Если бы технологии, применяемые в футболе XXI века для определения наиболее значимых коалиционных связей между игроками во время матча, можно было «машиной времени» отправить в начало 60-х годов века прошлого, в киевское «Динамо», то компьютеры непременно обратили бы внимание на две динамовские пары: Лобановский — Трояновский и Лобановский — Базилевич. Во втором случае взаимодействие происходило во время угловых, отработанных обоими до автоматизма («угловая» история продолжилась затем в «Черноморце» и «Шахтёре») и частенько приносивших успех. Когда Лобановский во время атак «Динамо» смещался к лицевой линии между линией штрафной и угловым сектором и практически лишался возможности либо прострелить вдоль ворот, либо сделать нацеленную передачу, он старался попасть мячом в соперника так, чтобы мяч выкатился на угловой. Публика в этом секторе трибуны киевского стадиона вскакивала на ноги в предвкушении подачи Лобановским корнера. Чисто футбольных стадионов, без беговых легкоатлетических дорожек тогда у команд класса «А» не было, и Лобановский, в полном соответствии с давным-давно произведёнными расчётами, отходил под определённым углом к мячу метров на двенадцать—пятнадцать, на высокой скорости разбегался и с нужной для данного конкретного эпизода подкруткой (от неё зависело, куда будет падать внезапно прекращавший свой полёт мяч — «сухой лист» — в район ближней штанги, дальней, в центр вратарской площадки или же сразу окажется в воротах) отправлял мяч в скопление своих и чужих. Подкручивал Лобановский мяч внутренней частью стопы правой ноги. «Как вратарь, — говорил Евгений Рудаков, — я понимал, что голы Лобановского от углового флажка были во многом следствием ошибок вратарей. Но их же надо было заставить ошибиться! И я знаю, сколько труда на тренировках вкладывал Лобановский в отработку своего знаменитого удара».
С чего вдруг Лобановский решил сделать угловые мощным оружием? И когда это произошло? Ему было 15 лет, когда он 21 июня 1954 года в товарищеском матче киевского «Динамо» с датским любительским клубом «Викинг» увидел, как Георгий Граматикопуло забил гол непосредственно с углового.
«Граматикопуло стал для меня примером. В подражание ему я стал пробовать подавать угловые. Но вообще-то я играл на месте центрфорварда. И в конце концов, тренеры мне просто запретили подавать угловые удары, аргументируя тем, что у меня высокий рост и я должен использовать его для игры головой в штрафной площади. В киевском “Динамо” меня тоже поставили в центр. И тоже рекомендовали использовать высокий рост для игры головой, а не уходить на край подавать угловые. Но вот в 1960 году меня переместили на край, и теперь угловой слева в нашей команде выполняю я. Делаю это всегда внутренней частью подъёма, придавая мячу вращательное движение в сторону ворот. Расчёт при выполнении такого удара должен быть очень точным. Небольшая ошибка приводит к тому, что мяч срезается и уходит за линию ворот.
После того как в одном из матчей прошлого чемпионата я плохо выполнил несколько угловых ударов, болельщики прислали мне письмо, в котором рекомендовали не мудрствовать и посылать мяч на 11-метровую отметку. Действительно, послать мяч туда не так уж сложно. Но им почти всегда овладевают защитники. Резаный угловой удар более коварен для обороняющихся. Если прежде работа над этим ударом велась мной время от времени, то теперь я стал работать над техникой его исполнения. Много мячей послал я на тренировках и в играх через верхнюю планку ворот. Но постепенно всё чаще мне удавалось провести удар так, что после него возникали острые ситуации у ворот. Готовясь к сезону 1961 года, я настойчиво тренировал резаный удар. И не только для подачи углового, ведь в состязаниях случается, что игрок получает право пробить в непосредственной близости от ворот. Резаный удар позволяет обойти стенку. На тренировочных занятиях я ставлю несколько стоек, стараясь послать мяч в обход их. Работа кропотливая, требует терпения. Часто приходилось трудиться над ударом в свободные от тренировки часы. И ещё одно замечание. Иногда угловой не подают, а разыгрывают. Опыт показывает, что целесообразно использовать оба приёма. Кстати, в нашей команде розыгрыш углового удара нередко применялся и с правой стороны, и мы при этом забивали голы».
Подавал Лобановский от углового флажка так, что предвидеть траекторию полёта мяча было невозможно. «Мяч, — говорит Олег Базилевич, — вращался в разные стороны и сбивал вратарей с толку. Но я-то хорошо знал, когда мяч полетит к Серебряникову на ближнюю штангу или ко мне — на дальнюю».
Для скептиков из нового времени, сомневающихся в действенности корнеров в исполнении Лобановского: напрямую с угловых в основном составе он забил девять голов. Ещё двадцать шесть забили с его передач от угла поля Базилевич, Серебряников, Турянчик.
Нападающий ташкентского «Пахтакора» Геннадий Красницкий, обладавший самым, наверное, мощным ударом среди советских футболистов своего поколения, был поражён, когда, познакомившись с Лобановским во время турне олимпийской сборной СССР по Южной Америке, увидел, как киевский форвард после общих тренировок оставался на поле и без устали подавал свои знаменитые угловые. «В нашем деле, — говорил Красницкий, — особенная радость — послать мяч точно, куда метился. Я понимаю, что такой удар надо репетировать. Образцом в этом смысле мне служил Валерий Лобановский. Но таким прилежанием я похвастаться тогда не мог».
Что же до пары Лобановский — Трояновский, то Михаил Михайлович Коман охарактеризовал её так: «“Валет” (Трояновский) выдавал “Лобану” такие филигранные передачи, которые никто не мог перехватить. А тот в своём “балетном номере” сам разбирался с защитниками и забивал. Или отдавал назад Валентину, который успел открыться и в свою очередь разбирался с защитниками. Иногда забивал. Иногда вновь пасовал Валерию».
Трояновского называли «игроком Лобановского»: «Валет» всё время искал на поле «Рыжего» и отправлял мяч ему в ноги. Таких технарей, как Трояновский, воспитанник «Ленкузни», в «Динамо» конца 50-х — первой половины 60-х, пожалуй, не было. В динамовском дубле он заиграл с пятнадцати лет и был скромен до невероятности. Знавшие его близко люди рассказывали, что «Валет», фонтанировавший каскадами финтов, на поле никаких авторитетов не признававший и моментально, по-мужски, отвечавший соперникам, раздражавшимся от того, что их так «возят», в быту преображался и, даже попав на Крещатик, старался проскочить проходными дворами неузнанным.
Скромность скромностью, но за «нарушение спортивного режима» Трояновского довольно быстро из «Динамо» попросили, отправили сначала в «Колхозник» (Ровно), а затем в винницкий «Локомотив», но потом, правда, в Киев вернули. В чемпионский, можно сказать, состав.
«Сегодня, — рассказывал о первых своих сезонах в «Динамо» Трояновский, — сказали бы, что мы играли в романтический футбол — скорее, по интуиции, чем придерживаясь тренерских установок. Да и какие тогда были установки! Главное было — не щадить: ни себя, ни соперника. С режимом бывало всякое. Старались всё делать так, чтобы тренеры не видели. Хотя и тогда было достаточно умных и рассудительных ребят, которые знали, для чего выходят на поле, — Коман, Сабо, Турянчик, Лобановский».
Лобановского в качестве примера тех, кто «вызывал в плане отношения к соблюдению режима дикую зависть» («Казалось, что они только тем и занимаются, что демонстрируют свою заботу о родных и близких, родительском доме, селе...»), Трояновский поставил в один ряд с дисциплинированными выходцами из Западной Украины. Сам Трояновский, с режимом, мягко говоря, не друживший, в сборную не попадал, сменил семь команд — от Ровно до Сахалина. Николай Петрович Морозов сказал ему в 1967 году, когда оба оказались в одесском «Черноморце»: «Нравился ты мне ещё мальчишкой, но в сборную взять никак не мог: начальство запах спиртного на расстоянии чуяло».
«Ещё при Соловьёве, — рассказывал Василий Турянчик, — Лобановский хотел и меня себе подчинить — чтобы передачи только ему отдавал. Я ему сказал: “Валера, я — центральный защитник, а не твой хавчик. Я пас отдам тому, кто в более выгодном положении находится”. Хотя, честно признаюсь, любил ему дальние передачи отдавать — у Лобановского просто шикарный приём мяча был!»
