С вещмешками мы бы не пролезли в шахту, поэтому набили карманы спичками и вяленым мясом и наполнили лампу маслом. Я повесила на плечо флягу с водой, а остальные вещи мы спрятали под валуном по соседству.

Дудочник зажег лампу.

— Я пойду первым, — решил он.

— Не выйдет. Мне нужно чувствовать, куда идти.

Я взяла лампу, хотя вести меня предстояло не глазам, а ненадежному разуму, который уже рвался вперед, нащупывая пустоты, изъяны, преграды.

— Готов? — спросила я.

— Конечно, — улыбнулся Дудочник. — Я следую за провидицей, которая идет путем неудавшегося побега сотни лет назад умершего незнакомца в подземелье, набитое солдатами Синедриона. Что тут может пойти не так?

Я уже бывала в замкнутых пространствах. Мы с Кипом уходили из Уиндхема темными тесными туннелями. А труба, выведшая нас из зала с резервуарами, была душной и темной, но тогда у нас не оставалось времени на подготовку и страхи. Однако ничто не шло в сравнение с этим медленным спуском в подземелье по такой узкой шахте, что мне приходилось держать руки над головой, потому что иначе застрянешь. Когда я попыталась поднять глаза на Дудочника, щека коснулась металлической стенки. В темноте я различала лишь контуры собственного тела и стенки шахты, поблескивающие в мерцающем свете лампы. Впереди, за пределами небольшого круга света от лампы, чернела тьма, которая по мере нашего продвижения сантиметр за сантиметром рассеивалась.

Развернуться там не представлялось возможности. Я старалась не думать о том, что мы станем делать, если упремся в завал. Шахта уходила вниз под настолько крутым углом, что было сложно понять, как вообще выбраться оттуда на поверхность. Несколько раз мне приходилось останавливаться, чтобы успокоиться. Я слышала, что Дудочник спускается вслед за мной: его дыхание, позвякивание ножей на поясе. По мере спуска становилось все теплее — в Ковчеге установился свой микроклимат, не имеющий ничего общего с холодной ночью наверху. Пот, смешавшись с туннельной пылью, превратился в липкую пасту. Скользкими руками я не могла удержаться за гладкие стенки, и поэтому не столько ползла, сколько съезжала. К прочим ощущениям прибавилась река — мы не слышали шума воды, но я чувствовала течение, которое усиливало вес, что уже и так давил на меня со всех сторон.

Туннель еще больше сузился и как будто сдавливал мне грудь. Я попыталась успокоиться, но тело протестовало. Каждый вдох был короче предыдущего, и в конце концов мое дыхание стало лихорадочным, более быстрым, чем пальцы Леонарда на гитарных струнах, но отнюдь не уверенным и точным.

Стенки туннеля искажали голос Дудочника до почти незнакомого.

— Касс, мне нужно, чтобы ты сохраняла спокойствие. — Он говорил ровно, хотя его грудь наверняка стискивало сильнее, чем мою.

Я отрывисто ответила, выдыхая на каждом слове:

— Не. Могу. Дышать.

— Я полез сюда за тобой. Только ты знаешь дорогу. Мне нужно, чтобы ты довела меня до конца.

Попытайся он отдать приказ, меня охватила бы паника. Но он сказал, что нуждается в моей помощи, и я понимала, что это правда. Если я не успокоюсь, мы оба можем умереть, а вместе с нами Зои и Зак. Все закончится, и никто даже не найдет наши тела. Мы останемся под землей, навеки неупокоенные.

Я снова вспомнила Кипа и его тело на полу зернохранилища, но быстро выкинула эти мысли из головы и пустилась дальше. Никакая темнота впереди не может быть страшнее этих воспоминаний. Я поползла, упираясь руками в закругленные металлические стенки.

Дважды шахта поворачивала под острым углом, и нам приходилось, извиваясь, поворачивать вместе с ней. В первый раз мы даже передохнули, преодолев часть пути ползком, но следующий поворот вновь уходил почти вертикально вниз. Трижды шахта разветвлялась, и я пыталась нащупать правильный путь. Закрывала глаза и отпускала разум блуждать, пока в голову не приходил нужный маршрут. Это напоминало ожидание всплеска после брошенного в колодец камня. Дудочник не задавал вопросов и не ныл, когда я останавливалась, а просто замирал позади меня и ждал, пока я не пойду дальше. Впереди сгустился такой непролазный мрак, что в конце концов я просто закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на маршруте, не отвлекаясь на поиск отсутствующих визуальных подсказок. Меня успокаивало лишь то, что, судя по ощущениям, рядом с нами больше никого не было. Я все еще слышала гул людских голосов к востоку от нас, в более глубоких секциях Ковчега, но пространства под нами, блеклые и темные, по крайней мере не таили в себе дыхания и голосов. Я хорошо себя знала и не доверяла этим ощущениям вслепую: чувствовать места мне всегда удавалось лучше, чем людей, но сосредоточения требовало и то, и другое. Риска добавляло и бесконечное блуждание моего разума между прошлым, настоящим и будущим. Но там, в тесных помещениях Ковчега, присутствие людей отдавалось эхом, а в других комнатах душным одеялом висел непотревоженный воздух.

Было невозможно понять, сколько мы прошли — определенно, несколько сотен метров. Под землей было так тепло и влажно, что заснеженная трава наверху, казалось, находилась в ином времени и ином мире.

Я чувствовала, что проход впереди расширяется, но конец туннеля застал меня врасплох. Потянувшись вперед, я не нащупала очередной желоб, поэтому без опоры проскользнула дальше и, пролетев пару метров, упала на пол.

Падение не причинило боли, но все же я ахнула и окликнула Дудочника, чтобы предупредить. Пол устилал слой пыли в палец толщиной, и я рухнула в нее лицом и руками. Высунула язык и попыталась сплюнуть клейковатую смесь слюны и пыли. Одна из стеклянных граней фонаря разбилась, но огонь не потух. Я окинула взглядом пыль в поисках осколков, но ничего не нашла. Повернувшись, я увидела торчащую из желоба руку Дудочника. Он ловко извернулся и, подняв облако пыли, приземлился на ноги.

Я и не понимала, насколько он напуган, пока не увидела облегчение на его лице, освещенном мерцающим огнем лампы. Дудочник с ликующим видом улыбнулся, и в свете фонаря мелькнули белые зубы.

— Не двигайся, — велела я.

Он посмотрел вниз и увидел, что я имею в виду. Желоб выплюнул нас в круглую комнату шириной метров пятнадцать. В центре нее зияла круглая дыра диаметром больше желоба, по которому мы спускались. Если бы Дудочник шагнул назад, то провалился бы.

— Солдат поблизости не чувствуешь? — поинтересовался он.

— Никого, — покачала головой я. — Они намного глубже. Мы еще не в самом Ковчеге — эти помещения не предназначались для людей. Они создавались для того, чтобы вниз проникал воздух.

Мы все равно говорили вполголоса. Дудочник взял у меня фонарь и присел. Дыра в полу не была пустой. От оси в центре отходили плоские лопасти, как спицы в колесе. Каждая лопасть в длину простиралась на полтора метра, а в ширину была с локоть. Они походили на мельничные крылья, но держались на металлической оси и стояли поперек.

Дудочник подтолкнул ближайшую ботинком, и странная конструкция пришла в движение, медленно описав полукруг.

— Бьюсь об заклад, когда электричество еще работало, лопасти вращались сами по себе, — сказала я.

— И Хитон собирался пролезть через это сооружение, когда лопасти вращались?

— Он был умным человеком. Должно быть, знал, как их остановить, по крайней мере на время.

Дудочник ткнул в лопасть ногой.

— Наверное, это тоже часть вентиляционной системы, — предположила я. — Чтобы пропускать вниз свежий воздух и задерживать пепел. Отчего-то ведь у обитателей Ковчега не было мутаций и близнецов. Посмотри на все эти конструкции. — Я обвела рукой стены, покрытые проводами и толстыми трубками. Через каждые сантиметров тридцать в стенах зияли отверстия диаметром в ладонь. Из некоторых выходили трубки, другие были открыты, как вопящие рты. Под каждым к стене была привинчена металлическая табличка, но когда я стерла с них пыль, мы все равно ничего не поняли: ВАК. ЭКСТР. 471. РЕЦИРК. (ПОДАЧА). КЛАПАН ВЫБРОСА.