Я заерзала на стуле и привлекла к себе ненужное внимание женской троицы. Они все разом посмотрели на меня, но так как я уткнулась в телефон и сидела с наушниками, то я не вызвала у них подозрение. Когда они снова заговорили, я подняла глаза и на другом конце атриума увидела высокую фигуру Карло в окружении еще трех студенток. Они медленно приближались к кафетерию. Все три девушки оживленно говорили на перебой, а их профессор только успевал поворачивать голову в направлении голоса. Потом, видимо, ему надоело, и он стал смотреть перед собой. Но я поняла, что он смотрел на меня. Губы его едва тронула мимолетная легкая улыбка. И девушки за столиком встрепенулись.

— Вон он идет, — розовые губки потянулись к сумочке, чтобы посмотреться в зеркальце. — И Анна там.

Я пригляделась тоже и смогла узнать одну из троих девушек — ту самую, которая поприветствовала Карло в ресторане. Она стояла ближе всех к нему и даже пару раз как бы невзначай коснулась его руки в разговоре. Но Карло, казалось, уже потерял всякий интерес. Он остановился метров за пять до крайнего столика, где сидели сплетницы, поздоровался с ними, а потом обратился к своим спутницам:

— Синьорине, — это было сказано по-итальянски, — вынужден вас оставить, так как меня ждет очень важная встреча.

Анна и остальные озадаченно попрощались с профессором, но с места не сдвинулись. А Карло под их удивленные взгляды ловко славировал между столиков и подошел ко мне.

— Привет, шалунья, — шепнул он в самое ухо, наклонившись ко мне и поцеловав в щеку.

Немая сцена, произошедшая в тот момент с тремя девушками за столиком и Анной, заслуживала престижной премии кинематографа. Но я не могла больше обращать на них внимание, потому что рядом был Карло. Он сел напротив меня. Судя по взгляду, он думал о вчерашней ночи.

— Ты сейчас убил надежду у как минимум половины присутствующих здесь твоих студенток, — я тоже шептала.

Карло громко рассмеялся, и лица девиц вытянулись еще больше.

— Что тебе принести? — спросил он, вставая.

— Я поздно позавтракала. Просто капучино, пожалуйста. Или ты не советуешь? — спросила я, заметив, как Карло скорчил гримасу.

— Возьми свежевыжатый апельсиновый сок.

Я согласилась. Карло ушел делать заказ и через пару минут вернулся с подносом, на котором кроме моего сока лежала бутылка воды и два сэндвича. Он предложил один из них мне, но я отказалась.

— Ты знаешь, что твои студентки сплетничают о тебе, а меня назвали мажоркой?

— Ты на нее немного похожа… — ответил мне Карло, откусывая большой кусок сэндвича. — Но ты, конечно же, не обиделась?

— Нет. Просто немного удивлена. У меня видимо, о себе совершенно не то мнение, какое я создаю у окружающих.

— В этом нет ничего удивительного, Звева. Себя ты судишь с точки зрения не только внешней, но и внутренней. Ведь ты знаешь, что то кольцо, — Карло взял мою руку и провел большим пальцем по аквамарину, — тебе подарил отец, а люди со стороны начинают придумывать, кто бы мог его тебе дать и за какие заслуги. Люди подмечают многое, даже те детали, на которые ты не обращаешь внимание. Например, то, как ты смотришь вокруг в ресторане. Ты чувствуешь себя как рыба в воде, а есть те, кто не часто ходит в подобные заведения, беспокоится, что о нем подумают, могут ли они себе позволить оплатить счет и так далее. Та студентка, Анна, не сводила с тебя глаз, поверь мне, она многое заметила.

— Она в тебя влюблена… — сказала я это и только потом подумала, что лучше было бы избежать этого слова, но Карло уже смотрел на меня, как будто спрашивая: «А что чувствуешь ты?»

Вслух он только заметил, что скорее всего это у нее желание привлечь внимание профессора.

— Многие хотят, чтобы взрослый мужчина, особенно учитель, обратил внимание. Анне чуть больше двадцати, — добавил Карло.

Я оглянулась по сторонам, опасаясь, как бы девушки нас не услышали, но все столики кафетерия уже были пусты.

— Ты разве никогда не влюблялась в профессоров?

— Было, на втором курсе. Хотя я, скорее всего, была влюблена в его мозг, — ответила я.

Я вспомнила своего преподавателя-француза с седеющими волосами. Он настолько был увлечен своим предметом, что буквально заражал всех студентов. Мне хватило ума ничего не предпринимать, а когда его экзамен был сдан, чувство растворилось так же быстро, как и вспыхнуло.

— А ты знаешь, что это напрямую связано с отношениями с родителями в детстве?

Я ответила, что догадываюсь, а Карло стал дальше развивать свою мысль. Слушать его было интересно и я, увлеченная его рассказом совсем позабыла о том, что мы все еще сидим в студенческом городке. Когда час спустя мы попрощались, я пошла к парковке. В голове засела одна единственная мысль, почему я вообще решила, что отец никогда не любил меня!

Эта мысль так меня взволновала, что я позвонила Марии еще до того, как дошла до парковки. Мне хотелось узнать некоторые факты из детства, которые мой мозг, видимо, заблокировал. В голове всплыла мелодия, а затем и слова припева о Иисусе с какого-то рождественского утренника. Я прокрутила ее в голове несколько раз, стараясь вспомнить больше, но у меня ничего не вышло. И вот тогда я набрала номер нашей экономки.

— Здравствуй, Веа, все в порядке?

Мария каждый раз так начинала разговор, потому что ей казалось невероятным, что я звонила. Я ответила, что все в порядке и спросила про строки, которые крутились в голове. Мария ничего не припоминала и попросила напеть. Едва я начала, она тут же прервала меня:

— Ну, конечно, я вспомнила, это было в последний год детского сада у монашек. На утреннике тебе дали роль Святой Девы Марии. Я помню эту финальную песню, ты стояла в коричневом платье с чепцом на голове. Лицо у тебя было ангельским, а вот взгляд не очень.

— Почему? — спросила я.

— Ты ждала родителей но они так и не появились. Вернее Филиппа так и не приехала. А вот Доменико был, но только не в зале.

Я смутно стала припоминать тот день: суету монахинь и наше хоровое пение. И то, как я часто забывала слова, потому что без устали вглядывалась в лица родителей, стараясь отыскать своих.

— Он немного опоздал и увидел тебя совсем раскрасневшуюся от досады, потому что ты не помнила слова. Тогда он пошел сразу к оркестровой яме и просидел там весь спектакль, шепча тебе твою роль.

Вот это ничего себе! Значит, отец был там, но не сел в зал, чтобы помочь мне. А я потом думала, что Иисус по-настоящему помог мне с ролью. Но он мне ничего не говорил. Почему?

— Почему же он ничего не сказал мне? — воскликнула я чересчур громко, но я уже сидела в машине.

— Ну, ты что же его не знаешь? Потому что он хотел, чтобы ты в себе не сомневалась. Он и мне запретил. Предпочитал, чтобы ты думала, что не было его, чем сомневалась в себе.

Какая глупость!

Это открытие привело меня в такое негодование, что мне потребовалась пара минут, чтобы успокоиться и выехать с парковки. В моей голове не укладывалось, что родитель выбирает в пользу формирования уверенности в себе и задвигает на второй план свои чувства к ребенку. Это казалось таким нелепым, таким неправильным.

Мне хотелось обсудить это с Ниной, но она была недоступна. А обременять Карло я не могла. Мне было немного стыдно использовать его в качестве психотерапевта. Он и так был в курсе многого обо мне, и кто знал, что думал на самом деле. И хотя вечером я ничего ему не сказала, все же он заметил, что в моей голове что-то происходит, но тоже не проронил об этом ни слова.

Он вообще был странный. Немного отстраненный, совсем не настроенный на близость. Не то, чтобы мне от него нужно было только это, но Карло как-то странно смотрел на меня, как будто решал какую-то внутреннюю задачу. В тот вечер мы сидели в его гостиной. Я на кресле, а он на диване, стоящем под прямым углом. Было без четверти девять. Я хорошо помнила время, потому что взглянула на часы на стене напротив. Карло неожиданно встал с дивана и пошел к себе в спальню, а когда вернулся, в руках у него были листы, напечатанные мелким шрифтом… Он попросил меня послушать его статью для одного издания, и я согласилась.