— За горой Дильбар.

— Может, перенесете стоянку в другое место? — предложил вдруг Максимов.

Староста Яубасар растерялся.

— Вы шутите? — спросил он.

— Да нет. Какие могут быть шутки!.

— Как же так, боярин-эфенде? Кто ж согласится уйти с насиженного места? — промолвил староста, опуская голову. — Наши деды и отцы весною всегда на Сюмюке жили. И нам негоже тот обычай нарушать.

— Вы ведь там скотину пасете. Не жаль такую землю вытаптывать? На ней ведь хлеб можно растить.

— Для скотины — не жаль. Так Аллаху угодно, — возразил Яубасар.

Максимов усмехнулся и заметил с издевкой:

— Ну, что вы за люди, башкирцы! С жирного, отменного чернозема столько пшеницы иметь можно, а вы туда свою скотину пускаете. Куда это годится — такое добро переводить! Ежели согласитесь перенести вешнюю стоянку в другое место, обещаю вам хлеб поставлять, сахар да чай.

— А что с нашей землей будет?

— Хочу зерном засеять.

— Наше пастбище — зерном?! — обомлел староста.

— Да не все ли вам равно, где скотину пасти, что вы за эти угодья цепляетесь? — потерял терпение Максимов и добавил с угрозой: — Ежели уйдете оттуда, будет промеж нас мир. А не согласитесь, тогда уж не обессудьте, на себя пеняйте!

— Как же так, господин боярин? Да мы… Мы ведь… — взмолился Яубасар, чуть не плача. Но тут вмешался Давлетбай.

— Не желаем уступать никому землю наших предков! — заявил он решительно.

Его поддержали односельчане, хранившие до сих пор молчание:

— Неужто боярам земли мало, на наши пастбища зарятся?!

— Нет, не уйдем с Сюмюка!

— Ни за что не уступим!

— Ищи себе другое место для хлеба, барин!..

Перекрикивая друг друга, люди рвались вперед.

Кольцо вокруг приезжих сужалось. Капитан Замараткин побледнел.

Стараясь не выдать страха, Максимов насилу выдавил из себя улыбку и сказал:

— Зря вы так расшумелись! Да разве ж стал бы я по-доброму разговаривать, кабы не уважал вас. А ведь мог поступить так, как власти велят!..

— Власти? — удивленно переспросил Давлетбай.

— Именно так. Ваши земли отданы мне.

Его слова только подлили масла в огонь. Башкиры снова возмутились:

— Что за новости?! Кто дал право распоряжаться нашей землей?!

— Вопрос о земле решается только на йыйыне!

— Как посмели нарушить закон Ивана Грозного?!..

И тут сорвался кое-как крепившийся капитан Замараткин.

— Мол-ча-а-ать!.. — заорал он что есть мочи. — Не понимаете по-хорошему, мерзавцы, так я вам…

— Саша, — схватил офицера за руку Максимов, — успокойся, не горячись. Я попытаюсь уладить все миром.

Замараткин умолк, и башкиры угомонились.

— Вот что мы можем сделать — я согласен выкупить у вас вашу землю, — воспользовавшись затишьем, обратился к ним Максимов и, взглянув на старосту, спросил: — Что скажете на это?

Боясь глядеть боярину прямо в его плутоватые глаза, Яубасар тихо промолвил:

— Не знаю… Что народ скажет…

Но люди снова сорвались.

— Нет, мы не согласны продавать свою землю! — крикнул Исхак.

Его поддержали другие:

— Никто еще не разжился с того, что распродавал священную землю своих предков!

— Мы хотим жить своей волей!

— Оставьте нас в покое!

— Хватит, убирайтесь в свой Расяй!..

Видя, что люди непреклонны, Максимов пожалел, что приехал.

Староста же метался меж двух огней. Понимая, чем чреват бунт, Яубасар решил, пока не поздно, призвать народ к порядку:

— Агай-эне, успокойтесь! Образумьтесь! Вы же знаете, чем это может кончиться! Пора расходиться по домам!..

Но Давлетбай не внял предупреждению старосты.

— Агай, нечего нам рот затыкать! Натерпелись от кильмешяков! Сколько же еще терпеть?! Уж больно жаден боярин, никак не насытится! Когда-то ведь нужно его остановить. Мало ему нашего добра, так ведь нет — сын его Прохор столько девушек нам перепортил, жен совратил!..

При упоминании об обидчике присмиревшие было башкиры просто рассвирепели:

— Боярский сын Прохор точно жеребец похотливый!

— Нет от него никакого спасу!

— Хоть бы обуздал боярин старшего сына!

— Как же, небось, сам же и подзуживает, чтобы тот перевел род наш башкортский!

Максимов затравленно озирался по сторонам, ничего не понимая. Расспросив старосту и уразумев, что к чему, он поспешил замять неприятное дело:

— Постойте-ка, башкирцы, успокойтесь!.. Давайте потолкуем без криков!.. Скажу вам честно, как на духу, я впервые слышу про проказы моего старшего сына!..

Но народ не унимался.

Максимов с беспомощным видом топтался на месте, не в силах его успокоить.

— Люди, выслушайте меня, бога ради!.. Обещаю впредь ничего не делать, не посоветовавшись с вами!..

Перепуганный мулла поддакивал ему, но их голоса заглушались общим гвалтом. Да никто и не вслушивался.

Вот сквозь орущую толпу протиснулся вперед какой-то человек и встал прямо напротив боярина.

— Моя дочь, пятнадцати лет, бежала от твоего сына, спасая свою честь. Спрыгнула с крутого яра, ноги переломала, — заявил он Максимову и потребовал от него денег на лечение.

— Об этом после переговорим, с глазу на глаз, — ответил тот.

Но люди дружно встали на защиту пострадавшего односельчанина:

— Нет, барин, как у нас говорят — отложишь дело на потом, снегом занесет.

— Давай прямо сейчас плати, при нас!..

Максимову не осталось ничего другого, кроме как подчиниться. Он нехотя сунул руку в карман, извлек из него деньги и, пересчитав, протянул их отцу покалеченной девушки.

— На, держи! Думаю, этого тебе хватит.

Исхак подскочил к мужчине, проверил полученную им сумму и недовольно воскликнул:

— Мало, больно мало даешь, барин! На две ноги твоих денег не хватит.

Капитан Замараткин со злостью дернул забияку за рукав.

— Эй ты, не встревай!

Но не тут-то было.

— Не трогай меня, не имеешь права! — завопил Исхак.

Их перебранка завела остальных башкир. Видя, что казаки пришли в движение, готовясь дать им отпор, староста выступил вперед.

— Агай-эне, да угомонитесь же наконец! Кулаками ничего не добьетесь, — одернул он строго односельчан и, повернувшись к Исхаку, обрушил на него весь свой гнев: — А тебе нечего было вмешиваться! Мал еще, чтобы за старших решать. Ступай-ка лучше домой!

У Исхака не хватило духу препираться со старостой.

— А я что? Я ведь не для себя стараюсь… — проворчал он с обидой и добавил: — Ладно, раз моя помощь никому не нужна, я пошел.

Сказав это, парень скрылся в толпе.

Воцарилась напряженная тишина. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Максимов, недолго думая, забрался в коляску.

— Трогай! — приказал он кучеру.

Тот тряхнул вожжами. Лошади мотнули гривастыми головами и, фыркая, потянули повозку. За начальством повернули казаки.

Обволакиваемая дорожной пылью, поднятой множеством копыт, неподвижная толпа безмолвно провожала незваных гостей.

Максимов, переживая свою неудачу, был хмур. Возле околицы он обернулся назад.

— Так ведь и стоят, не расходятся, — криво усмехнулся он.

— Может, замыслили чего! — предположил капитан.

— Вряд ли, Саша… Не дерзнут, — уверенно произнес Максимов и процедил зловеще сквозь зубы: — Все равно по-моему будет!

— Отчего ж басурмане сегодня так осмелели, Иван Федорович?

— Овца паршивая в стаде завелась. Это тот самый хлопец народ взбаламутил. Надобно в острог его, горлопана. Без него башкирцы станут покорнее.

После некоторого молчания Замараткин снова заговорил:

— И зачем мы только сюда приехали?

Максимов покачал головой.

— Вот и я думаю, зачем… Встретился бы со старостой наедине, договорились бы. А то и вовсе не стал бы ни у кого разрешения испрашивать, обделал бы все втихую.

— Может, стоило к воеводе за разрешением обратиться, Иван Федорович? — спросил капитан.

— Это еще зачем?! — скривил губы Максимов и, надувшись, важно изрек: — Я — боярин! И на всю здешнюю округу сам себе голова.