I
После мятежа 1645 года Российское государство было вынуждено подтвердить оговоренные в Жалованной грамоте Ивана Грозного вотчинное право башкир на их исконные земли. Однако часто сменявшие друг друга воеводы, не желая выполнять условия соборного уложения Белого царя, иной раз вероломно нарушали его. И таким образом число припущенников[54] увеличивалось, а сборщики податей безнаказанно творили настоящий произвол.
Недовольство коренного населения с каждым разом росло. А вместе с тем крепчал национальный дух. Башкиры хорошо понимали, что полной свободы без единения, без борьбы за государственность, за централизованную власть им не добиться.
Жестокое обращение с населением со стороны сборщиков ясака, в конце концов, переполнило чашу их терпения. Доведенные до отчаяния люди стали поговаривать о том, чтобы подняться против притеснителей с оружием.
Собравшись и обсудив план восстания, батыры северо-восточных племен предложили возглавить его Садиру-мулле — новому старшине Тамьянской волости.
Но тот отказался.
— Я считаю, это неразумно — идти против России, к которой мы присоединились своей волей. Если я приму участие в восстании, то нарушу завет моих предков и перестану себя уважать.
Сородичи возмутились, зашумели:
— Выходит, урысы на нас — с камнем, а мы к ним — с угощением?!
— Нет мочи сносить измывательств баскаков!
— По-твоему, мы должны терпеть только из-за того, что когда-то дед твоего деда Шагали Шакман-бей кланялся Ивану Грозному?
— Если урысы хотят мира, зачем они нарушают договор?
— Разве для того башкорты вошли в Россию, чтобы промотать и проморгать наследие своих предков, терпеть притеснения, платить непосильный ясак?
— Мы так радовались, когда избавились от гнета чужеземцев, а теперь что? Из огня да в полымя?!
— Свобода или смерть!..
Когда страсти немного улеглись, Садир-мулла произнес с вымученной улыбкой:
— А мне-то дадите слово молвить?
— Конечно, — откликнулся Арысланбек-батыр.
И тогда мулла заговорил снова:
— Я тоже не хочу быть рабом, агай-эне!..
— А раз не хочешь, почему отказываешься от нашего предложения? — перебил его Хары-Мэргэн, вынужденный скрываться от русских воевод-притеснителей.
Понимая, каково батыру, Садир-мулла ответил ему беззлобно:
— Нельзя нам сейчас затевать свару. Зачем же попусту проливать кровь башкортов? Я думаю…
— Ну-ка, ну-ка, что ты там еще надумал? — снова прервал его Хары-Мэргэн.
— Да не петушись ты, выслушай сперва человека! — одернул горячего товарища Арысланбек-батыр и, обратившись к Садир-бею, сказал: — Мы тоже понимаем, достопочтенный хэзрэт, что война — это не игра. Так ведь и терпению нашему пришел конец, жизнь уже невмоготу. Вот если бы вымести кильмешяков со священной земли нашей да ускорить объединение всех племен в одно ханство! Твой род известен всем башкортам. Если бы ты только согласился возглавить восстание! Соглашайся. Когда мы поднимемся, к нам примкнут и другие волости.
— У меня нет опыта, да и чин невелик. Отчего бы вам не попросить старшину Сибирской дороги или главного ахуна[55]? — предложил Садир-мулла.
— Куда уж им! Они во всем урысам потакают.
— Негоже так отзываться о почтенных людях.
— Эх, хэзрэт! Да эти «почтенные люди» у верхотурского воеводы на побегушках, — сказал Арыслан-бек.
Его слова подтвердили Ишмухамет, Конкас, Деуеней Давлетбаевы, Баязан Туктамышев. Они настаивали, чтобы Садир согласился возглавить мятеж.
Старшина Тамьянской волости был в смятении.
Лишь после дневного намаза и трапезы он дал гостям окончательный ответ:
— Агай-эне, прошу вас не держать на меня зла. Но мое слово таково: я не хочу, чтобы башкорты ввязались в такое дело.
— Карателей боишься?
— Да никого я не боюсь, — поморщился Садир-мулла. — Но и зайцем, то бишь мишенью для охотников, тоже быть не желаю. К тому же нельзя забывать и про своих же продажных беев, которые кружат над нами, точно коршуны… Толкать народ в самое пекло без всякой подготовки, заведомо зная, что люди погибнут, — преступление да и только. Мы должны крепко подумать и о судьбе наших женщин, беспомощных детей и стариков. Что с ними будет, когда восстание подавят?..
Деуеней-батыр ответил на его вопрос вопросом:
— Тебя послушать, мы должны все молча терпеть, закрыв глаза на беззаконие. И пускай кильмешяки наглеют, да? А разве бездействие не преступление, хэзрэт? Кто ж позаботится о будущем башкортов, если не мы сами?
— Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки, — с обидой произнес Садир-мулла. — До сих пор мы решали все миром, при помощи договора с Ак-батшой. И теперь могли бы. Как узнает батша Романов про то, что здесь кильмешяки творят, нарушают его уложение, небось, даром им это не пройдет.
— И впрямь, почему нам такое в голову не пришло? Нужно сообщить батше, пускай их накажет, — обрадовался Арысланбек.
Батыры поддержали его предложение, восклицая:
— Вот это мудро!
— Решено, будем писать письмо Ак-батше!..
Садир-мулла вышел в соседнюю комнату, где сидел вместе с матерью его двенадцатилетний сын Саит. Вручив мальчику бумагу и карандаш, он сказал:
— Улым, мы с агаями собираемся сочинить Ак-батше письмо. А ты будешь писать под диктовку.
И Сайт, сын старшины Тамьянской волости, стал аккуратно записывать все, что диктовали ему взрослые:
«Великий падишах!
Обращаемся к тебе, веруя в справедливость и милосердие твое, от имени народа Сибирской дороги Башкортостана…
…Как зима станет, воеводы с Верхотурья присылают к башкортам для ясачного сбора стрельцов. Тех ясатчиков мы возим нартами на себе, потому как место у нас лесное и зимою санных дорог нет. Верхотурские стрельцы остаются у нас, живут да кормятся во всю зиму. Мужчин гоняют в лес на промыслы за шкурками, а сами тем временем позорят наших жен, детей избивают. Деньги у нас вымучивают и куниц себе емлют. Ясак собирают не по книге, как положено, а сверх того, для своей корысти правят.
А когда мы сами приходим с ясаком на Верхотурье, воеводы нам ясачных книг не кажут, емлют ясак с лишком. Прежде платили мы по пяти куниц с человека, а ныне воеводы требуют по десять.
От такого насильства башкорты гибнут. Многие в разорении, задолжали великие долги, позакладывали жен, детей и разбежались. А положенный им ясак приходится платить другим.
У башкортов, которые живут в горных лесах, земли для хлебопашества нет. Летом саранками кормятся, а зимой рыбой пробиваются…»
Попросив сына переписать грамоту, чтобы оставить у себя копию, Садир-бей обвел гостей вопросительным взглядом.
— Ну, кто из вас возьмется доставить письмо в Москву?
Джигиты промолчали.
— Выходит, зря писали?
— Надо бы такого человека послать, который с Ак-батшой говорить сможет, — сказал Хары Мэргэн.
Садир удивился тому, что готовые на самые решительные действия батыры боятся ехать в Москву.
— Да, вижу я, не нашлось среди вас смельчаков… — с укором воскликнул он. — Хотите на меня эту ношу взвалить? Ну что ж, дождемся весны. Пускай дороги просохнут. Тогда и съезжу, если на то будет воля Аллаха…
— Э-эй, жди-дожидайся, покуда просохнут! — проворчал Баязан Туктамышев.
— Не хочешь ждать, тогда сам поезжай! — сказал ему Деуеней Давлетбаев.
— А вот и поеду! Отчего не поехать? Сам отвезу письмо в Москву!.. — решительно заявил тот.
Несколько человек, раззадорившись, изъявили желание его сопровождать. И вскоре, собрав меха в дар царю и его приближенным, конники-джигиты отправились в Первопрестольную…
II
Посланные к Белому царю с письмом батыры домой не вернулись. Бесследно исчезли. И лишь позже выяснилось, что по дороге на них напали воровские казаки, ограбили и забили их до смерти.
