности и решимости. Баронесса ван Хеемстра, заботливая мать, встретила его в штыки. Она считала, что дочери ещё рано думать о замужестве, и не могла себе представить Одри в роли супруги помещика, жизнь которого заполнена выездами на охоту, рыбалку и стрельбой по голубям. А главное, на взгляд баронессы, Хансон не был бы верным мужем. Она видела, как он флиртует с товарками Одри из «Сиро’с», её коробило от его развязности. Она подталкивала дочь к расставанию с ним.

Одри разрывалась между обаятельным женихом и властной матерью. Она также разрывалась между своими потаёнными желаниями и истинными страстями. С одной стороны, ей хотелось осуществить профессиональные амбиции, с другой — она испытывала огромную потребность в любви и неизменной привязанности, хотя и разделяла опасения матери.

Джеймс Хансон, ставший мультимиллиардером лордом Хансоном, старался сгладить семейные трения: «Я очень высоко ценил Эллу. Было бы совершенно неверно утверждать, что мы были в натянутых отношениях. Она всегда поощряла нас с Одри. Она считала, что разница в возрасте (шесть лет) вполне подходящая и что мужчина, возглавляющий солидную компанию, подходит девушке с артистическими наклонностями. Её дочери надо выйти замуж за человека, твёрдо стоящего на земле, а не за представителя шоу-бизнеса, на которого нельзя положиться. Мы часто об этом говорили. Мы уже всё расставили по своим местам: Одри будет делать по одному фильму в год или играть в пьесах, когда пожелает; во всяком случае, она жила именно в таком ритме — частично потому, что хотела исполнять роль замужней женщины. В те два года, что мы провели вместе, мы составляли очень счастливую “семью”. Я проводил много времени с Эллой. Она считала, что мы подходим друг другу. Её совершенно не беспокоило, что я бизнесмен, а Одри актриса. Элла недолюбливала людей из шоу-бизнеса. Я много сделал для неё как будущей тёщи. Я старался, чтобы между нами возникла привязанность, и мне это удалось».

Но отношениям между Одри и «Джимми» помешало творческое предложение. АВС искала молодую двуязычную актрису для фильма, который предстояло снимать в Монте-Карло. Одри, бегло говорившая по-французски, идеально подходила. Роль была второстепенная, но искушение пожить на Лазурном Берегу, нежась на солнце, было слишком велико. Даже Джеймсу Хансону не удалось удержать Одри. «Я приняла роль по обычным своим причинам, — рассказывала она. — Мне предстояло играть кинозвезду, и костюмы были просто сказочные. Было одно платье от Диора, мне сказали, что я смогу оставить его себе — это раз. Вторая причина — фильм предстояло снимать на Лазурном Берегу. Третья причина — съёмки фильма, в котором я очень хотела участвовать, только что перенесли на достаточно отдалённое время, чтобы я успела сняться и в этом».

Отъезд на юг Франции временно развеял иллюзии Джеймса Хансона. Но судьба, оберегавшая Одри, приготовила ей встречу в Монако с человеком, который станет её талисманом, — Колетт! Жизнь Одри пошла на взлёт!

В вечер перед отъездом в Монте-Карло Одри познакомилась со знаменитой американской журналисткой из мира шоу-бизнеса Рейди Харрис во время ужина, устроенного в её честь в самом модном частном клубе в Мейфэр — «Амбассадор». Начинающая актриса не была знакома с Рейди, но та быстро стала её самой близкой подругой и наперсницей. На вечеринке были также звезда американского кино сороковых годов Фэй Эмерсон, приехавшая на несколько дней к Рейди, Хамфри Богарт, Джон Хьюстон, Сэм Шпигель и Лорен Бэколл[16]. Праздник в честь журналистки устроили Джеймс и Джон Вульфы из кинокомпании «Ромулус филмз».

Одри, до тех пор работавшая только с британскими актёрами, в буквальном смысле потеряла дар речи при мысли о том, что увидит Хамфри Богарта, которым всегда восхищалась. Она ещё никогда не встречала человека-легенду, даже просто голливудскую звезду, и если бы кто-нибудь сказал ей тогда, что однажды она станет партнёршей Богарта, она бы ответила: «Глупости какие! Никогда мне не встать на один уровень с ним».

Тем не менее начинающую актрису уже замечали нужные люди в нужных местах. Рейди очень скоро обнаружила неотразимое обаяние Одри и разговорила её, засыпав вопросами. Одри, в свою очередь, была благодарна журналистке за проявленный интерес и отвечала с чистосердечием старой подруги. «Всё самое важное в моей жизни произошло будто по волшебству и совершенно неожиданно, как завтрашняя поездка в Монте-Карло! — сказала она Рейди. — Мне всегда очень хотелось поехать на Лазурный Берег, но я не могла себе этого позволить. И тут подвернулся этот фильм — “Дитя Монте-Карло”. Я там играю роль второго плана, но даже такого я никогда не могла себе представить. День, когда продюсер вызвал меня на собеседование, был одним из тех дней, когда всё идёт не так. Я безумно долго искала непорванные чулки, у меня заело молнию на платье. Когда я в конце концов примчалась к своему агенту, всё собеседование заняло полторы минуты! Я была уверена, что провалила его. Попыталась утешиться, сказав матери, что если бы я поехала в Монте-Карло ради этой маленькой роли, то рисковала бы упустить большую роль в Лондоне, и что в любом случае однажды у меня будет достаточно денег, чтобы мы обе могли отправиться на Лазурный Берег за мой счёт. И вдруг зазвонил телефон и я услышала три слова, которые звучат для любой актрисы самой чудесной музыкой на свете: “Роль отдали вам!”».