— Никогда! — Дана вновь навела на Шрама пистолет-пулемет. — Пошел ты к черту и оставь Алекса в покое!

Но наемник снова лишь усмехнулся.

— Он в любом случае окажется втянут во все это. Примкнуть к нам для него теперь единственный способ не остаться одному против Рока и Черного Дозора. Тем более, у него есть хорошие знакомые среди наших.

— Ладно, — Дана опустила «Узи», ответы на аргументы Шрама в голову не приходили. По всему выходило, что мужчина был прав. — Но при чем здесь я?

— При том, что тебе следует исчезнуть из научного лагеря и оказаться подальше от любых международных организаций. Иначе ты рискуешь стать заложником. Приманкой для Алекса.

«Где-то я это уже слышала».

— Ладно, допустим, я тебе поверила. Что ты предлагаешь?

Шрам вновь промолчал, затем, кивнув сам себе, предложил:

— Группировка, на базе которой нашла себе пристанище моя команда, часто работает с учеными. Сперва я провожу тебя в лагерь — нечего здесь шляться в одиночку, могут и сожрать. Поверь, сделать так, что доктор Рэгланд, а с ним и ты, отправитесь к нам на Болота с заданием от яйцеголовых рангом повыше, не так сложно. Но есть еще кое-что: пока ты остаешься обывательницей, дамочкой в беде, ты — легкая добыча. На самом деле здесь не так страшно… если уметь выживать в Зоне.

— К чему ты клонишь? — нахмурилась Дана.

Уголки губ мужчины дернулись, будто он хотел улыбнуться.

— Я из многих зеленых новичков сделал толковых сталкеров. Могу обучить и тебя.

— Что, не хватает внимания? — съязвила девушка. Собеседник в ответ негромко рассмеялся:

— В смысле, седина в бороду, бес в ребро? Нет уж. Как там говорится? — он улыбнулся. — Я слишком стар для этого дерьма. А вот научить тебя выживать здесь я сумею — если ты, конечно, согласишься учиться. Ну, так что, по рукам?

Дана задумалась. Да, она видела этого человека впервые — но, черт побери, он был прав во всем, что говорил! А ей, Дане, не помешало бы научиться защищать себя самой… В любом случае, сначала они вернутся в лагерь, а там уже можно будет окончательно принять решение. Хотя…

Ей надоело быть обузой, вечным источником тревоги для Алекса. Сколько раз ему приходилось ее выручать? Пожалуй, теперь самое время, чтобы самой научиться защищать себя. Стать не обузой, но помощью Алексу. Этот же человек давал ей хоть призрачный, но шанс на это.

— По рукам, — Дана пожала сильную, сухую ладонь, решительно отсекая сомнения.

«Алекс… Тебе больше не придется за меня беспокоиться».

*Ундервуд — Разведка с мудаками

И снова Город встал стеной,

Проходим улицей дождя.

Нам не придти к себе домой -

В сгоревшем доме жить нельзя

(Jam — Черный легион)

Припять, середина дня

— Ну, заходите, — осмотрев предполагаемое укрытие, Змей кивнул остальным. — Располагайтесь, будьте, как дома. Здесь нас с улицы не увидят, есть время на передышку и планирование действий.

Серые стены, пустые провалы окон и заросшие дворы — таким я увидел город Припять. Печальный дух чего-то, ушедшего безвозвратно, витал над вымершими улицами. Время здесь, казалось, застыло.

До предполагаемого укрытия добирались короткими перебежками через заросшие улицы. Странно, сектанты даже не потрудились выкосить растительность? Или просто не ожидали, что враг сможет добраться до мертвого города?

Я шагнул в темную комнату и замер на пороге. Луч фонаря скользнул по стенам, выхватывая из мрака остатки обстановки, покрытые плесенью стены, куклу на подоконнике. Я уже не раз видел это место — в своих снах. Вот только наяву оконный проем закрывали листы фанеры, старые, трухлявые, но все еще каким-то чудом не отвалившиеся.

— Я видел эту квартиру, — тихо проговорил я. — В своих снах.

Змей обернулся ко мне и улыбнулся. Впервые за все время нашего с ним знакомства это была не язвительная ухмылка, а полуулыбка, полная затаенной печали.

— Знал бы ты, как часто видел ее в своих снах я…

Мы обернулись к свободовцу, ожидая пояснения. Фонари давали недостаточно света, чтобы рассмотреть лицо сталкера, прошедшегося от стены к стене, зачем-то осторожно коснувшегося подоконника.

— Окно нам выбило местное шпаньё за два дня до аварии, — проговорил он, наконец. — Потом, когда рвануло на станции… Я тогда еще был сопляком, не понимал, что случилось — а вокруг все всполошились, сперва говорили, что станция горела, потом еще что-то… Улицы поливали… На следующий день всех вывезли из города, — фразы были рваные, чувствовалось, что Змею тяжело об этом говорить. — Новое стекло батя так и не вставил. Потом мы у родственников жили уже далеко отсюда, там жизнь по-новому потекла… Вот только незадача: я могу рвануть за Периметр к родным, могу прийти сюда — но домой уже никогда не смогу вернуться. Вот так, — он осторожно поднял куклу, проверил дозиметром и каким-то навороченным детектором и убрал в рюкзак. — Когда вырвусь на Большую Землю в следующий раз, сестре привезу, на память, хоть она тогда еще младше, чем я, была…

Я не сразу нашел, что ответить на эту исповедь. Змей стоял посреди своего брошенного, мертвого дома. Посреди своего разрушенного детства.

— Знаешь, у нас с Даной тоже почти не было нормального детства до того, как нас поместили в приемную семью, — проговорил я в пространство. — Им, в общем-то, было все равно, что мы думаем и чем занимаемся, лишь бы не голодали и не ходили в обносках. Поэтому мне приходилось заботиться о Дане. Потом мы перебрались в Нью-Йорк — а теперь город мертв. Так что мне тоже некуда возвращаться.

— Пожалуй, присоединюсь к клубу пускающих ванильные сопли, — со злой иронией в голосе встрял Меченый, — но даже если у меня есть дом, я его даже не могу вспомнить. Вся надежда, — он хмыкнул, — что только Воробью из нас в этом плане повезло.

Но молодой сталкер покачал головой:

— Я вообще детдомовский.

Мы переглянулись — и я невольно улыбнулся:

— Да, мне кажется, что мы столкнулись в этой Зоне совсем не случайно, — и добавил обыденным тоном: — Давайте, что ли, уже пожрем, а то такое впечатление, будто желудок к спине прилип.

Пока мы уныло жевали сухпайки, мои любопытство и подозрительность наконец-то достигли критической точки, и я выложил Змею все, о чем мы с Меченым говорили после стычки с сектантами — от плясок со смертью до слухов о потерянном отряде. Свободовец молчал. Долго молчал — но явно не выдумывал ответ. Все же я знал, как ведут себя люди, когда хотят солгать. Потом он заговорил — медленно, глухо, словно мысленно пребывая в ином времени:

— После того, как во время войны группировок моих ребят положили из-за подставы, я ходил один. Не мог забыть — ведь совсем чуть-чуть не успел тогда. Может, и спас бы… В любом случае, простить этого не могу. Не только тех наймитов, которые это сделали. Себя — не прощу. Потому и не брал напарников, пока соклановцы все-таки не упросили зеленых натаскать. И опять они полегли, а я ничего не смог сделать. Это у меня, видать, карма — наблюдать, как гибнут мои товарищи.

— Учитывая твои обычные выходки, этому есть разумное объяснение, — поддел его Воробей, но свободовец только нахмурился еще больше:

— Я вас уберечь пытаюсь. Каждый раз. Раз уж так сложилось, что я снова с кем-то в команде — уж пусть лучше меня Зона заберет, если остальным оно поможет. Может, пока подыхать буду, вы, если что, хоть свалить успеете.

— Так! — неожиданно командирским тоном гаркнул Игорь, рубанув по воздуху ребром ладони. — Слезливые мемуары прекратить! Дурак ты, Змей, — добавил он уже ровным тоном. — Хоть я тебя и уважаю, хоть боец, проводник и лидер ты, каких поискать, но ты дурак. Засунь эту сопливо-героическую херню куда-нибудь подальше и прекращай страдать ерундой. Что за ересь из третьесортного «мыла»? Болван ты, Змей. А ну, соберись!