В середине сороковых годов Йен МакЛеллан Хантер и Далтон Трамбо написали оригинальный сценарий о хорошенькой принцессе, которая во время зарубежного визита на сутки сбежала от свиты и вдоволь повеселилась с американским журналистом. Права на сценарий «Римских каникул» приобрёл итало-американский режиссёр Фрэнк Капра для студии «Либерти Филмз», а когда в 1948 году «Либерти» выкупила студия «Парамаунт», было решено, что снимать фильм будет Капра. Роли в фильме предложили Элизабет Тейлор и Кэри Гранту, но поскольку «Парамаунт» настаивала на ограниченном бюджете, Капра потерял интерес к этому проекту. В начале 1951 года режиссёр Уильям Уайлер, снявший «Грозовой перевал», прослышал о сценарии. Он живо интересовался, можно ли будет снимать на натуре в Риме. Киностудии были согласны: у них в Италии припасено много лир.
В этот момент Грегори Пек случайно дал понять, что хотел бы попробовать себя в комедии. Актёр ознакомился со сценарием и заявил, что сюжет ему понравился, хотя он не в восторге оттого, что главная роль будет не у него, а у партнёрши. Снова называлось имя Элизабет Тейлор, а также Джин Симмонс, хотя в тот момент обе были заняты. «Мне не нужна звезда на главную роль, — отчеканил Уайлер. — Мне нужна девушка без американского акцента и умеющая держать себя, как принцесса. Это моё главное требование». Уайлер уехал в Европу искать свою жемчужину.
В Лондоне он отсмотрел несколько кандидаток, в том числе Одри (он видел съёмочные материалы «Засекреченных людей», и молодая актриса произвела на него огромное впечатление). Потом он переговорил с руководителем лондонского продюсерского центра студии «Парамаунт» Ричардом Милендом, который, в свою очередь, 9 июля 1951 года отправил в нью-йоркский офис письмо: «У меня есть кандидатка для “Римских каникул” — Одри Хепбёрн. Я был поражён её исполнением роли второго плана в “Смехе в раю”...» Нью-Йорк телеграфировал: «Просьба выслать самолётом отчёт и фото актрисы Одри Хепбёрн».
Тем временем Уайлер посылал собственные отчёты. Не теряя времени, Ричард Миленд предоставил подробную информацию об Одри: «Ей 22 года, рост метр восемьдесят[18], темно-каштановые волосы. Немного худощава... но очень привлекательна. В её таланте нет никаких сомнений, и она очень хорошо танцует. Голос ясный, молодой, без сильного акцента. Она в большей степени европейка, чем англичанка». Ему ответили телеграммой: «Студия крайне заинтересована Хепбёрн. Не терпится как можно скорее увидеть её фильме».
У «Парамаунт» разыгрался аппетит, и телеграммы поступали всё более заинтересованные. Несколько дней спустя Миленд, однако, получил такое послание: «Спросите согласна ли Хепбёрн сменить имя избежание конфликтов Кэтрин Хепбёрн[19]». Одри была непоколебима: «Об этом не может быть и речи. Хотите меня — берите вместе с именем». Телеграммы, письма и телефонограммы заметались через Атлантику в усиленном ритме, но к концу дня «Парамаунт» решила, что контракта не будет без кинопроб. В конце концов из Лондона в Нью-Йорк отправили телеграмму: «Пробе договорился Пайнвуд Студиос 18 сентября 1951. Продюсер Торольд Диккинсон. Другие актёры — Лайонел Мартон и Кэтлин Несбитт. Две сцены по сценарию Римских каникул и собеседование».
Когда зашла речь о кинопробе, Одри попросила, чтобы режиссёром был Диккинсон, которым она восхищалась и которому доверяла. Вот ведь совпадение: Уайлер, уже без ведома Одри, попросил Диккинсона провести кинопробу. Позже британский продюсер всё объяснил: «Мы подготовили кадры из “Засекреченных людей” и сняли несколько сцен по сценарию “Римских каникул”. И поскольку “Парамаунт” желала узнать, какова Одри, я записал беседу с ней... Всю войну, в том числе во время воздушного налёта на Арнем, Одри пряталась в городе. Мы поговорили об этом. Мы зарядили в камеру 300 метров плёнки, и на всех был этот разговор». «Торольд сделал много крупных планов Одри, — рассказывал Сидни Коул[20], присутствовавший на пробах. — Она всё время держалась очень непринуждённо. В тот момент она сделала бы всё, что Торольд ни попросит; она доверяла ему целиком и полностью».
Одри превосходно справилась с пробами; особенно удачным был момент, когда она перестала быть начеку. Она присела на краешек кровати, и тут Диккинсон знаками показал ей, что проба закончена, она свободна. Тогда Одри подмигнула ему и вымолвила: «Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь сказал “Снято!”». Все, кто видел пробу, уверяют, что именно благодаря этому эпизоду, в котором в полной мере проявились обаяние, игривость Одри и её врождённое уважение к обычаям, она получила роль.
Этот словесный фокус впервые запечатлел на плёнке, как Одри просит, чтобы с ней обращались «по правилам». Она поступает с другими с уважением и ожидает в ответ того же. А человек на съёмочной площадке, которого она почитает превыше всех, — это Диккинсон; он единственный, от которого она готова получать приказы. «Она была очень добросовестной, во время репетиций знала текст назубок и охотно выслушивала указания», — подтверждал канадский актёр Лайонел Мартон. Он только что снялся в «Дитя Монте-Карло», и Диккинсон доверил ему для пробы роль «увлечённого худого юноши», которую в итоге сыграет Грегори Пек. Лайонел Мартон, стоявший по другую сторону от камеры, сразу заулыбался. «Эта прелестница с глазами газели — маленькая плутовка, — подумал он. — Она прекрасно знает, что камера ещё работает, и вовсю играет». Главный продюсер «Парамаунт» Дон Хартман положил в чемодан катушку с отснятой плёнкой и первым же рейсом вылетел в Голливуд, где кинопробы первым просмотрел Грегори Пек. Он пришёл в восторг, как и все. В Лондон полетела телеграмма: «Поздравляем. Чудесная проба Хепбёрн. Все, включая Мейкледжона, считают её потрясающей».
Мейкледжон тогда возглавлял службу «Парамаунт» по подбору актёров. Он немедленно отправил письмо, в котором имя «Одри Хепбёрн» было подчёркнуто красным, а дальше шли инструкции: «Оформите заявку на эту актрису. Проба явно одна из лучших, когда-либо сделанных в Голливуде, Нью-Йорке или Лондоне. Искренние поздравления от имени “Парамаунт”. Подпись: Балабан, Фриман и Хартман...»
Одри получила одобрение на самом высоком уровне. Телеграмма была подписана тремя высшими руководителями киностудии: президентом Барни Балабаном, вице-президентом Фрэнком Фриманом и главным продюсером Доном Хартманом. Понимая, что может заполучить фантастическую актрису, «Парамаунт» горела нетерпением подписать с Одри эксклюзивный контракт. Увы, та всё ещё была связана обязательствами с АВС (играть по фильму в год). Одри хотела вести переговоры только о краткосрочном контракте на два фильма. Они с её импресарио знали, что делали, отказавшись подчиниться американским киноворотилам — загорелым, одетым в кожу, с грубым выговором и сигарой в зубах. В итоге Одри выговорила себе приемлемые финансовые условия и победила на всех фронтах.
Ей даже удалось внести в договор пункт, позволявший ей играть в театре. Споры по поводу её настойчивого желания работать на телевидении проходили более напряжённо. «Никакого телевидения», — ворчали представители «Парамаунт» во время переговоров. — «Никакого телевидения? — вскидывалась Одри. — В таком случае никакого Голливуда». Актриса прекрасно знала, какие огромные гонорары платят американские телеканалы, и хотела обеспечить себе свободу. Киноначальство от возмущения подавилось своей сигарой, но было вынуждено уступить. «Парамаунт», Уайлеру и Пеку пришлось прождать почти год, пока Одри не закончит выступать в «Жижи» на Бродвее, прежде чем начать работать над своим детищем ценой в два миллиона долларов. Киностудия решила не делать контракт достоянием гласности до премьеры «Жижи». В письме Ричарду Миленду, который помогал ей вести переговоры с Голливудом, Одри приписала несколько слов своим крупным решительным почерком: «Да поможет мне Небо оказаться на высоте!» И будущая звезда принялась паковать чемоданы, отправляясь в Новый Свет.
